Пепел Вавилона

Анна дала себе насладиться мгновением, потом, закрыв текстовое окно, тихо хмыкнула, как хмыкала всегда, закончив книгу. Анна любила Библию, всегда утешалась и вдохновлялась ею, но на второе место у Толстого не было соперников.

Обычно этимология слова «религия» выводилась от religere — «связывать воедино», однако Цицерон утверждал, что оно происходит от relegere — «перечитывать». Анне, в сущности, нравились оба ответа. Любовь, объединяющая людей, для нее не так уж отличалась от чувства, заставляющего возвращаться к любимым книгам. То и другое дарило ей спокойствие и обновление. Ноно объясняла это тем, что Анна одновременно интроверт и экстраверт. Ей нечего было возразить.

Официально корабль, принадлежащий лунной корпорации «Трахтман», назывался «Абд ар-Рахман Бадави», но все звали его просто «Абби». Сложная история корабля осталась прописанной в его костях. Коридоры разной формы, в зависимости от моды во времена постройки или от модели бесхозного судна, с которого их утянули. Воздух, вечно пахнущий новым пластиком. Тяга — постоянная одна десятая g ради экономии реактивной массы. Расположенная в глубине грузовая палуба, где сидела сейчас Анна, была высокой, как собор, и вмещала все, что могло понадобиться новой колонии на Евдоксии: убежища, пищевые синтезаторы, два маленьких ядерных реактора и в достатке биологических и сельскохозяйственных материалов. На Евдоксии уже существовало два поселения. Мир с почти тысячей колонистов числился самым многолюдным из новых колоний.

С прибытием «Абби» его население утроится, и в него войдут Анна с Ноно и Нами. Проживут там, надо полагать, всю жизнь, изыскивая способы вырастить съедобную для людей пищу и изучая свой новый, просторный и непростой Эдем. И, надо надеяться, создавая пространства и институции, которые увековечат человеческое присутствие в этом мире. Первый университет, первая больница, первый собор. Все, что сейчас зависло на грани реальности, дожидаясь Анны со товарищи, чтобы принять материальную форму.

Это была не та тихая жизнь, на которую надеялась и рассчитывала Анна. В иную ночь ее наполнял ужас — не за себя, а за дочь. Она всегда думала, что Нами будет расти в Абудже с двоюродными братьями и сестрами, а в университет поступит в Санкт–Петербурге или Москве. Теперь она с сожалением сознавала, что Нами, скорее всего, никогда не изведает жизни в большом городе. Что их с Ноно не ждет старость в домике под склоном Зума- рок. Что ее прах после кончины рассеют над незнакомыми водами. Зато Абудже придется кормить тысячей ртов меньше. В сравнении с оставшимися на Земле миллиардами это ничто, однако из множества ничто складывается немалое число.

Ее каюта была меньше домика: две крошечные спальни, малюсенькая гостиная с исцарапанным настенным экраном и кладовая, в которую только–только уместились личные вещи. Таких квартирок в их коридоре было двадцать, и еще общий туалет в одном конце, кафетерий в другом. Четыре таких коридора на палубу. Десять палуб. В данный момент Ноно в камбузе третьей палубы репетировала с квартетом «блюграсс». Младший из музыкантов — тощий, как рельса, рыжий парень но имени Якоб Харбингер — занял все отведенное ему личное пространство настоящими цимбалами. Нами скоро должна была вернуться из школы на восьмой палубе, где Керр Акерман с помощью корабельных учебных программ преподавала двум сотням детей биологию и технику выживания, перекроенные под Евдоксию. После того как они все втроем пообедают в своем маленьком камбузе, Анна собиралась на собрание Гуманитарного общества на второй палубе, чтобы выступать в привычной уже роли лояльной оппозиции для молодых атеистов Джорджа и Тани Ли, это общество и организовавших. Анна не обманывала себя надеждой кого–нибудь переубедить, но путь предстоял долгий, и приятно было скоротать часок за доброй философской дискуссией. А потом вернуться домой, чтобы готовить проповедь на следующую неделю.

Она припомнила, как читала где–то о жизни в Древней Греции. Там тоже было мало личного пространства. Люди большую часть жизни проводили на улицах и площадях Афин, Коринфа, Фив. В том мире крепостью человеку служил не замок, а спальня. Это виделось ей утомительным, но и восхитительным. Анна уже в общих чертах представляла, что за сообщество они образуют. И уже сейчас старалась ради того, что будет, когда они доберутся до своей новой планеты. Решения, принятые в первом поселении, — зародышевые кристаллы, на которых однажды вырастет большой город. А несколько веков спустя усилия Анны создать доброе, заботливое, сплоченное общество определят, возможно, образ целого мира.

Разве для этого не стоит немножко постараться?

Голос Нами она услышала еще из–за двери — серьезный и прерывистый, как всегда, когда девочка чем–то увлекалась. Дочка не часто говорила сама с собой, стало быть, привела кого–то из школы. Так и оказалось.

Нами ввела, практически втащила в их маленькую гостиную мрачного мальчика–араба. Увидев Анну, тот немного опешил. Анна улыбнулась, не показывая зубов, не глядя ему прямо в глаза, не шевелясь. За последние годы она узнала, сколько никогда не чаяла узнать, об общении с травмированными людьми и успела понять, что люди во многом похожи на домашних животных, кошек и собак. Они плохо реагируют на угрозы и отзывчивы на мягкую доверительность. Не высшая математика, но об этом легко забывается.

— Это Саладин, — представила Нами. — У нас групповой проект.

— Приятно познакомиться, Саладин, — сказала Анна. — Рада, что ты смог к нам зайти.

Мальчик кивнул и отвел взгляд. Анне непросто было удержаться от соблазна разговорить паренька, выспросить, где он живет, кто родители, нравится ли ему в школе. Ей всегда не терпелось помочь человеку, даже если тот был еще не готов принять помощь. Пожалуй, в таких случаях особенно.

Нами, за двоих рассуждая о значении личности в истории, влиянии технологий и эпохе железных дорог, зашла в спальню и вернулась со школьным планшетом. Анна подняла бровь.

— Он весь день там пролежал?

— Забыла, — как ни в чем не бывало объяснила Нами. — Пока, мам.

С этими словами она удалилась.

Саладин, не ожидавший, что его оставят наедине со взрослым, замялся. Анна посматривала на него украдкой. Мальчик кивнул и шмыгнул к двери вслед за ее дочкой. Анна подождала секунду, другую, выдохнула и — сознавая, что так делать не следует, — выглянула за дверь. Нами с Саладином, проходя по узкому корабельному коридору, жались друг к другу. Держа приятеля за руку, Нами воодушевленно о чем–то толковала, а Саладин восторженно внимал.

— Так что за групповой проект? — спросила Анна.

На обед были пряные бобы с рисом, очень похожие на настоящие. Ноно устала после репетиции, а Анна ожидала бурного и несколько утомительного собрания «гуманистов», поэтому они не остались в камбузе, а унесли еду к себе. Нами, скрестив ноги, села под дверью, Анна с Ноно заняли два откидывавшихся от стены стула. В тесной комнатке, даже сидя у противоположных стен, они почти соприкасались коленями. На «Абби» они провели меньше года. К тому времени, как доберутся до Евдоксии, забудут, что значит простор.

— По истории, — ответила Нами.

— Серьезный предмет, — кивнула Анна. — А по какой именно истории?

Судя по тому, как исподлобья глянула на нее Ноно, прозвучало это не так непринужденно и беззаботно, как хотелось бы. Нами, впрочем, как будто не заметила.

— Нет, вообще по истории. Мы будем говорить не о том, что происходило в истории, а о том, что она такое. Ну, понимаешь… — Девочка взмахнула ложкой. — Зависит ли история от людей, которые что–то совершали, или, если бы они не родились, произошло бы в общем то же самое, только сделали бы это другие люди. Как в математике.

— В математике? — не поняла Анна.

— Ну да. Два разных человека одновременно производили некие вычисления. Так, может, и тут так же? Может, неважно, кто вел войну, потому что война начинается не из–за полководцев. Воюют из–за денег и за землю, на которой можно выращивать пищу, и тому подобное. Я эту часть пишу. Саладин пишет про теорию великих людей, но она уже устарела, потому что в ней говорится только о мужчинах.