Новизна хуже старины

— Вы до платформы «Новая» поедете ради меня?

— Но ведь это же недолго: двадцать минут езды на электричке… Мы с вами на одном направлении живем, — начал было он, но я наотрез отказался от этого предложения. Мне не хотелось оставаться у себя дома: меня там никто не ждал. Ну разве что Валет, но утром я его плотно накормил и сменил наполнитель, так что он вполне может прожить без меня хотя бы один день.

— Нет, пожалуй, я останусь здесь, а утром вместе поедем в Москву.

Алексей явно обрадовался моему решению.

========== День второй. Мои сомнения ==========

Утром он разбудил меня в шесть часов. Я, ругаясь сквозь зубы, поднялся, поскольку всегда вставал на полтора часа позже. Конечно, я понимал, что я не у себя дома, а в гостях, но все равно мне не понравился столь ранний подъем. Но у меня хватило ума не высказывать ему свои претензии.

Мы позавтракали сделанными наспех бутербродами с чаем. Я честно признался Алексею, что любитель выпить, и спросил, нет ли у него вина или водки, но тот ответил, что он непьющий. Это меня порядком удивило — чтобы взрослый сорокалетний мужик, и не пил? Но это его личное дело.

После завтрака Крохин схватил меня за руку и потащил в сторону платформы «Люберцы-1» — в такой спешке я едва успел забрать из подъезда наши зонты, а то бы мы оба промокли, поскольку снова начался дождь, что я увидел в окно, как только проснулся.

— Да куда вы так спешите? — окликнул я его.

— Вообще-то нам еще билеты покупать, а здесь почти всегда жуткая очередь.

Но нам повезло — мы успели купить свои билеты до Казанского вокзала. На этот раз их покупал я: я запретил Крохину тратить деньги, поскольку в прошлый раз он купил билеты. Я посмотрел на стенд с расписанием: электрички ходили каждые три-пять минут. Осознав этот факт, я сердито посмотрел на Алексея, а тот сказал:

— Я прекрасно знаю, что электрички здесь часто ходят. Но лучше раньше приехать, чем опоздать. Это вам хорошо — вы рядом с вашей колонией живете. А мне было сложно найти работу в Люберцах.

— Ладно, извините, пожалуйста.

Тут как раз подошла электричка, и мы сели в нее. Приехали мы на вокзал в 7.42, без приключений добрались до «Римской». Здесь нашим путям бы и разойтись, но мне хотелось поговорить с Алексеем о нашем с ним деле. Он явно хотел того же, но сказал:

— Вам сорок минут добираться. Поговорим об этом по телефону. Напишете мне сообщение? Вот, — он достал из кармана блокнот и карандаш, написал свой номер и протянул бумажку мне. — Ну, до свидания, Саша.

— До свидания… Леша, — мне непривычно было так его называть, и я поражался тому, как он легко и непринужденно стал звать меня Сашей, а не Александром. Он протянул мне руку. Я пожал ее — она была крепкая, твердая, словно камень. Наконец мы разошлись — он отправился в сторону площади, где находилось здание суда, а я пошел к себе на работу. По дороге я развернул бумажку, полученную мной от него. Там был его номер и инициалы: «А.Д.К.». Я достал мобильный и отправил пустую эсэмэску на этот номер. Потом сохранил его в памяти моего смартфона.

Придя к себе, я сказал своему заместителю, Наумову, чтобы за весь день меня никто не беспокоил. Выпроводив его, я сел в кресло и стал думать о деле Шевченко. Вот кому понадобилось подставлять его, подкинув пакетики с героином? Я взял чистый лист бумаги из принтера и принялся записывать свои мысли.

Наверняка этот субъект завидовал ему в чем-то, иначе не стал бы так ломать ему жизнь. Может быть, они были врагами? Но уж больно изощренная месть у этого странного человека, раз он додумался напасть на судью и пригрозить ему расправой, если тот не посадит Шевченко. Я записал все это на листе и продолжал думать. Но больше ничего не приходило мне в голову, поэтому я решил отвлечься и пойти поговорить с Сергеем. Может быть, ему удастся что-нибудь вспомнить? Не откладывая дела в долгий ящик, я встал и направился в камеру, где сидел мой бывший приятель.

Он выглядел таким же испуганным, но, увидев меня, заметно оживился.

— Ты что-нибудь выяснил насчет того, кто этот негодяй? — спросил он.

— Нет, я как раз за этим пришел. Скажи мне, есть ли у тебя завистники или враги?

Сергей покачал головой.

— Да кому нужно мне завидовать? Не было таких. И врагов не было.

— Что же, тебе друг подложил героин? Ты подумай…

— Нет, не было никого, честное слово.

Я плюнул и ушел из его камеры. Он явно что-то недоговаривает…

В кармане завибрировал мобильный. Сообщение от Крохина. «Вы что-нибудь выяснили?» — спрашивал он. Я вздохнул. Не знаю, что ему и написать: «Я поразмыслил и решил, что у него были враги, а он не признается». Ну и что он обо мне подумает? Что я не способен расколоть задержанного? Да, я не такой опытный, как товарищ Верещагин, бывший до нас двоих начальником нашего СИЗО, или хотя бы как Вадим, царство ему небесное… Но и он не смог заставить Лиановского раскаяться в убийстве семьи Маликова, а ведь семь лет служил во ФСИН. Ну, тот был матерым рецидивистом, а Шевченко же не такой — он всего лишь человек, попавший сюда по ложному обвинению. Так что случай с Лиановским можно простить Вадиму. А с меня какой спрос? Я занимаю пост начальника следственного изолятора только полгода, а до этого занимался в основном бумажной работой — Вадим не любил возиться с этим, поэтому он сдавал все бумаги мне. А я тоже не был любителем всей этой бюрократии, но с начальником не спорил, хоть мы и дружили…

Но Алексей ждет мое сообщение. И что же мне ему ответить? Я подумал-подумал и написал так: «У меня только мои домыслы: я считаю, что ему подложили героин его завистники или враги. Но он не признается. Я не знаю, что делать».

Скоро пришел ответ: «Вы все же попробуйте надавить на него. Я тоже думаю так же, как и вы — это насчет врагов». Нет, если я снова приду к нему в камеру и начну свой допрос, то наверняка не сдержусь и, может быть, врежу ему, несмотря на нашу институтскую дружбу. Мне надо отдохнуть…

Вернувшись в свой кабинет, я вынул из холодильника очередное мороженое и довольно быстро съел его. Почему я решил именно так вернуть себе хорошее настроение? Да просто потому, что мороженое для меня — отличный антидепрессант. Особенно шоколадное: я очень люблю такой сорт.

Я решил снова поговорить с Сергеем и отправился к нему. Он дремал на своих нарах, но я бесцеремонно встряхнул его.

— Ты будешь мне говорить, кто мог тебе подбросить героин? Да или нет?

— Я не знаю, честно! — он едва не заплакал и так скривил лицо, что я еле сдержался, чтобы не дать ему пощечину с целью привести его в чувство. — Вот тебе крест, не знаю, кто надо мной так пошутил!

«Хороша шутка… потянула на десять лет строгого режима!», — усмехнулся я про себя, а вслух сказал:

— Если ты врешь, то отправишься в Магадан или Воркуту не на десять лет, а на более долгое время!

— Да не вру я тебе, Саша…

Все мое хорошее настроение куда-то улетучилось, и даже если бы я сейчас съел все оставшиеся в холодильнике порции мороженого, оно бы не вернулось. Я чуть не обматерил его и выбежал из камеры. Зайдя в свой кабинет, я сел за стол и так долбанул по нему кулаком, что мою руку пронзила резкая боль, и я вскрикнул. Нет, вот же упрямый идиот! Так пусть его скорей отправят куда-нибудь на Колыму, чтобы мне его никогда больше не видеть! Но пока нельзя: нам надо разобраться во всей этой истории — он же невинно осужденный: зачем же сразу на Крайний Север-то? Ладно, эта версия провалилась, и надо придумать что-нибудь другое…

***

Я злился на Сергея весь оставшийся день и из-за этого не мог ни на чем сосредоточиться. Думать об его деле я тем более не мог, поэтому решил выйти на улицу и купить в ближайшем киоске бутылку пива.

Когда я вышел из здания СИЗО, мне еще сильнее захотелось отвлечься от пережитого, пусть даже с помощью алкоголя, и я решительно отправился, куда хотел — то бишь к киоску. Получив на руки бутылку «Белого медведя», я сел на ближайшую скамейку и стал жадно пить. Моя злоба на упрямство Сергея вроде бы прошла, и я смог спокойно обдумать сложившуюся ситуацию. Получается, если верить ему, что у него не было врагов. Это невозможно — всегда найдутся люди, которым ты не нравишься. Может, конечно, он чего-то недоговаривает, но я уже поверил его словам. После того, как он едва не расплакался после моего с ним разговора — дескать, достал ты меня, Мартынов, со своими вопросами… — я понял, что он говорит правду. И что мне делать?