Страница 11 из 52
Автомат отстрела кресла сработал точно. Он видел, как заголовник отлетел в одну сторону, кресло — в другую. Когда над головой распустился купол, он лишь мельком глянул на него — уже тогда его мучил вопрос: почему кресло так бешено вращалось? На земле надо дать точный ответ, объяснить, доказать. Ведь в создании катапульты участвовал большой коллектив… Каждый с нетерпением ждет результатов испытания, и привезти людям заключение о непригодности катапульты к эксплуатации — значит перечеркнуть весь их труд…
Что-то Веденин долго не вызывает его. Видно, снова пересчитывает, перепроверяет…
Кресло слабо покачивалось под Игорем, безмолвно, безучастно. И не было похоже, что это маленькое безобидное устройство три дня назад сыграло с ним такую злую шутку.
Игорь слез с кресла и пошел на тренажер. Ему повезло: на тренажере никого не было. Одному легче сосредоточиться, еще раз восстановить все в памяти, подумать.
Он включил электропитание, все датчики и тумблеры, установил режим, соответствующий последнему полету. Доложил о готовности и, когда загорелось табло «Приготовиться», разблокировал стреляющий механизм…
Потом Игорь снова сидел неподвижно минут пятнадцать, восстанавливая в памяти все до мельчайших подробностей. Нет, ни сама «Фортуна», покачивающаяся в парашютоукладочной, ни тренажеры не помогали ему понять происшедшего в небе. А на разборе эксперимента надо будет все объяснить, обосновать, доказать.
— …Испытатель парашютов и катапульт — человек особого склада, — говорил ему подполковник Скоросветов, когда брал на испытательскую работу. — Он должен обладать спартанской выдержкой и мгновенной реакцией, непоколебимой волей и аналитическим умом, способностью все видеть, слышать, чувствовать и запоминать. Парашют и катапульта не самолет, на них приборов много не установишь, поэтому нашему испытателю приходится намного труднее, чем летчику-испытателю, и временем на обдумывание ситуации он не располагает — ему зачастую приходится принимать решение в мгновение ока…
— Вот он где! — нарушил размышления Игоря Батуров, открывая кабину тренажера. — Скоросветов весь центр на ноги поднял, его разыскивает, а он дрыхнет. Мчись в продувочную, там целый «консилиум» собрался, сейчас тебе мозги продувать будут.
Игорь поблагодарил Батурова и заторопился к видневшемуся невдалеке большому зданию с полукруглой крышей, напоминавшему ангар.
«Зачем я понадобился Скоросветову?» — раздумывал Арефьев. До последнего эксперимента временно исполняющий обязанности начальника летно-испытательной службы подполковник Скоросветов относился к Арефьеву не только с уважением, но и покровительственно, а два дня назад, когда Игорь доложил, что «Фортуна» к эксплуатации непригодна, повел себя как-то странно. Посоветовал не торопиться с выводами, хорошенько все взвесить и обдумать, хотя что он подразумевал под этим, Игорю до сих пор непонятно. А вечером того же дня Скоросветов вдруг стал объяснять, в каких обстоятельствах летчик покидает самолет, как много доработок приходится производить уже после того, как машина принята к эксплуатации, и так далее и тому подобное.
Игорь ломал голову, к чему клонит начальник? Уж не к тому ли, чтобы смягчить заключение? Все сроки сдачи «Фортуны» давно истекли, и новая отсрочка, несомненно, доставит коллективу (а особенно Веденину) большие неприятности. Но Скоросветов — бывший летчик-испытатель, он хорошо понимает, чем может кончиться такое попустительство.
— Я считаю, катапульта к эксплуатации пока непригодна, — твердо повторил Игорь.
Скоросветов ничего не ответил, только как-то подозрительно глянул на испытателя сквозь дымчатые очки, ухмыльнулся то ли осуждающе, то ли одобрительно и ушел. Больше разговора по поводу заключения они не заводили. И вот этот вызов. За два дня каждый все хорошо взвесил, обдумал и обсудил. А Скоросветов — думающий человек, проницательный и принципиальный, рассуждал Арефьев, кого попало он в испытатели не берет и к оценке «Фортуны», несомненно, подойдет объективнее, даже если заключение не понравится Веденину.
Ободренный этой мыслью, Игорь быстрее зашагал к аэродинамическому стенду.
У стенки из бронестекла, сквозь которую за громадным чревом выхлопной трубы виднелись опоры и направляющие шахты, стояло человек десять военных и штатских — начальники служб и инженеры, занимающиеся катапультными системами. Отсутствовал лишь Веденин, и, судя по тому, что в центре внимания находился Скоросветов (он энергично жестикулировал, что-то доказывал), было похоже, что он и является инициатором «консилиума».
Подполковник увидел Арефьева и круто повернулся к нему.
— Долго заставляете себя ждать, молодой человек, — сказал он сердито и назидательно. — Быстро переодевайтесь — и в кресло.
В костюмерной за Арефьева взялись сразу трое лаборантов: первый к голому телу прикреплял всевозможные датчики, второй помогал натягивать легкое и нежное, словно из лебяжьего пуха, белье, третий готовил герметизирующую оболочку и компенсирующий костюм — все как в настоящем полете. Игорь машинально помогал своим «оруженосцам» и ломал голову, чем он заслужил немилость Скоросветова, так неуважительно цыкнувшего на него в присутствии стольких людей.
Наконец лаборанты закончили одевание, и он, скованный скафандром, неловкий и отяжелевший, двинулся за подполковником Козловским, инженером по аэродинамике.
«Фортуна» будто вернула Игоря к действительности: едва он включил тумблеры, мысли его сразу же сосредоточились на приборах и вспыхнувших лампочках.
Загорелось табло «Приготовиться», и он, нажав ответную кнопку «Готов», взялся за красные скобы.
Ангар содрогнулся от громового раската, из выхлопного сопла аэродинамической трубы, как из громадного брандспойта, рванулся голубой поток воздуха. Игорь потянул скобы, и «Фортуна» снарядом влетела по направляющим шахты в бушующую лавину — на него обрушилась такая тяжесть, что перехватило дыхание и казалось, его расплющило о спинку кресла; глаза вылезли из орбит, по лицу, шее, спине лились ручьи пота; но он все видел, чувствовал, соображал с поразительной ясностью — вибрировали под ногами педали, мелкой дрожью отдаваясь во всем теле, звенели от натуги направляющие штанги, постанывали подлокотники — все, и кресло, и он, было единым живым организмом. Жаль только, он не видел показаний датчиков. А ему очень хотелось их увидеть…
Почти минуту бушевала созданная руками человека стихия, пригвоздив испытателя к креслу, а начальников служб и инженеров к приборам: ни один из них не отрывал ни на секунду от стенда взгляда. И лишь когда воздушный поток сбавил свою сверхзвуковую скорость и резко стал ослабевать, Скоросветов ткнул двумя пальцами очки и плотнее сжал свои тонкие губы.
В ангаре воцарилась тишина.
Пока «Фортуну» спускали в шахту, стягивали с испытателя «доспехи», пока Игорь принимал душ и переодевался, «консилиум» уже закончил работу: на смотровой площадке, куда поднялся Игорь, кроме Скоросветова и Козловского, уже никого не было, а по тому, как инженер по аэродинамике прятал глаза, избегая встретиться с испытателем взглядом, и тоже заторопился, Арефьев заподозрил, что «консилиум», видимо, не одобрил его заключение.
— Заходите, когда разберетесь, — отпустил Скоросветов Козловского и повернулся к лейтенанту. — Итак, что скажем нового?
В голосе его не было прежней суровости, скорее в нем звучала ироническая усмешка, а глаза из-под дымчатых очков смотрели настороженно, выжидающе.
— Все новое у вас, — ответил Игорь, стараясь сохранить дружелюбно-иронический тон, начатый подполковником. — Что мог видеть подопытный кролик, на которого обрушили гору?
— Не надо прибедняться. — Скоросветов, кажется, окончательно развеселился, что еще больше обескуражило Игоря, вызвало недоумение — с чего бы это? — А то вы и меня в неудобное положение ставите — ведь по моему настоянию ведущим «Фортуны» назначили вас… Претендентов, знаете, было предостаточно.
Скоросветов говорил правду: многие испытатели мечтали дать «Фортуне» путевку в жизнь, и они имели на это больше прав — у них был больший опыт работы, — а назначили Арефьева и Батурова.