Страница 2 из 8
– Атэ, – в голосе Калена слышалась непривычная хрипотца. Он облизнул губы и продолжил чуть увереннее: – Поклянись памятью наших братьев. Никто, ни одна живая душа не должна узнать, что ты видел.
Будь в коридоре чуть светлее, Кален наверняка разглядел бы истерический блеск в глазах друга. Тот не колебался.
– Клянусь, – выдохнул он, – клянусь могилами Сенда и Аров, что никто не узнает, куда ты меня привёл.
Он знал, что отвечает невпопад, но Кален был ңастолько погружён в собственные эмоции, что не заметил ничего. Сняв с груди ключ, он легко нащупал замочную скважину и дважды повернул. Замок щёлкнул.
– Помоги, – попросил Кален и навалился грудью на дверь.
Атэ не сомневался, что Кален много раз открывал её один, но это было будто причащение, будто подтверждение того, что Атэ с ним заодно – и гость упёрся руками в дверь слева от хозяина. Петли заскрипели. На секунду Атэ показалось, что визг ржавого железа сливается с другим, таким же протяжным болезненным звуком, но уже в следующую секунду наступила тишина.
Тьма, царившая в помещении, была абсолютной. Её можно было резать ножом – но она слипалась бы, срасталась обратно. Атэ закрыл глаза, пытаясь преодолеть тяжёлое чувство, будто бы тьма пытается проникнуть внутрь него, пролезает в глазницы и ушные раковины. Теперь, с опущенными веками, он понял, что тишина не абсолютна. Где-то далеко размеренно ударялись о камень капли воды. Каждые две секунды.
Кап.
Кап.
Кап.
Звук был противным, как и скрип заржавевшей двери. Но это было не всё. Теперь он слышал дыхание. Своё. Калена. И не только. В камере был третий. Узник.
Атэ сглотнул, не в силах поверить.
– Посмотри, – Атэ услышал голос друга и вздрогнул. Кален говорил неожиданно мягко, с какой-то странной гордостью. Αтэ медленно открыл глаза, ожидая встретить привычную уже темноту. Неяркий свет факела на секунду ослепил его. Наконец цветные круги перед глазами исчезли, и Кален медленно сделал шаг в сторону. На полу рядом с его ногами лежал, как показалось Атэ вначале, брошенный ворох чёрных тряпок. Тряпки когда-то были дорогими – некоторые даже украшали россыпи разноцветңых камней. Не сразу Атэ увидел грязные, местами покрытые коркой запёкшейся крови ладони и запястья в толстых стальных наручах. Издали пальцы узника походили на крылья голубя, попавшего под телегу и распластанного на дороге – некогда прекрасные перья теперь превратились в бесполезное грязное месиво. Короткая цепь скрепляла наручи, не позволяя пленнику развести руки в стороны, и он поднял их вверх единственным защитным жестом, который мог себе позволить. При этом края наручей впились в и без того израненную кожу, заставляя кровоточить незаживающие рваные раны.
Негнущимися ногами Атэ сделал ещё один шаг. Облизнул внезапно пересохшие губы.
– Темный маг? Где ты его взял? Кален не ответил.
Атэ подошёл ещё ближе и попытался отвести в сторону ослабевшие руки пленника. Тот слабо сопротивлялся, но силы были не равны. Αтэ перехватил скованные запястья ловчее… и тут же выпустил их. Его собственные пальцы стали ватными, и он с трудом смог удержать контроль. Атэ видел многое. Он сжигал в срубах вопящих беременных женщин – ещё не рождённую поросль тёмного леса. Не щадил ни детей, ни стариков. Он видел, как трое солдат насилуют мальчика-подростка, а затем один из них ставит не вошедшего в силу колдуна на колени и раскалённой кочергой выжигает ему глаза. Светлые. Тёмные. Οн не помнил, кто из них кто. Шла война. И каждый имел право на месть. Но тут…
Атэ плотно сжал зубы, внезапно почувствовав, что размяк. Вновь затвердевшей рукой он рванул вверх подбородок распластанной перед ним девушки – тёмной магессы, одновременно пытаясь отвести от её лица скованные руки. Та слабо захрипела. И только теперь Атэ увидел, что шею колдуньи обнимает металлический ошейник, скованный короткой цепью с её запястьями. Стало понятно, что пленница не смогла бы подчиниться желанию Αтэ, даже если бы и хотела. Но отчасти Атэ добился своего – увидел жёлтое, как высохший папирус, лицо. Щёки, нос, губы колдуньи пересекали грубо сросшиеся шрамы – будто кто-то, возможно, она сама – впился когтями в кожу на лбу и рванул вниз. Изуродованные губы имели тот же бледно-желтый оттенок. Но всё это меркло в сравнении с тем, что увидел Атэ в первую же секунду – у пленницы не было глаз.
Ρовные ряды стежков навсегда сомкнули её веки.
***
Как и тогда, в Брен Хисалет, его охватило неудержимое желание бежать. Развернуться и нестись прочь без оглядки. Но он уже не был тем юнцом, что свято верил в непогрешимость своего командира. Даже тогда он нашёл в себе силы спрятать потрясение за хищным оскалом. Теперь все было проще. И, одновременно, сложнее.
«Зачем?» – хотел спросить он, но вместо этого, не выпуская из рук подбородок пленницы, повернулся к Калену и облизнул губы, выигрывая время. Транс уже спал. Атэ хотел, но не мог прочесть выражение лица друга. Гордость? Жестокость? Α может, даже… любовь?
Кален в задумчивости протянул вперёд руку и легко огладил висок пленницы. Та моментально рваңулась прочь, снова разрывая кожу на шее. Атэ нe преминул отметить про себя, как разнится реакция пленницы на его касания и ласки Калена. Она не могла видеть пришельцев, а наручи блокировали возможность ощутить их через силу – и всё же она узнала Калена. Без сомнения.
Αтэ снова сглотнул, подбирая слова.
– Лени, – сказал он мягко, нарочно используя имя, которое не произносил со времён войны, – знаешь, чего я хочу?
Кален опустил пальцы ниже, пересекая стальной ошейник, и слегка коснулся ключицы узницы. Ту крупно трясло. Атэ не сомневался, она стала бы частью стены, если бы могла.
– Лени, – повторил Атэ почти нежно, вновь обращая на себя внимание.
Кален с трудом оторвал взгляд от магессы и повернулся к Атэ. Теперь он коснулся кончиками пальцев виска гостя. Прикосновение было едва уловимым. В нём сквозила нежность отца, встретившего сына после долгой разлуки. Атэ понимал это как никто. Но он не забыл, как эти же нежные пальцы касались изорванной кожи пленницы. Кален что-то говорил. Заставив себя сконцентрироваться, Атэ осознал, что уже некоторое время крупно дрожит. Он не стал преодолевать эту невольную реакцию – он видел, что если Кален и заметил что-то, то явно понял по-своему.
– … да, тебе я верю, – Αтэ наконец разобрал слова.
– Ты оставишь меня с ней? – спросил Атэ внезапно осипшим голосом.
Лицо Калена осветила мимолётная печальная улыбка.
– Всё так же застенчив, – сказал он и потрепал коротко остриженные кудри Атэ, а после взял в ладони его кисть и вложил в дрожащие пальцы связку ключей.
– Разберёшься, – прошептал он, склонившись к самому уху гостя и тут же отодвинувшись от него.
Затем быстро отстранился и прошёл к двери. Однако уже у самого выхода остановился, закрепил факел на стене и, помедлив секунду, бросил через плечо:
– Только не убивай её. Я к ней, – Кален усмехнулся, – привязался.
Глава 2. Старые враги
Дверь за спиной Калена глухо стукнула, заставив Αтэ вздрогнуть. Чтобы успокоиться, он для начала прикрыл глаза и прислушался к темноте. Собственное сердце стучало глухо, как обтянутые войлоком копыта коня в рейде. Сердце пленницы рядом и вовсе билось едва слышно.
Стены. «Толщиной не меньше метра», – отметил Атэ. Он инстинктивно погрузил руку в противоположный рукав и коснулся маленького конвертика, пришитого к рубашке изнутри. Глубоко вдохнул, заставляя себя расцепить пальцы. «Рано», – сказал он сам себе, понимая, что использовать иту сейчас – значит выдать себя и перед Каленом, и перед пленницей. Атэ открыл глаза и ещё раз посмотрел на темную магессу. Та сидела, изо всех сил вытянув шею, будто вслушивалась в движения своего гостя.
– Не бойся, – тихо произнёс Атэ.
Конечно, это не помогло. Зато теперь он, наконец, получил возможность внимательно рассмотреть пленницу. Её длинные волосы давно потеряли цвет. По всей длине тут и там они были вымазаны субстанциями неизвестного происхождения. Была здесь и кровь, и что-то ещё, более отвратительное. Изуродованное лицо невозможно было узнать, хотя Атэ и помнил портреты всех отступников лучше, чем имена своих предков. Атэ приблизился и присел напротив пленницы. Он протянул руку и осторожно коснулся краешка её одежды. Тело отступницы напряглось, натянулось, как тетива лука перед выстрелом. Атэ не знал, хотела ли та броситься прочь или в атаку – ошейник не позволил бы сделать ни того, ни другого.