Страница 21 из 102
Возвращаясь с КП корпуса, я наблюдал, как стервятники пытались уничтожить зенитную батарею, охранявшую штаб корпуса. Однако эта попытка окончилась для врага плачевно — прямое попадание снаряда в кабину пикировавшего самолета оборвало его атаку. Самолет врезался в землю неподалеку от орудия.
Утром выходим принимать груз, который сбросят с самолета: сухари и фуражный овес. В назначенное время послышался рокот мотора, и из-за леса вынырнул «Дуглас». Возле выложенного на поляне опознавательного знака сбрасывает груз. К земле со свистом летят мешки и зарываются в снег. Некоторые не выдерживают удара и лопаются, овес приходится выбирать из снега. Эта маленькая операция Не обошлась без потерь: упавшим мешком зашибло зазевавшегося красноармейца.
Основательно проверяем вещевые мешки — не осталось ли чего-нибудь съестного. Все найденное складывается в общую кучу. К великой радости, в противогазной сумке обнаруживаю размятую пачку махорки. Курим экономно, растягивая удовольствие. В большом мешке нашли несколько горстей гречневой крупы, Варим суп с кониной — нельзя сказать, что вкусно, но с голодухи сойдет.
Настроение не очень хорошее, но особой тревоги обстановка не вызывает — нас же такая сила! Во всяком случае, спим мы крепко несмотря на довольно интенсивный обстрел деревни.
В воздухе запахло весной. Днем ярко светит солнце. Дороги стали рыхлыми. Подступает талая вода, напирает в низинках. Кажущийся плотным снег оседает на глазах. Тепло разлагает трупы. Во избежание заболеваний, их нужно убрать. Созданы и работают похоронные команды. Теперь нередко видишь и такую картину; освещенная луной поляна, а вдоль дороги воткнутые в снег трупы. Это сделали ребята из похоронной команды, чтобы снова не искать их в снегу.
По решению Ставки 13-й кавалерийский корпус начал выходить из окружения. Это было осуществлено организованно, почти без потерь. К середине мая почти все части корпуса оказались за Волховом. Работники штаба корпуса непосредственно занимались эвакуацией имущества, снаряжения, документов.
17 мая мне было приказано вывезти за Волхов документы строевого, оперативного и шифровального отделов. Для их охраны назначили писаря строевого отдела Василия Сорокина и двух красноармейцев. Выделили автомашину ЗИС-5. Через деревни Нивки и Финев Луг добрались до Новой Керести. Здесь наша машина оказалась в хвосте двенадцатикилометровой колонны автомобилей, тягачей, повозок, санитарных машин, тракторов. Лес был буквально забит огромными штабелями седел, противогазов, обмундирования, попон, оборудования медсанбатов и госпиталей, каких-то ящиков, бочек.
Простояв в колонне пять беспокойных дней и потеряв всякую надежду доставить груз на автомобиле, приняли другое решение. Двигаться можно было только пешком. Отобрав и упаковав секретные документы в вещевые мешки и ящики из-под мин, мы сожгли все остальное имущество. На рассвете двинулись по маршруту. Долгим показался нам этот переход.
Двигаться по настилу легче, но в невообразимой толчее, происходившей на дороге, идти было невозможно. Мы пробирались стороной. Лес и расстояние глушили звуки боя у Мясного Бора и пока не вселяли тревоги. С ревом проносились самолеты, рвались бомбы и мины. И все равно нужно было идти вперед. Много раз приходилось ложиться, пока над нами проносилась смерть. А кругом ямы, воронки, наполненные водой, развороченная земля. Ляжешь — и трудно подняться.
Наконец дорога сделала поворот к Мясному Бору — самому узкому месту горловины. Впереди какой-то ад. Невольно в душу заползает страх — страх остаться вот в такой гнилой луже, которую только что с трудом преодолел. Но мы выполняем свой долг. Постоянно оглядываюсь назад — все ли идут за мной.
Чем ближе к выходу, тем труднее идти. Перебегаем от куста к кусту, хоронимся за стволами деревьев. Вид у нас невообразимый. Вместо потерянной зимней ушанки я подобрал пилотку, из фуфайки и ватных брюк клочьями лезет вата. Ящик, привязанный за плечами, становится все тяжелее.
Только перед закатом солнца 25 мая всей группой вышли на берег Волхова к переправе у деревни Ямно. Когда все осталось позади, силы меня оставили: я присел на пенек и… не мог двигаться дальше. Сорокин, ушедший вперед, вернулся, снял с меня ящик и помог встать.
Дойдя до пустой землянки на берегу, я вспомнил, что мы уже давно ничего не ели. Хорошо, что продпункт был близко.
Через три дня начальник штаба корпуса прислал за нашим грузом повозку. Штаб корпуса мы нашли за сорок километров от переправы — в деревне Плашкино.
В. А. Кузнецов
Начало пути
В. А. КУЗНЕЦОВ,
полковник в отставке, доцент.
В 1941–1944 годах
ответственный секретарь
редакции газеты «Отважный воин»
2-й ударной армии
Конец декабря 1941 года. Воинский эшелон безостановочно мчит нас на северо-запад. Мы уже осведомлены, что наша только что созданная 2-я ударная армия должна принять участие в битве за Ленинград, но еще не знаем, что едем под Новгород, на Волховский, тоже только что образованный, фронт.
Поздняя ночь. Утомленные дневными хлопотами и усыпляющим перестуком колес, мои друзья притихли на своих местах. Расскажу о них по порядку.
Самый старший среди нас — батальонный комиссар, или, как его все величают, «товарищ Батальонный», — Николай Дмитриевич Румянцев. Я хорошо знаю его еще по мирному времени. Старый и опытный журналист, Николай Дмитриевич до войны был сотрудником Центрального кабинета редакторов. В сущности, это глубоко штатский человек, никогда не помышлявший о военной карьере. Но когда над страной загремел тревожный призыв «Вставай на смертный бой!», он в числе многих других своих коллег и товарищей добровольно записался в народное ополчение. Ему было поручено сформировать газету 5-й дивизии народного ополчения Фрунзенского района города Москвы.
Фрунзенцы стояли на Десне под Смоленском, когда меня, в ту пору секретаря комсомольского бюро одного из полков этой дивизии, Румянцев пригласил работать ответственным секретарем многотиражной газеты «За Отечество». В ноябре 1941 года на базе походной редакции и типографии дивизии была создана газета 26-й резервной (позднее 2-й ударной) армии.
В нашей теплушке, двигавшейся к Ленинграду, Николай Дмитриевич не только самый старший по возрасту и по званию, но и по положению — он редактор армейской газеты «Отвага».
Рядом с редактором пристроился в углу на нарах Лазарь Борисович Перльмуттер — литературный сотрудник «Отваги», добровольно исполнявший, кроме того, обязанности литредактора, корректора и радиста. Талантливый педагог и ученый, статьи которого о языке и стиле Лермонтова еще недавно горячо обсуждались в нашей студенческой среде, он добровольцем отправился на фронт вместе со своими студентами-выпускниками.
Лазарь Борисович сидит согнувшись у приемника и записывает очередную сводку Совинформбюро. Вместе с Румянцевым и печатником Лакиным они умудряются и в дороге выпускать на нашей американке листовки со сводками Совинформбюро. Если это не удается, то сводка размножается в нескольких экземплярах на машинке, и мы пускаем ее по вагонам. А на остановках, обычно где-нибудь на подъезде к забитой до отказа станции, наш филолог включает на полную мощность радиоприемник (пожалуй, единственный в эшелоне), и тогда у вагона собирается толпа. Диктор медленно дает текст на запись, повторяя отдельные слова по буквам, то и дело обозначая разделы сообщений стандартной фразой: «Абзац. Три звездочки».
У походной «буржуйки» в середине вагона сидит, пошевеливая догорающие угли, пока еще безвестный, но уже Вучетич. Евгений Викторович — наш редакционный художник. Он тоже ополченец. В редакцию его порекомендовал взять начальник политотдела дивизии — профессор факультета языка и литературы Московского государственного педагогического института имени В. И. Ленина Федор Михайлович Головенченко. Мы разыскали Вучетича в окопах.