Кавалеристы

– Были ли на национальной почве разногласия?

– Ни в коем случае, там мы все были родные братья. Были у нас башкиры, казахи, удмурты, но никаких противоречий не было. По национальности никогда не называли. За это дело морду могли набить.

– Что самым страшным было на фронте?

– Страшно сразу было. Кланялся каждой пуле, каждому осколку. А когда понял, что кланяться бесполезно, то, что свистит, мимо пролетает, а твоя пуля, что попадет – ее ты не услышишь.

В г. Вюртемберге мы недолго стояли, Рокоссовский выпросил у Сталина наш корпус для защиты поляков от бандеровцев, целые деревни поляков вырезали. Так мы снова в Польшу пошли, вот когда возвращались, поляки нас отлично встречали, не хуже, чем на парадах. Когда пришли в Люблинский район, мой полк и мою дивизию расформировали. С бандеровцами наши 5-я и 6-я дивизии сражались. Меня отправили в 25-й кавалерийский дивизион, он готовился для войны с Японией. Нас должны были уже отправлять, но 3 сентября мы узнали, что японцы сдались. Наш дивизион расформировали, и оттуда меня уже вернули в 206-й запасной полк. Только на третий раз я туда попал, там две мои красноармейские книжки лежали. Полк стоял в г. Бреслау, меня в штаб полка вызвали, сказали формировать взвод для вывозки трофеев из Германии. Я занялся этим, но тут комиссия приехала, и я, дурак, до сих пор жалею, пошел на комиссию и демобилизовался. Приехал в свою Новоивановку, увидел дом сожженный. Ни кола, ни двора. Родственники по матери все были высланы. Так началась моя гражданская жизнь, но это уже другая история.

Айтакулов Асан

Асан Айтакулов, 2010 год

Я родился в 1923 году. В 1941 году окончил 10 классов. В сельской местности, Октябрьская районная средняя школа. Там первыми выпускниками были мы, нас было 5 человек. Тогда не хватало учителей, и в сентябре я стал работать учителем, преподавал математику.

А 17 декабря 1941 года я был призван в армию. Служил во Втором кавалерийском корпусе, 26-й кавалерийский полк, который находился за Пишпеком (Бишкеком). В мае 1942 года нас отправили сначала в Тамбов, а в сентябре 1942 года мы попали на фронт. Стали воевать в брянском лесу.

– Как сложился для вас первый бой?

– Боишься, конечно. Вот мы заняли окоп. Идет перестрелка с немцами. В лесу ночью нас выдвинули еще ближе к немцам, а потом пошли в наступление, выбили их оттуда. Рядом бегут, падают, падают. Пули летят. Даже забываешь, где находишься. Как будто в другом мире находишься сначала. Это же в первый раз. Даже страха нет. Как будто все это во сне проходит. А потом привыкаешь, уже по-другому реагируешь. Но стараешься спастись, прикрываешься, прячешься за дерево. Раньше об этом не думали. А потом при обороне смотришь, чтобы пуля не попала, укрываешься за камень или бревно. Само все потом приходит, как надо действовать.

– Когда вас призвали в кавалерийскую часть, кем вы были?

– Сержантом был, командиром отделения, и на фронте командиром отделения был.

– С лошадьми умели обращаться?

– А как же. Верховая езда…

– Как использовали кавалерию на фронте?

– Вот идет фронт. Ночь. В километрах 20–30 немцы прорвали фронт. Надо остановить их. А пехота когда дойдет… И нас сразу верхом. Компактно. Сразу галопом. Немцы наступают. А здесь перегородишь и остановишь их наступление. Потом пехота уже успевает, занимает оборону. И еще использовали кавалерию в тылу у немцев: рейды по тылам, мост взорвать, штаб вывести из строя – в основном так использовали. Для быстрого движения. Леса, болота – а верхом быстро. Танки не проходят, машины не проходят, а кавалерия проходит.

– В чем особенность ухода за лошадьми в военное время? Фураж для лошадей всегда был?

– В тылу оставляли конюхов, которые за ними ухаживают, кормят. Если надо двигаться – они сразу пригоняют наших лошадей. Кормили чем попало. Овес… Мы возили специальные переметные сумки. Остановишься, достаешь сено. Украинцы давали сено. Они хороший народ, очень добрый. Уважаю украинцев, не могу на них обижаться. Они нас кормили, помогали. Воинственный народ, партизан там сколько было.

– Какие у вас были лошади?

– Всякие. И киргизские, и казахские, и донские. У меня – наши, киргизские. Мы вместе с лошадьми на фронт прибывали. Какая была здесь лошадь – и там на ней ездил. Нас отправляли в эшелоне вместе с конями, в вагонах и лошади, и мы.

– В части какие национальности были?

– Всякие. И киргизы, и казахи, и русские.

– Русский язык уже знали?

– Знал. Перемешались здесь. В Чуйской области много русских, в Бишкеке. По шоссе в основном живут русские. Вместе жили.

– На фронте информация на киргизском языке была?

– Нет, только на русском.

– Вам приходилось выступать в роли переводчика?

– Нет. Здесь почти все по-русски понимали. А вот на Тянь-Шане, там, конечно, не понимали. А так в Чуйской долине все понимали, русский язык преподавали, как урок. Но школа была национальная.

– Киргизы держались вместе, землячество было?

– Нет. И с русскими, и с другими национальностями дружили. Такого понятия, чтобы делиться на национальности, не было. Русские – терпеливый, воинственный, преданный народ, хорошие друзья. Менялись часто. Вчера прибыл, сегодня убили, долго не продержатся.

– Какое у вас было отношение к немцам?

– Враждебное. Ненавидели их. Гражданских немцев не видел, только военных. Мы же с ними воевали, сколько наших хороших товарищей убили.

– За что воевали лично вы?

– Когда освобождали Украину, освобождали деревни, там немцы знаешь, что делали? Вешали, убивали, насиловали. При отступлении у них была специальная команда, они поджигали дома и разрушали деревни. Если бы они нас заняли, так же поступили бы. Их нельзя было дальше пускать. За свою маленькую родину, за свою деревню воевали. Не дай бог, они дойдут до Киргизии. Когда шли в атаку, кричали: «За Родину, за Сталина!» Вера была в Сталина. Что Сталин скажет – это был закон. Например, в 1944 году был приказ Сталина «Ни шагу назад!». Он сыграл решающую роль. Отступать только по приказу. Если без приказа отступишь – застрелят на месте или в штрафбат. Была тогда крепкая дисциплина.

– Перебежчики были?

– Нет. Об этом даже не думали. Просто наглядно показали, я сейчас так думаю. Я хорошо это помню.

В 1942 году нас привезли, что такое фронт, убийства – мы не знали, не видели. Только что прибывший полк, нас построили на поляне полукольцом. А там была свежевырытая яма посередине. Думаем, что это такое? Потом смотрим, одного солдата выводят: шинель накинута, привязана к шее рука. Недалеко от ямы, метрах в 3–4, остановили. Подошли еще пятеро или шестеро. Оказывается, они вышли из боя дня три тому назад. А этот солдат по национальности бурят-монгол. Молодой, лет 20. Он сделал самострел в руку. И врач прочитал целую лекцию. Очень большая разница, когда пуля попадает издалека или самострел. Если самострел, здесь ожог, сразу видно. А если издалека, характер раны другой. Говорят – расстрел, как изменника Родины. СВТ был тогда, самозарядная десятипатронная винтовка, винтовка Токарева. Командир полка что-то шепнул тем, кто этого должен расстрелять. Потом мы поняли, чтобы сразу не убивать – три, четыре выстрела. Замучить немножко. Потом стрельнул по ногам. Он упал. Потом еще стрельнул. Мы все видим. Он, бедный, ползет к этому окопу. Приполз к краю – и его добили. Командир полка, здоровый мужик, крикнул: «Собаке – собачья смерть!» И толкнул в яму. И его закопали. Это был нам наглядный урок, нельзя заниматься такими делами. После такого кто же решится в себя стрелять? Нам преподнесли первый урок.