Утро любви

От потери любимой девушки, с которой планировал связать всю свою дальнейшую жизнь, он страдал безутешно. И чем больше они не виделись с момента расставания, тем больше любил ее, как самую желанную и недостижимую далекую звезду на черном небосклоне.

В сельской школе его приняли радушно, директриса обещала в будущем похлопотать перед волостью о выделении отдельной квартиры, чтобы он смог пустить здесь свои корни и остаться надолго. Мужчин – учителей, тем более таких одаренных, на селе явно не хватало. И он для нее был большой удачей. Да и местные незамужние «учителки» поглядывали на него не только с профессиональным, но и явно другим интересом. Стройный, хоть и немного угловатый, красивый, талантливый. Просто, но со вкусом, одетый, с внутренним огоньком в душе и грустью в глазах, с бледным, то ли от городского воздуха, загазованного стадами автомашин, то ли от неудачной любви лицом. Почти как у Леши Карамазова или Макара Алексеевича из "Бедных людей" и белых ночей Ф.М.Достоевского… Короче говоря, интерес к новоиспеченному коллеге в женском педагогическом коллективе вспыхнул, как охапка сухого хвороста. Но Валерий Иванович не придавал этому никакого значения, и не чувствовал никакого тепла от любопытного и клонившегося в его сторону женского пламени. Лишь, словно механически, отвечал на расспросы, совершенно закономерные при появлении нового человека в селе и, тем более, сельской школе. К нему приглядывались, его оценивали. Как раба на невольничьем рынке, только на зубы не заглядывали… – промелькнула в его голове как-то неприятная мысль, но он быстро привык к этому. И даже бестактные вопросы воспринимал, как простое сельское любопытство, с которым необходимо смириться, словно с шумом сосен или с криками и гвалтом неугомонных грачей, облюбовавших близлежащие деревья и надоедавших по утрам и вечерам. Даже непривычная лесная тишина и свежий, настоянный на зеленой хвое, уже увлажненный мартовской оттепелью, воздух, совершенно невозможные в многолюдном городе, вместо комфорта и радости поначалу приносили ему чувство неуютности и какой-то внутренней настороженности. И все это, как ни странно, нисколько не утоляло его печали. Напротив, – только добавляло страдания от сознания того, что его возлюбленная с этих пор становилась еще более недоступной для него. Но никто из его коллег, несмотря на переполнявшее их любопытство, ничего не знал об этом, и думал, что во всем виновата весна и, возможно, безответная любовь их молодого сотрудника.

Ну, а коль эта любовь была безответной, есть шансы на то, что таковой она и останется. А вот, если взять парня в оборот, то и забудется, растает, словно тонкий мартовский лед. Поэтому заждавшиесся на селе своих интеллигентных женихов наиболее смелые коллеги стали оказывать Валерию Ивановичу явные и частые знаки внимания, провожали его из учительской неравнодушными взглядами. Весна действовала и на них, наполняла истомой тела и души, не дождавшиеся утонченных мужских признаний и ласк. Ухаживания обычных сельских парней – механизаторов и даже специалистов сельского хозяйства – они воспринимали без особого восторга, и замуж за грубоватых и, как им казалось, бездуховных "матершинников" и пьяниц не выходили, а, если и выходили, то, как бы по инерции или из необходимости произвести на свет потомство. Но вовсе не из любви, вспыхнувшей от духовной близости и физического притяжения. Реформирование сельского хозяйства, которое они наблюдали на примере своего села, привело к тому, что экономика ранее зажиточной Бурьяновки рухнула. Скот на ферме вырезали, поля толком не обрабатывали. Зарплату мужикам подолгу не выплачивали. Да, к тому же, так "секвестировали", что на нормальную, не то, что привольную, жизнь денег не оставалось. Содержать семьи, особенно молодые, было не на что. Шлюхи в городе за день больше зарабатывали, чем они за месяц. Вот и пошел в ход самогон, запили от безнадеги мужики, обозлились, чувствуя, как их унизили и лишили достоинства, не оплачивая, как надо, нелегкий и такой почетный в прошлые годы труд. Убивало и то, что даже местные, выросшие в одном селе девчата, больше не желали смотреть в их сторону. Они мечтали о суперменах и бизнесменах из западных и отечественных телефильмов, вздыхали не о героях – "стахановцах", а о бандитах, разъезжающих на черных мерседесах. Школьные учителки механизаторов и даже зоотехника тоже не воспринимали всерьез. Считали грубыми, неровней с ними. А других не было. Вот и образовалась на селе трещина в личной жизни многих молодых людей. Кто проворнее да сметливее, долго здесь не задерживался, уезжал в город в поисках счастья. А остававшиеся, считали себя незаслуженно обиженными и обойденными жизнью, мрачнели и озлоблялись с каждым проведенным здесь годом все больше. А света в конце "туннеля" так и не видели. О том же нередко говорили и в семьях сельчан. Поэтому даже молодые девчонки, наученные опытом своих вечно стонущих и недовольных жизнью родителей, уже понимали, что к чему и, естественно, мечтали совсем о другой жизни и иных избранниках.

Лиза, насмотревшаяся латиноамериканских сериалов и начитавшаяся романов Габриэля Гарсия Маркеса и Жоржи Амаду, рано открыла для себя новый мир. Он был полон экзотики, красоты, социальных волнений, личных драм и трагедий, возвышающих человека чувств, мыслей, чаяний, идеалов, как она написала в школьном сочинении на свободную тему. А, кроме того, все это открыло ей глаза на ее собственную жизнь и жизнь ее родителей. Ей не хотелось повторить участи матери, всю жизнь гнувшей спину дояркой на ферме и ничего, по большому счету, не имевшей от этого, кроме женских болезней и унизительной бедности. Отец, как ни пахал в прямом и переносном смысле, по его словам, не мог обеспечить достойной жизни семьи. Да к тому же как-то по весне провалился под лед на своем тракторе, подвозя дрова из-за реки Самары. Машину и остававшегося в ней, промокшего до нитки тракториста долго не могли вытащить из ледяной воды. В итоге бывший ударник коммунистического труда Алексей Мордвинов схватил воспаление легких и умер. А когда мать пошла за материальной помощью в контору колхоза, ей дали какие-то копейки из оставшейся неполученной и не пропитой зарплаты мужа. Касса была пуста. Колхоз оказался на грани банкротства. Вскоре его движимое и недвижимое имущество начали описывать, назначили внешнего управляющего. Но тут помог район, подослал из города к председателю Могильному инвесторов – представителей одной самарской фирмы, которые хотели вложить порядка тридцати миллионов рублей в производство экологически чистой продукции и со временем поставить сыроваренный заводик, начать выпуск голландского или швейцарского сыра. Да и компания-партнер "Нестле", обживавшаяся в соседнем городке, охотно покупала молочные сливки. В сотрудничестве со сторонними предпринимателями появлялись не только перспективы, но и спасение для бурьяновского хозяйства. Инвесторы соглашались на погашение его долгов и техническое перевооружение, при условии, что старый колхоз ликвидируют, и на его месте будет создано ОАО или СПК, контрольный пакет акций которого городские фирмачи выкупят и, подкрепляя их, начнут вкладывать свои капиталы в бурьяновские земли и машинно-тракторный парк. Могильный на такое предложение готов был пойти, но тоже выдвинул свои условия: бурьяновские пахотные земли фирма возьмет в аренду и, сразу же, заплатит за нее, чтобы он, в свою очередь, смог заплатить сельчанам за аренду их паев. Ведь вся колхозная земля к тому времени в соответствии с новым законом "О земле", принятом Госдумой РФ, была поделена между крестьянами. Такая мера могла вселить в них, хоть какую-то надежду на лучшую жизнь, помочь уйти от безнадеги, перераставшей в последние годы чуть ли не в массовый психоз, поразивший основную часть болевших душой за землю и мучавшихся крестьян. Но была здесь для Могильного одна закавыка, которую он хотел ловко обойти и решить важнейший для себя вопрос – остаться у руля нового хозяйства после смены формы его собственности. Дело это было непростое. Убедить инвесторов в своей полезности после того, как экономика бурьяновского колхоза рухнула, означало не что иное, как перепрыгнуть через собственную голову. Без особой надежды он предлагал свою кандидатуру на пост председателя или управляющего СПК, как дополнительное условие к соглашению с городскими инвесторами. Они на это дали предварительное согласие, но, в свою очередь, потребовали, чтобы в будущем он все свои действия согласовывал с ними. Это Могильного устраивало. Главным для него было сохранить свое командное положение в хозяйстве и получить контроль над инвестициями, а то и право прямого распоряжения ими. Но пока все это было только на стадии переговоров и утрясок. А касса бурьяновского хозяйства походила на ту, в которой оставались одни мыши. Потому председатель с матерью Лизы, когда она обратилась к нему за помощью, сильно не церемонился, и без обиняков сказал: "Горилки надоть было помене твому казаку выпиваты, щоб от лиха убежаты. Мы туточки ни при чем. Сам пострадав та ще трактор утопыв. Кто теперь за ще уси ответ держаты будэ? А ты ще про гроши скулишь, хаешь мени, лаешься, губы раздула. Бери, що далы, пока ще не отнялы, и иды с Богим".