Страница 30 из 52
— Кресло выдержит, а ты?
— Постараюсь, — усмехнулся Игорь. — Если эксперимент удастся, нашу катапультную систему можно использовать на всех сверхзвуковых самолетах и космических кораблях.
— Слыхал про твою идею. Почему же ты не остался у Веденина?
— Я испытатель.
— Ну-ну. Оно, может, и интереснее, когда под задницей патрон бабахает.
— То-то ты сегодня остришь не очень смешно. С таким настроением лететь к любимой…
— Вот я и думаю, а не повернуть ли оглобли обратно? Понимаешь, она милая, ласковая. Когда целует, сердце заходится. Но не верю я ей. Может, такая же, как моя бывшая женушка Антонина Захаровна. Никому я не верю!
— Ты это повторил дважды, — напомнил Игорь. — Плохи твои дела, если ты потерял веру в людей.
— А ты веришь? — спросил я.
— Верю.
— И Скоросветову?
— Скоросветов — особая статья. Такие люди были и будут, пока существует терпимая для них обстановка…
Мы подъехали к аэровокзалу, Игорь закрыл машину и, взяв чемодан, направился к регистрационной стойке — там уже стояла очередь. От нее отделилась женщина в ярко-оранжевом, как наш новый парашют, плаще с сияющими золотом пуговицами и направилась к нам. Я узнал свою бывшую жену.
— Здравствуйте, — поздоровалась она мягким голосом, совсем не похожим на тот, которым разговаривала со мной дома. — Вот где удалось тебя разыскать. Дома ни днем ни ночью тебя не застать.
— У меня домов как у зайца теремов, — ответил я. — Легка ты на помине.
— Очень мило, что ты еще вспоминаешь свою жену.
— Бывшую, — поправил я ее.
— Несомненно, бывшую, — не обиделась Антонина, теребя в руках такие же, как плащ, ярко-оранжевые перчатки и улыбаясь. У нее были ровные белые зубы, круглые щеки с ямочкой, на голове сверху парика с седыми прядями кокетливо сидела кожаная кепка с блестящей пряжкой посередине; на ногах — шевретовые сапожки с длинными голенищами на «платформе». В общем, она выглядела элегантно и эффектно.
— Я тебя искала в центре, — после небольшой паузы сказала «бывшая жена», — хотела поздравить с успешным завершением важного испытания.
— Спасибо. Я очень тронут.
— И… — Антонина замялась, — нам надо бы поговорить.
Игорь хотел было оставить нас, но я удержал его за руку.
— Говори, от него у меня секретов нет.
— Хорошо. Я много думала… Мы оба не правы. Спорили, горячились по мелочам. — Она заглянула мне в глаза, желая увидеть в них реакцию на признание, но прочла только холод и все же решила растопить его. — В общем, я прошу тебя вернуться.
Невольно на ум пришли стихи Лермонтова, и я продекламировал:
Заискивающая улыбка в один миг слетела с лица Антонины. Глаза сверкнули негодованием, губы сжались и стали тонкими, как нитки, — настоящая мегера.
— Знаю, куда летишь и к кому, — процедила она сквозь зубы.
— Зачем же пришла?
— Надеялась, одумаешься.
— Одумался год назад, когда от тебя ушел. И вернуться — лучше без парашюта прыгнуть.
— Прыгай, туда тебе и дорога! — Антонина круто повернулась и пошла к выходу.
— Главная причина развода — брак, — сказал я Игорю. — Идем по этому случаю хоть по сто граммов.
— Тебя и без того в самолет могут не пустить.
— Ерунда, я как увидел свою бывшую благоверную, хмель как рукой сняло.
— Вот и отлично. Желаю хорошо отдохнуть.
Мы простились. Но на душе остался какой-то неприятный осадок, я чувствовал вину перед Игорем, но не знал еще, в чем она заключается…
Самолет летел в непроглядном сером мареве, и в салоне было серо, сумрачно; я, откинувшись на спинку кресла, старался уснуть, но не мог. Перед глазами все еще стояла бывшая жена, и я недобрым словом вспомнил тот день, когда встретил ее.
…Вернувшись из Таловой в Воронеж, я впервые напился. Было больно и обидно за свою любовь, за доверчивость, за наивность. Такая совестливая и невинная на вид Ольга оказалась лгуньей.
Не помню, как добрался до гостиницы, что говорил начальнику кафедры, по-видимому, рассказал все, так как на следующее утро Михаил Николаевич объявил всем сбор и повез нас на завод подбирать наглядные пособия, а заодно и углублять познания в авиационной технике. Там я и познакомился с Тоней Тучиной, лаборанткой электроприборного цеха, белокурой девушкой с цепкими серыми глазами, волевой и, как мне показалось поначалу, недоступной. Мы вместе отбирали схемы, и Тоня с первых минут командовала мной, как старшина-сверхсрочник солдатом-первогодком. Но мне нравилось выполнять ее приказания, я был послушен и даже галантен, хотя поклялся себе ненавидеть женщин и мстить им. Тоня мне нравилась.
Как-то раз в конце работы я пригласил ее в кино.
— Я далеко живу, и улица у нас темная, неспокойная, — ответила Тоня, наблюдая за мной своими пытливыми глазами.
— В темноте я ориентируюсь как днем и ко всему владею приемами самбо, — прихвастнул я.
— Ну если ты самбист, тогда другое дело, — сказала она серьезно, пряча в глазах насмешку. — Только не сегодня — сегодня у меня другие планы.
Откровенно говоря, я не надеялся получить согласие, и отказ не огорчил меня, но у меня вдруг появилась уверенность, что я добьюсь ее расположения; и образ Ольги сразу потускнел, отдалился.
Предчувствие не обмануло меня: через несколько дней Тоня сама предложила пойти в кино. Потом мы бродили в парке, танцевали, в выходной ездили на пляж.
Подготовка учебных пособий шла быстро, но еще быстрее я привязывался к Тоне, а она ко мне. Однажды она привела меня домой и запросто представила своим родителям. Отец и мать, пожилые, добрые, встретили меня приветливо, и я заметил, что Тоня командует ими так же, как и мной. Но тогда это мало меня обеспокоило. Я чуть ли не каждый вечер стал бывать у Тучиных, и меня встречали как родного.
А незадолго до отъезда, когда старики были на даче, Тоня после танцев пригласила меня на чай. Пока мы чаевничали и говорили о всяких пустяках, разразилась гроза. Дождь лил до часу ночи, и Тоня не на шутку обеспокоилась:
— Как ты будешь добираться? Автобусы и троллейбусы уже не ходят, а такси в нашем районе днем с огнем не сыщешь.
— И улицы ко всему темные, неспокойные, — пошутил я.
— А ты не смейся, — сказала Тоня с укоризной. — У нас тут всякие случаи бывали.
— В таком разе выход один — остаться у тебя.
Тоня сердито вскинула брови, посмотрела сурово, но после небольшой паузы согласилась:
— Оставить я, конечно, могу, места хватит. — И заключила решительно: — Постелю вот в этой комнате, на диване. Устроит?
— Вполне. Надеюсь, ты недалеко будешь?
Она не поняла шутки.
— Далеко. И не вздумай переступить порог моей комнаты — выставлю, не посмотрю ни на что…
А мне не спалось. И я решил рискнуть. Дверь на ключ заперта не была, и я вошел в ее комнату.
Тоня спала — дыхание было мерным, спокойным. Я долго стоял в нерешительности: как все это она воспримет? Выгонит — лучше не трогать, а если она ждала и уснула не дождавшись? Я уже видел ее насмешливые глаза, слышал издевательский голос: «Ах, Андрюша, какой ты смелый, решительный…»
Нет, лучше пусть выгонит.
Я сел на кровать, Тоня встрепенулась.
— Ты чего это? А ну убирайся! Сейчас же, слышишь?
А я уже держал ее руку и, склонившись, стал целовать.
— Уйди! Иначе…
Я губами закрыл ей рот.
— Нахал. На силу надеешься, ничего не выйдет.
Я не ответил, потеснил ее и лег рядом.
— Хочешь поссориться, да?
— Нет.
— Тогда уходи. — Она попыталась столкнуть меня. — Ну?
— Нет.
— Почему?
— Я люблю тебя и хочу, чтобы ты…
— Мало ли чего ты хочешь, — прервала она меня. — Видала я таких.
И это меня взорвало. Я шел к ней, ничего плохого не замышляя, просто хотел побыть рядом, поговорить, поласкать. А она: «Видала таких». Может, и видала. А со мной играла, как Ольга. И мною овладело упрямство, ожесточенность…