Страница 3 из 20
Наталья и Иван родились и выросли в многодетной крестьянской семье, в небольшой деревеньке под Лабинском.
Их отец во время войны с немцами воевал в рядах советской армии, освобождал Лабению, дошел до Польши, где был тяжело ранен, ему ампутировали ногу и комиссовали.
Их мать, моя бабушка, вместе с другими молоденькими девчушками во времена оккупации Лабении пряталась в лесу, жила в старой охотничьей избушке и под руководством местной старушки выпекала хлеб для партизан. Оба после освобождения Лабении от немецкой оккупации возвратились в свою деревню, где и начали вить совместное гнездо. Сначала жили в старом заброшенном доме, а затем деревенской толокой для героя войны поставили пятистенку. Не успели толком обустроиться, как мать родила первенца Ванятку. А затем поочередно через каждый год – дочку, сына, и снова дочку.
Их быт я пересказываю со слов своего отца, который тосковал по своей красавице Лабении, любил и почитал своих родителей.
Даже в тяжелые послевоенные годы семья не бедствовала: четверо детей-погодков были сыты, одеты и обуты. Мать семейства, моя бабушка, работала в полеводческой бригаде местного колхоза, отец, мой дед, там же – бригадиром. Но основной достаток был с собственного подворья – корова, два или три поросенка, несколько десятков кур, утки, гуси, индюки. Рабочий день в этой семье начинался в четыре часа утра.
Первым вставал отец: растапливал русскую печь, приносил воду, наливал в большой чугун и ставил в печь. Когда мать выходила в придел, где стояла печь и большой, самодельный стол с дубовой столешницей, в печи уже весело плясали языки пламени, а от воды поднимался пар.
Отец уходил поить и кормить скотину, а мать начинала печь блины и жарить на огромной сковороде яичницу с салом. В чугунке томилась бульба для пюре. На стол ставился жбан молока или простокваши. После такого завтрака обедать садились далеко за полдень.
Вообще-то мать во всем была образцовой хозяйкой – сама нитки спрядет из овечьей шерсти и за зиму всей семье по паре теплых носков свяжет, за несколько вечеров летние сарафанчики девчонкам из веселенького ситчика сошьет, салфеточку ажурную на стол крючком свяжет. Не ленилась она и еду готовить для любимой семьи: в шкафчике под чистым рушником для детей всегда имелись припасы резничков и ладок в сметане, домашних колбасок, отварного сальца или чиненого требуха. Но самой любимой присмакой для детей был ломоть черного хлеба, домашней выпечки, намазанный сбитым из сливок маслом, а сверху посыпанный солью или сахаром. Мой отец с таким смаком вспоминал эту горбуху хлеба, что и меня слюнки текли от желания откусить кусочек этого деликатеса.
Все дети Сулимовы, с раннего детства были приучены к труду, взаимовыручке, любви и уважении друг к другу и родителям. Школьные годы прошли быстро и незаметно, учеба давалась легко, без зубрежек, с редкими неудами и без замечаний по поведению. Один за другим они окончили поселковую школу и начали потихоньку разлетаться из родного дома.
После окончания восьми классов Ванятка поступил в городское строительное пту. В семье обсуждали, что вот наберется Ванятка ума-розума у мастеровых людей и возвратится умельцем в местную строительную бригаду. В пту Ванятка пристрастился к резьбе по дереву и вскоре окна родительской пятистенки украсились кружевными наличниками.
Тайком от своих родных Ванятка присмотрел на отшибе своей деревни свободную землю, заросшую крапивой. До войны здесь видимо стоял дом, а сейчас осталась только завалившаяся на бок дымоходная труба. Ванятка однажды привел сюда сестру Наташу и долго рассказывал ей, какой можно построить на этом участке дом – на высоком фундаменте, с красивыми фронтонами и наличниками. Во дворе сделать дорожки и клумбы с цветами, поставить китайские резные беседки с чайными столиками и скамейками. А крыша обязательно должна быть из волнистого шифера, но выкрашенная в яркий бордовый цвет. С Наташи было взято слово о неразглашении Ваняткиного секрета. Он планировал сначала построить дом, а потом сюда пригласить всю семью. Я уже говорила, что мой отец очень тосковал по своей родине, а этот непостроенный дом ему часто снился, во сне он сидел в беседке из резной рябины и пил вкусный чай из цветов зверобоя и смородиновых листьев. Ванятка окончил пту и получил распределение на работу в родной колхоз, но через два месяца его на три года призвали служить в армию.
Первого сына из семьи Сулимовых в армию провожали всей деревней. Пошел под нож стокилограммовый парсючок, десяток курей, по несколько уток и гусей. Еду готовили в четырех соседних хатах. Отец в саду сколотил из теса длинные столы, мать застелила их рядном, уставила закусками и бутылками с первачом. Приглашена была вся своя деревня и родственники из других поселков. Весь день во дворе Сулимовых пели и плясали и вместо тостов Ванятке наказы давали: чтобы отслужил добросовестно, мать с отцом и односельчан не опозорил, и домой в срок возвратился.
А тем временем Наташа закончила десять классов и также уехала в город учиться. В школе она училась на «хорошо» и «отлично», а потому без труда поступила в медучилище.
Мать и отец гордились своей дочкой и тайно надеялись, что дочь дипломированным медицинским работником вернется работать в родную деревню. Да и председатель колхоза не раз просил своего бригадира поговорить с Натальей, чтобы она и мечтать-то не смела остаться работать в городе. В колхозе и парней-механизаторов неженатых много, и дом для жилья колхоз может для специалистов выделить, и участок земли самой плодородной, да еще и техникой колхоза можно будет его обрабатывать.
Наташа слушала отца, улыбалась и согласно кивала головой. Ну, конечно, разве она может отказать, когда сам председатель колхоза ее просит. Сельчане за справедливость, ум и расторопность любили и уважали своего председателя колхоза, который вместе с ними из послевоенных руин и развалин поднял свой колхоз на уровень передового хозяйства области.
После окончания первого курса медучилища Наталья приехала на практику в поселковый фельдшерско-акушерский пункт. Голубоглазая, белокурая, тоненькая девчушка сразу приглянулась молодому колхозному агроному. В выходные дни он на мотоцикле заезжал за Наташей и увозил в клуб на танцы. Молодой агроном и родителям приглянулся – чем не пара их Натальюшке: красив и умен, всегда приветлив, не пьет и не курит.
Наташа же не спешила раздаривать ему поцелуи, уж очень настойчиво он пытался затащить девушку на сеновал. Дружба дружбой, а все остальное после свадьбы. С тем и уехала Наташа продолжать учебу.
Каково же было удивление сельчан, когда через полгода по деревне поползли слухи, что разбитная колхозная учетчица, разведенка с ребенком, родила еще одного малыша и требует от молодого агронома, чтобы он признал отцовство. Потом она свои требования к агроному о признании отцовства изложила в заявлении в колхозную парторганизацию. Вызывали агронома на парткомиссию, но он уперся, что не его ребенок и жениться на учетчице он не будет. Разбирались, разбирались, выяснили, что учетчица многим не отказывала в интимных вопросах, ну и отстали от парня. А учетчица подкараулила его возле хаты, где он квартировал, да и опрокинула ему на голову ведро с дерьмом. Пришлось председателю колхоза вступиться за агронома: попросил он райисполком, чтобы перевели молодого специалиста для дальнейшей работы в районную агротехнику. Конечно, жалко было терять специалиста, но зато и выгода кой-какая имеется: свой человек словцо замолвит при распределении между хозяйствами техники или химических удобрений.
Агроном уехал, ну и забудьте вы о нем. Нет, по деревне поползли новые слухи, что агроном кроме учетчицы обрюхатил и Сулимову девку. Она, дескать, в город уехала и там рожать будет или аборт сделает. А жениться он и на ней не собирается. Уж такой он ветрогон-агроном.
Когда услужливые соседки рассказали эту новость Наташиной маме, она сначала закрылась в своей спаленке, от детей подальше, и проплакала весь день, а потом мудро решила, что слезами горю не поможешь, нужно с дочерью поговорить, может брехня все это и исходит от той самой учетчицы.