Страница 17 из 33
Тесть меня тогда сурово отчитал за мою скрытность и безумную идею бежать в суд и умолять замять тот случай. Я молчал, понимая, что виноват. Почему я держал все в себе? Да просто потому, что не привык доверять близким людям. Мама ушла от нас, когда мне было три года, и я остался с отцом и бабушкой. Отец мой — полковник, человек суровый и державший все эмоции под контролем. Он старался и из меня сделать такого же «сухаря», но это у него не получилось. Бабушка, Светлана Новицкая, была единственным человеком, разрешавшим мне почти все. Но она часто рассказывала отцу, когда я плакал, и я получал множество замечаний, касавшихся того, как должен себя вести настоящий мужчина и офицер.
Но все это не убило во мне способность выражать эмоции. Я находил облегчение, когда ходил в церковь и беседовал о жизни с отцом Порфирием, местным священником. До десяти лет я очень любил это делать, но потом бабушка умерла, и мы с отцом переехали на другое место. А потом стало не до этого: шла перестройка, потом Советский Союз распался, наступил дефолт и прочее. Было не до того, чтобы ходить в церковь. Надо было как-то выживать: в то время ввели продуктовые карточки… Да, было трудно… И только совсем недавно я все же посетил церковь — меня так мучили угрызения совести из-за тех убийств, что я решился на исповедь. Отец Геннадий был хорошим слушателем и сказал те слова, которые я помню до сих пор: «Ты не убийца, ты отомстил убийцам за смерть невинных людей…» Да, это так и было, но прояснять эту историю я больше не стану.
После возвращения в Москву я снова посетил церковь Василия Исповедника, где был в первый раз. Оказалось, что отец Геннадий помнил меня и, когда я рассказывал о пережитом в плену и о том, что я опять убил тех мафиози, разумеется, укорил меня за то, что на моей совести уже семь смертей, но сделал правильные выводы из моей истории и снова повторил те слова. Я все еще отлично помню, о чем мы с ним говорили:
— Вы помните меня, отец Геннадий?
— Да, сын мой. Ты приходил раскаяться в убийстве некоего Лиановского. Твое имя — Вадим, я не ошибаюсь?
— Вы правы. Я снова пришел покаяться. Я совершил очередное массовое убийство.
Вижу на его лице изумление.
— Не все проблемы решаются таким способом, сын мой. Не стоит этим злоупотреблять.
— Да, вы снова правы, но другого выхода у меня не было. Меня и моего друга взяла в плен мафия. Ее главарь сначала жестоко избил нас, затем… надругался надо мной, — хоть я уже особо не думал об этом, но тот случай все еще вызывает во мне неприятные воспоминания.
При этих словах отец Геннадий побледнел и взглянул на меня с каким-то испугом и сочувствием.
— А затем он приказал своим подчиненным убить нас. Они бросили монетку, и выпала решка: это значило, что первым они убьют моего друга. Я не смог этого допустить, и мне пришлось снова взять оружие и расправиться со всеми четырьмя мафиози. Мы сбежали и только на следующий день вернулись в гостиницу к моей жене и друзьям.
— Да… — протянул отец Геннадий, — конечно, шестую заповедь нарушать — великий грех, но в твоем случае это был даже благородный поступок. Хоть у тебя за душой уже семь убитых, но ты не преступник, а человек, отомстивший за невинных людей. Месть — тоже не выход, но ты не виноват. Вижу, что ты честен в своем желании покаяния.
— Я больше не хочу никому мстить, а просто хочу спокойно жить, не вспоминая об этом.
— Да простит тебе Господь Бог наш Иисус Христос согрешения твоя, и я тебя прощаю и разрешаю, — священник снова накинул мне на голову свою епитрахиль, и я опять почувствовал странное умиротворение. Видно, снизошла на меня благодать от Бога…
Когда мы прощались, он мне сказал:
— Ты все же не вставай на путь мести — он ведет в тупик. Прощай, сын мой.
— Прощайте, отец Геннадий, — отозвался я, и мы расстались.
То ли исповедь оказала свое влияние на мою дальнейшую жизнь, то ли мой легкий характер, благодаря которому я ничего особо не принимал близко к сердцу (кроме моего первого убийства), но после того, как я приехал домой из церкви, я уже перестал думать о Лиановском, Радзинском и остальных, из-за смерти которых я едва сам не погиб во Франции. После отпуска я с новыми силами продолжал работать. Место начальника тогда занимал Саша Мартынов, мой заместитель, пока я с Настей и друзьями отдыхал на Лазурном берегу. Он очень обрадовался моему возвращению, и все стало на свои места.
Больше о том, чтобы кого-либо убить, я никогда не думал, потому что после моего разговора с отцом Геннадием я стал верующим человеком. Вспомнил я, с каким удовольствием ходил в детстве в церковь и беседовал со священником. Тот был тогда уже довольно старым, но мне именно это и нравилось: можно было узнать от него много интересного. Да, отец Порфирий был для меня ближе, чем отец или бабушка. Сейчас я редко хожу в церковь, поскольку после работы у меня одно желание: лечь спать. Настя часто говорила мне, чтобы я ушел из ФСИН, но я всегда отказываюсь. Во-первых, потому, что мне нравится моя работа, а во-вторых, я не хочу сидеть на шее у своего богатого тестя.
Так я жил до середины декабря, когда мне исполнилось тридцать семь лет. Мой день рождения прошел в теплой дружеской атмосфере — гостей было не очень много, но все были близкими мне людьми: были Володя с Раисой, Леша Крохин, Гриша со своей женой Дарьей, Саша Мартынов, Серега, ну, и Настя с отцом. Всего десять человек. Может быть, для кого-нибудь такое количество покажется большим, а для кого-нибудь — малым, но для меня оно было вполне достаточным. Отмечали мы в нашей квартире, поскольку ее размер — восемьдесят квадратов — позволял вместить столько народа.
А что насчет подарков, спросите вы? Мои подчиненные — Гриша с Сашей — например, вручили мне целый набор: меня в одежде генерала (то есть просто портрет), прикольный орден «Лучшему шефу» и кружку «Шеф всегда прав!». Я рад был видеть, что они меня так уважают, но, взглянув на орден и кружку, с грустью подумал, что не всегда я прав. Вспомнилось все пережитое, и я с трудом смог скрыть печаль и поблагодарил моих креативных сотрудников. Остальные, кроме женщин, подарили всякие там приспособления для моего «Лендкрузера», для рыбалки и тому подобное. Давно я не ходил на рыбалку… Надо будет как-нибудь сходить.
Раиса подарила цветы — мои любимые орхидеи. Да, хоть я и мужик, но люблю цветы. И ничего с этим не сделать. Дарья, жена Павлова, особо не думала над подарком и вручила мне конверт с деньгами — пять тысяч рублей… Она вообще девушка легкомысленная и, к тому же, сплетница. Не знаю, чем она так понравилась Грише, что он на ней женился? Лично я к ней отношусь нейтрально.
Настя же вообще отличилась и подарила мне мой портрет, вышитый крестиком — я когда взглянул на него, то сразу понял, где я был снят. В Адлере… Нет, не тогда, когда я сидел хмурый на пляже, а когда мы с Настей катались на теплоходе. Я тогда еще недоумевал, зачем она меня фотографировала? А теперь оказалось, что она хотела сделать мне сюрприз. Господи, как же меня растрогала ее прекрасная идея подарка на мой день рождения…
День был веселым — мы развлекались как могли, забыв о том, что все являемся взрослыми солидными людьми. Хотелось выбросить из головы весь пережитый негатив, связанный с теми событиями… Я уже особо не думал об этом, но нет-нет да и появлялось нечто, будившее во мне ЭТИ воспоминания.
Ну, Олег Сергеевич, Володя и Раиса всегда были серьезными и даже тогда не изменили себе, но тоже веселились от души. Остальные вообще разошлись — сначала сели играть в карты на желания. Как всегда, мое непонятное везение проявилось и тогда — я снова всех обыграл. Однако я был добрым и загадывал обычные желания: но скоро меня решительно отстранили от игры в карты, поскольку все знали, что я постоянно выигрываю. Так что мне пришлось быть наблюдателем, что было тоже довольно весело, потому что в следующий раз выиграл Мартынов (а он очень креативный). Чего он только не загадывал… Например, спеть любую песню в жанре шансона, выйдя на балкон. Это, кстати, выпало Володе. Тот не любил шансон, и единственным, что пришло ему на ум, был «Владимирский централ». Я слушал, но вдруг неожиданно кинул беглый взгляд на Павлова — он о чем-то тихо разговаривал с моим тестем.