Страница 93 из 99
За город, на место намеченных покойным воинских утех, выкачен был гуляй-город «Ад», в «Аду» — царёво тело... «Ад» тот, из свежих буковых брёвнышек строенный, горел плохо, бесы вопили столь же безучастно — пустыми окошками... Но с горем пополам теремок на колёсах превращён был в груду смрадных головней — тело лишь обгорело... Не зная, что и делать, новоиспечённые стольники помчали в Кремль. (Шуйский не присутствовал сам на церемонии). Выслушав и перед всеми подумавши (но никак себе не представив где-то в холодном майском поле — «Ад» подставной труп и огонь, а чуя уже почему-то зиму, золотое пламя в печке и челядинца, смахивающего снежок с принесённых поленьев), Шуйский, царь уж к тому времени, велел расколоть татя на тонкие куски, обложить потеснее щепою и опять попробовать поджечь... Уже успешнее было исполнено такое повеление.
Час после сего князь Василий царствовал благонадёжно и спокойно. Славно, как по маслицу протёкшее избрание его на царство, оставило ему довольно силы для объятия невероятной снежной радости. И под грудью лишь слегка вьюжило и потревоживало.
В общем-то так получалось, что Василий Иоаннович, не сложив шестопёра[79] вождя мятежа, так по ходу дела ещё скипетр выдал себе сам. Но могло ли быть не так? Бывало ли?.. Конец — делу венец. Он и ждал венца — мышом под белой целиной к нему шёл. (А не вот — приятно кости расшвырнулись…) Но как легко вдруг!.. Господи! Ты не играешь в кости!
...И вы, братия, совершили единодушно подвиг праведный и честный! О, когда Богу было бы угодно — крови бы помене пролилось! Но Сущий, кой земные царства кому хощет раздаёт, развил сам наше умышление! Вот русские и избавились от обольщения бесоугодника, и надобно им нового царя! Род же царей пресёкся, сыщем же, верные братия, во государстве нашем человека приближённо государевой породы! Прилежного к святой восточной вере! Крепко благочестивого, дабы обычай держал невозбранно! Сиял бы всеми добродетелями для престола: был опытен — никак не юн! — и поставлял бы царское величие не в бренном буйстве, но в вечности и воздержании! Скажете, может, что такого человека не найти нам? Но земский добрый человек себе взять должен государя наилучшего...
Хоть такой человек явно был в русской земле только один — князь Василий Шуйский, после сей речи князя в Задней подписной палате бояре делили великий стол ещё три ночи и три дня. Средь прения головы туманила печная духота. А на день четвёртый... снова не ко времени ударил главный колокол; помчал к Кремлю народ. Лобное место уже было густо обложено, так что народ мог поместиться только по уголкам площади. Ближе к каменному пятаку встали кабальные дружинники, малые приказные, спехом свезённые смерды и закупы с вотчин Шуйских (и твёрдых их друзей — Овчинина, Головина, Сосунова), были, кажется, бурлацкие ватаги Мыльниковых, впрочем, на них не написано — всё те же москвичи. Разве кто норой прокрикнется с такой белой поёмной душой — как яичко на ровном вертнёт, или по заботному башковерченью признает москвич чужака. Но более — по-над головами — взгляды били в Лобный осьмигранник: туда подымались уже всеизвестные — митрополит Пафнутий Крюк Колычев, два меньших Шуйских, Татищев, Головин...
Митрополит забрезжил издаля — о надобе ему другого патриарха на место прежнего слуги и потаковника римлянам. (Святой парок у рта).
И тут ближний к возвышению народ (или что-то схожее издали с народом) как разорвало...
— Наперёд пусть изберётся царь на царство, он потом и учинит вам патриархов!
— Так разослать нам, что ли, — закричал тогда сверху Овчинин (сразу как по волшебству притих людской шум), — разослать, значит, во все городы и юдолья пергаменты?! Чтобы дворяне выборные отовсюду к нам плелися?! На царское, значит, избрание?!
— Да сколько ж это ждать! — закричали во внятной очерёдности вокруг помоста. — Разве не пропасть нам без царя?!
— А отовсюду дворян и теперь на Москве важно!
— Благородный князь Василий Иоаннович избавил нас!..
— Он — отрасль корня государского!
— От Невского его род!..
— И сам, как Невский, живота за нас николе не щадил! От еретика как пострадал летось!..
— ...Да вручится ему!..
— ...от прелести избавил!., (и — как по соборному требнику — от остальных лих, так далее).
С кутанных туманом площадных окраин коренные москвичи тоже кричали что-то — кто их там поймёт? Конечно, тоже звали Шуйского на царство — сквозь ревность ближайших.
Наконец возвели на пятак самого. До трёх раз отворачивался от митрополита, наконец сел и сказал:
— По Божьему хотенью...
Отсель «молодого» царя повели в баню и церковь. Меж банею и церквой стоял на ковре крест, одобренный заранее всебоярой Думою, то есть совместно и новой — Дмитриевой, и мятежной — совершенно новой, и совсем ветхой, мягкой и старой. Сей крест царь новосадимый (быстро, обжигаясь о ледяные щиколотки Христа губами) целовал на том, что никому не станет мстить и помнить мимошедшее, а равно не пожелает ни судить, ни жаловать никого сам без их боярского согласия и приговора. Да, паче чаяния, никоторого указа ни писать и дела не затеять без согласия же сих сильных Руси.
На всём том Шуйский умело крест и целовал.
Все, впрочем, понимали, что ближние к Дмитрию стольники и окольничие (не заговорщики), как меньшее, должны быть сосланы на податное воеводство в захолустья — что с ними сделано и было.
После крестоцелования Шуйского и все бояре, и стрельцы, и останние немцы целовали тот же, тихо теплеющий, крест — служить, и прямить, и не заготовлять царю во зло ни зелья, ни коренья.
Во все пределы царства поскакали грамоты про то, что чернокнижник Гришка пойман на самом престоле, сдал все свои (те и те) воровские дела и покончил свою жизнь суровым способом. Дальше указывалось, что новому государю Василию Иоанновичу Шуйскому-Невскому вся Русь уже била челом всех своих лучших людей — боярства, священства, мещанства и ириказшества всех городов, в том числе и того города, куда рулон сей слан. А посему в городу сем в три дня сроку всем перецеловать под роспись крест и под соборный перезвон перепеть всё, что нужны, молебны.
Живые поляки были оставлены все под московским засовом, пока Сигизмундова дума зане не побожится, что не обижается. Чтобы иметь твёрдый повод держать пленных, заставили Яна Бунинского, счастливо отсидевшегося от погрома у каких-то протестантов в деловом кумпанстве, увековечить на бумаге замысел Дмитрия — панскими клинками скосить московитый сенат. План пагубы был готов уже детально: Фёдора Мстиславского убивал пан Ратомский, Шуйских — Стадницкие с Тарлом, так и иные — дальнейших...
Поляки, кучками и порознь, в полной безвестности всего, что за их слабыми воротцами, вздрагивая при каждом колоколе, вельможи и челядь, сидели...
Новые высшие налегли только сразу на самозванского тестя. Уж он-то был враг без упрёка — исконный. В нём, первом нанимальце смут, — оправдание крови вчерашней.
Мнишек был происшедшим убит совершенно, поэтому бесстрашен, как чёрт.
Сковав пенные гребни манжет на груди, он благодарил вошедших в его узилище сенаторов московских за отменное гостеприимство. Угощение их тоже велико и беспримерно. Разве чуть солоновато и немного горячо. Так что после оного у многих выблеваны души!..
Выборные бояр и слова поначалу не умели вставить. Им были мгновенно показаны подлость и злость непросвещённые прямо в их сердце. Не безвинные поляки здесь обманули кого-то, но их — все. (Представленные доказательства). А вы, великие бояре, как вы нас, слишком положившихся на ваши письма, на кресты присяг, приехавших, как благодарили за него, что мы его столь добросовестно вам сохранили, чисто воспитали и помогли встать на ноги! Как смеете теперь лепетать, что это был не он! Все письма ваши целы у короля! Значит, ВЫ нас обманули! — уж не знаю, сейчас или тогда! Как вот оправдаетесь вы перед вечностью в столь страшных и спешных давешних убийствах? Чем виноваты наши музыканты? Надо было к вам приехать с целым войском, а не с двумя доверчивыми тысячами, к вам, которых тут сто тысяч на Москве. ТАК мы сделали бы, ежели б знали к вам вражду. Мы же, будто братья ваши, жили у вас без лукавства — врозь, кто тут, кто там — какой тут к бесам умысел? Сколько ж вы в Польше теперь создали вдов и сирот, разве нельзя было поменять стул под человеком без этого? Но Бог — на небесах...
79
Знак воинского старшинства.