Страница 2 из 9
Время остановилось, пока мой ум не сопоставил все факты и я наконец не осознала, что передо мной стоит Мег Свонсен – знаменитость, учитель, дизайнер, писатель и дочь Элизабет Циммерман. Мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди, я разинула рот, но не смогла выдавить ни словечка. Я просто сбежала. Двенадцать лет спустя мы сидели вместе под сливовым деревом после первого дня Sock Summit[8] в Орегоне, вязали и болтали. И только когда мне удалось избавиться от всех ярлыков, который мы зачастую навешиваем на знаменитых людей, я поразилась открытию Мег как человека – ее мудрости, ее чувству юмора, ее ранимости, всему в ней.
Самая удивительная часть моего путешествия – люди. Мои скитания в поисках хорошей пряжи и историях о ней сводили меня лицом к лицу с поразительно разными людьми, которых при иных обстоятельствах я бы никогда не встретила:
Мелинда Кьярум[9]. Разводит исландских овец в Миннесоте (когда самый старый баран в стаде, Иван, был еще жив, она каждый вечер натирала его артритные суставы настойкой из болотной мяты).
Юджин Уайт[10]. Фермер, который разводит овец породы меринос. Играет на тромбоне, чтобы отпугнуть койотов, и частенько цитирует Пруста в своем блоге.
Мелани Фалик. Автор книги «Вязание в Америке», волею случая редактирует книгу, которую вы держите в своих руках. Мой круг замкнулся.
Мир вязания значительно изменился с тех пор, как я впервые попала в него. Теперь все двери широко распахнуты. Теперь у каждого есть гораздо больше возможностей найти свое место в этом мире. Теперь мы знаем все о техниках, которые используем, и о том, как они появились. И теперь у нас есть выбор – больше чем когда-либо.
Купить пряжу просто. Всего пара щелчков мышкой – и сразу видно, что другие люди думают об этой пряже, что они из нее связали, понравилось ли им и сколько пряжи у них осталось.
Можно найти десятки, даже сотни моделей и инструкций – и посмотреть, какую пряжу другие люди использовали для этих моделей, что они думают о них и как они их вязали.
Отбросьте ненужную болтовню, абстрагируйтесь от окружающего, и все, что у вас останется, – пряжа. В этом и заключается настоящее приключение, это ключ к моему сердцу. Хорошая пряжа куда лучше, чем любой столик в Le Bernardin.
В Викторианскую эпоху люди часто общались друг с другом с помощью цветов. Это называется флориография. Цветок акации – символ тайной любви, маргаритка призывала к терпению, а цветы груши означали крепкую дружбу. Но, как и в детективах Агаты Кристи о мисс Марпл, некоторые цветы были предвестниками опасности, обмана и даже смерти. Женщины «общались» с помощью цветов, вкладывая в них гораздо более глубокий смысл, чем можно выразить словами.
А что если с пряжей мы делаем то же самое, создавая образцы и одежду, которые, если правильно их расшифровать, могут рассказать свои собственные истории? Лицевая гладь, резинка, косы и жгуты, даже просто пряжа – все это мгновенно пробуждает в памяти места, времена, людей, беседы – все те трогательные и мучительные моменты, которые мы спрятали в глубинах своей памяти. Со временем эти петельки складываются в карту нашей жизни.
Эта книга – сборник моих собственных размышлений о пряже и петлях. Почему мы их вяжем, как они складываются в вязаное полотно и какой вклад они внесли в полотно моей собственной жизни. Жизнь – это петля. У нее есть начало, середина и конец. Она служит определенной цели, и если повезет, то получится нечто большее, чем просто сложение ее отдельных фрагментов.
О притворстве и уверенности
По окончании колледжа я сразу же устроилась на работу в отдел по работе с клиентами в Macy’s[11] в торговом центре «Бейфер Молл» в Сан-Леандро, штат Калифорния. Четыре года в высшем учебном заведении, беглый французский, умение ориентироваться в произведениях искусства, как выяснилось, стоили ровно двадцать центов. Мне предложили зарплату в 6 долларов 10 центов в час, а затем подняли до 6 долларов 30 центов, приведя в качестве аргумента мой диплом.
За две недели стажировки я научилась делать всякое, что моя должность вовсе не подразумевала, например, работать за кассой, выдавать наличные и кредиты, а еще взвешиваться на весах в женской раздевалке. Потом начальница отвела меня в сторонку и уверила, что отдел по работе с клиентами гораздо лучше остальных отделов. Это путь к карьерному росту. Я же стою за стойкой администратора. Усердно работай и получишь повышение, говорила она. Вот, глянь на нее, она работает за этой самой стойкой с момента открытия в 1957 году.
Мой отдел находился в конце коридора с низкими потолками, флуоресцентными лампами и линолеумом на полу, все это явно отдавало обреченностью советской эпохи. Я встречала клиентов, стоя за пластиковой стойкой с кнопкой посередине. Нажми, и откуда-то сзади раздастся динь-дон старомодного дверного звонка. Люди обожали эту кнопку. Одна женщина пришла повоевать за покрытую застарелым жиром скороварку, которую намеревалась вернуть, хотя скороварке явно было уже немало лет и чека на нее не было. Она плюхнула своего годовасика прямо на прилавок, и тот стал непрерывно давить на кнопку.
«Чем я могу вам помочь?» Динь-дон, динь-дон.
«Ага, эта штуковина не работает (динь-дон), а менять на другую (динь-дон) мне не хотят». Динь-дон.
Высокая перегородка позади стойки скрывала служебное помещение без окон, зато с несколькими пустыми столами и скрипучими стульями, серыми металлическими шкафчиками для бумаг и ковром, который когда-то был бежевым. Это было мое укромное убежище.
Я понятия не имела, что я делала. Ни малейшего. Я была конечной инстанцией для тех, кто приходил за однозначным ответом. А я не могла назвать часы работы магазина, не подглядывая в шпаргалку. Хозтовары? Думаю, на этом же этаже. А, не, погодите, наверное, на втором этаже. Простите, секундочку, сейчас я проверю.
Телефон постоянно звонил. «Я только что купила набор простыней и постирала их, а теперь передумала, я могу их вернуть?» Да откуда я знаю? Сначала я записывала все сообщения, пыталась найти ответы и перезвонить. Но звонки все не прекращались. И я просто переводила звонки в режим ожидания, пока на том конце провода не бросали трубку.
Стопки записок все росли, и, в конце концов, я стала запихивать их в свою сумочку и выкидывать по дороге домой. Мне казалось, что меня поставили управлять атомной подлодкой. И неважно, на какую кнопку я нажму, все равно что-нибудь взорвется.
По пятницам в мои обязанности входило выдавать зарплату коллегам. Они стояли в ожидании, нетерпеливо постукивая пальцами по столу, пока я выискивала конверты с их именами, склонившись к специальному ящику под стойкой. Мужчины особенно старались помочь мне сориентироваться в алфавите. Они нависали над стойкой и заглядывали в ящик с конвертами вместе со мной. «Это Д… погоди, ты сейчас на Г, следующая буква…» Мне понадобилось ровно две недели, чтобы понять, – они просто пытались заглянуть в вырез моей блузки.
Магазин постоянно втюхивал кредиты, предлагая вечное «10 процентов скидки, если вы откроете у нас кредит». Сотрудникам выдавали лотерейные билетики каждый раз, когда кто-нибудь открывал кредитный счет. Даже я выиграла 200 долларов, которые тут же потратила в ювелирном отделе, купив часы Movado[12] со скидкой для сотрудников. Но если кому-то отказывали в кредите – а такое частенько случалось – этого несчастного отправляли ко мне за плохими новостями. Они уже знали, что им грозит, но все равно приходили. Я издалека могла опознать кредитную заявку, накрепко зажатую в кулаке бедолаги. Они понятия не имели, в чем проблема. Все же было прекрасно. Их кредитная история была идеальной. А им так нужен тот кожаный диван. «Это ужасно», – говорила я, изображая удивление и негодование. Я была хорошим полицейским, а отдел выдачи кредитов – плохим. «Сейчас я позвоню и выясню, что не так».
8
Сок Саммит досл. «Носочная конференция» – ежегодная встреча по вязанию носков.
9
Melinda Kjarum.
10
Eugene Waytt.
11
Macy’s – одна из крупнейших и старейших сетей розничной торговли в США.
12
Movado – один из известнейших производителей дорогих часов.