Страница 2 из 2
Пожалуй, за это время они вместе прожили целую жизнь. И она будет существовать вне пространства и вне времени, застыв, как точка в навеки замороженной вселенной, параллельно тем бесконечным и пустым жизням, что им предстоит прожить отдельно.
– Мне вот интересно… – голос Грейнджер прорезает воцарившуюся тишину.
Драко кривится. Она всегда была не в тему, всегда слишком много болтала (он обожает её голос и хотел бы слушать его вечно).
– Что тебе интересно?
– Если бы в другом месте, в другое время, мы бы…
– Нет.
Он и мысли допустить не может, чтобы хоть при каких-то жизненных обстоятельствах у них всё сложилось. Это невозможно. Они слишком разные, их взгляды слишком разные, их судьбы слишком разные. Их миры никогда не состыкуются (плевать, он бы хотел быть всегда рядом с ней, пускай даже в сущем аду).
Что ж, им не о чем жалеть, ведь они толком ничего не успели (они оба сожалеют о будущем, которое могло бы у них быть).
Тогда почему так больно? Будто внутренности вырезают, а ты, при том, никак не умрёшь. Слишком мучительно.
– Пора, – говорит Малфой.
Скоро должны появиться пожиратели. Грейнджер, конечно, не знает. Да и если бы ей сказали, что сейчас Волдеморт начинает захват мира, она, очевидно, никак бы не отреагировала, ведь всё её существо занято другим.
Они не могут больше ждать. Ещё секунда – прощаться будет сложнее.
Драко касается руки Гермионы.
– Постарайся хотя бы не сдохнуть, Грейнджер.
Говорит с привычной ухмылочкой и безразличием (а в глазах бесконечность беспокойства и неприкрытый страх за неё).
– А ты не попади в Азкабан. Ведь у тебя не будет меня, чтобы я носила тебе передачки.
(Она бы схватила его и никуда не отпускала, потому что слишком боится за него).
Снова долгий взгляд. И она опять начинает плакать. Не сдерживается. Это же невыносимо!
Драко знает, что нужно делать. Драко знает, что должен сам начать, потому что она не сможет. Драко поднимает палочку.
– Нет, – шепчет Гермиона искусанными губами.
Что угодно дальше – только не это.
Но он сохраняет холодный рассудок. И знает, что у них нет выбора.
К сожалению, всё против них. И им придётся пожертвовать чем-то. Чем-то важным (самым главным).
– Давай. Насчёт три. Мы сделаем это вместе.
Один.
– Грязнокровка, смотри куда прёшь!
Гермиона задирает голову, едва не касаясь носом подбородка ненавистного слизеринца.
– Заткнись, Малфой!
Он толкает её так сильно, что она, не удержавшись, летит в стену и больно ударятся затылком.
– Бешеный! – кричит ему вслед.
– Сама дикарка!
– Сбавил бы спеси, когда папаша сидит в Азкабане.
Гермиона никогда не была агрессивной стервой. Но сейчас не сдерживается.
Малфой резко разворачивается к ней, в два прыжка оказывается рядом и упирается острым концом палочки ей в ключицу, замечая, как в вырезе блузки часто вздымается грудь. Боится, поганая грязнокровка.
– Не смей говорить про моего отца! – шипит ей в лицо, касаясь своим дыханием её губ.
– А то что?
Даже в таком незавидном положении она умудряется смотреть с вызовом.
– А то убью тебя.
И он совсем не шутит. Он действительно может убить, потому что слишком сильно ненавидит.
Два.
Дурацкие непослушные волосы Грейнджер развиваются на ветру. Он смотрит прямо в карьи глаза, метающие молнии.
– Я всё видела, Малфой!
– И что же, расскажешь своему дружку Поттеру, посоветуешь ему поскорее метнуть в меня Авадой, чтобы спасти человечество?
Гермионе хочется бессильно закричать. Она понятия не имеет, что делать.
– Малфой, я ведь знаю, ты не можешь быть одним из них.
Ещё лучше! Мерзкое человеколюбие. Сейчас она будет его спасать и наставлять на путь истинный.
Драко думает о том, что можно было бы сейчас совсем по-маггловски свернуть ей шею. И никто их не увидит с этой стороны холма. Убить Грязнокровку собственными руками был бы для него величайшим наслаждением.
Он хватает её за горло. Сжимает. Её глаза расширяются от ужаса.
– Закрой. Свой. Поганый. Рот.
Но Гермиона не настолько напугана. Она бесстрашно выхватывает палочку и направляет в его грудь.
Сдавленно хрипит:
– Отпусти.
– А что ты мне сделаешь?
Ему смешно. Она гриффиндорка. Значит, и мухи не обидит.
Отпускает её. Отходит на несколько шагов. Поднимает руки, демонстрируя пустые ладони.
– Давай, Грейнджер. Ты же меня ненавидишь.
Ждёт.
Новый порыв ветра, у Гермионы снова волосы в глазах. Она откидывает их нервным движением. Медленно поднимает палочку. Она действительно его ненавидит. Да, она гриффиндорка, но не Рон и не Гарри. Ей самой решать, как быть.
Она не такая как все они! Она сильнее (сломленнее).
Она хочет. Она жаждет.
Направляет палочку на Малфоя и вдруг с отчаянием выкрикивает:
– Круцио!
Он, конечно, не ожидал. Драко падает, корчится на земле, кашляет. Слишком сильная боль. Хуже смерти.
На смену ярости приходит страх. Гермиона убирает палочку и спешит к нему, падая на колени подле теперь уже обездвиженного тела.
Малфой медленно открывает глаза.
– Не ожидал.
Грейнджер чувствует экстаз. Потому что смогла сделать то, что никогда не делала она и не сделает ни один из её однокурсников. Потому что помучала проклятого самовлбюлённого Малфоя… Но в тоже время боль. Потому что Драко сейчас валялся на земле из-за её непростительного заклятия. Потому что из-за этих проклятых и непонятных ей самой чувств, она переступила запретную черту и, кажется, теряет себя. Потому что ей было страшно. Потому что она не хотела, чтобы он…
Гермиона плохо понимает, что делает. Она резко наклоняется и целует Малфоя. Впервые.
Он ещё не отошёл от Круциатуса, но сейчас чувствует ещё больший шок. И, неожиданно для самого себя, зарывается пальцами в густые каштановые кудри, перехватывает инициативу себе, отвечает на жёсткий безумный поцелуй.
Три.
– Обливиэйт! – два решительных (дрожащих) голоса произносят хором.
Всё изначально было обречено.
Темнота. Зияющая, чёрная, бесконечная.
Свет.
И снова выручай комната.
– Грейнджер?!
Драко удивлённо смотрит на девушку, стоящую перед ним. Подумать только! Как её сюда занесло? А что если она догадается о назначении шкафа? Нет-нет, она же слишком тупа для этого.
– Малфой?! Что ты здесь делаешь?
Гермиона тоже в недоумении. А ещё не помнит, как сюда попала. Должно быть, задумалась о чём-то.
– Я прогуливаюсь. А вот ты, грязнокровка, мне мешаешь, – пренебрежительно произносит он.
А сам прижимается к дверце шкафа, чтобы та, чего доброго, не открылась.
– Совершенно не желаю испытывать тошноту от твоего общества, – фыркает Грейнджер.
И резко развернувшись, идёт к выходу.
Только вот… Что-то не то. Она будто ощущает недосказанность, так и оставшуюся висеть в душном воздухе.
Драко провожает её взглядом. И также ощущает нечто эфемерное, ускользающее, мелькающее в исчезающем во тьме образе.
Затем он хмурится, трясёт головой и резко отворачивается к шкафу.
Подсознание иногда творит с тобой удивительные вещи. Но это, право же, сущие пустяки.