Страница 7 из 15
Впрочем, все эти вопли и заламывания рук предназначались исключительно для чувствительного сердца красавчика Люциуса, пред которым Анна не хотела ударить в грязь лицом. И лишь когда благородный рыцарь провозгласил, что мадонна Анна в простом крестьянском наряде сделалась ещё более ослепительной, та соизволила улыбнуться и дать слово Рудольфио, едва не поседевшему в процессе переговоров, что впредь будет ему во всём покорна.
С прекрасным Люциусом Анна расставалась, уже обещая помнить его вечно. После чего Рудольфио подсадил её на телегу с пахучим сеном, в котором была спрятана их одежда, и повёл коня под уздцы. Сидя на краешке телеги, новоявленная «крестьянка» трогательно махала своему рыцарю тонким батистовым платком.
Богачка-ночь разбросала на чёрном полотнище неба бриллиантовые украшения: вот, мол, я какая-разэтакая — обзавидуйтесь! На ночлег они остановились прямо в поле, чуть свернув с дороги и угостив лошадь купленным в деревне овсом. Рудольфио прочитал скорую молитву, разломил хлеб и накормил детей, дав им отхлебнуть из походной фляжки. Он взялся сторожить первым.
Константин разложил на земле плащ и устроился спать прямо под телегой, отвернувшись от костра. А вот Анна никак не могла заснуть. Впрочем, не дом родной. Кто её здесь станет укладывать да уговаривать? Сомлеет — поди, и сама заснёт, когда пора придёт. Нечто мало дети перенесли из-за проклятого кровника? Отец погиб, сами в бегах, какой-то встречный-поперечный сеньорчик чуть собаками не затравил… Вот Рудольфио с Анной и болтали обо всём на свете. О том, что девочкам в её годах особенно интересно: прекрасных дамах, благородных рыцарях, крестоносцах, что ходили в земли неверных биться с иноземными нехристями, и о том, чего в тех самых землях чудесного есть. Рудольфио, оказывается, побывал в Египте, вот и рассказывал девочке без утайки, что там видел, а чего хоть сам и не наблюдал, но верные люди сказывали.
А потом Анна поведала новому другу о своём житье-бытье, да так разоткровенничалась, что вдруг выложила не ожидавшему Рудольфио историю своих венценосных предков.
— Давным-давно, — Анна покачивалась, словно в такт одной ей слышимой песни, — жила-была молодая и прекрасная царевна, дочь императора Византии Алексея I Комнина[10] и Ирины Дукини[11]. Звали её Анна Комнина[12]. Была она умная-разумная, знала грамоту и годы напролёт сидя в замке, трудилась над «Житием» своего героического отца. Написала она за свою жизнь пятнадцать томов, пересказав всё, что знала сама и от других слышала. Труд сей получил имя «Алексиады». И удивлялись мужи бородатые и безбородые, ибо неженское это дело, летописи писать! Песни — и то уже много будет. Она же пятнадцать томов написала!
Царевна эта приходится нам с братом родной прабабкой, так как мы происходим от её сына Иоанна Дука. Наш дед был его бастардом, и о том в хрониках написано, — девочка шумно выдохнула. — Потому и нас с малолетства грамоте обучали, чтобы не ушёл талант и дух Анны Комнины в ком-нибудь из наследников пробудился.
— Думаешь, в тебе он пробудился? — нахмурил брови воин.
— Ну, я не настаиваю… — девочка опустила хорошенькое личико. — Но бабушка говорит, что я вылитая Анна Комнина. А бабушка моя — сам видел, какая мудрая…
Глава 4
«Грех»
— Ты привёз летописца? — глаза Спрута смотрели в сторону окна.
За его спиной, свирепо уставившись на наёмника, ухмылялся здоровенный мечник.
— Всё получилось не совсем так…
— Мне доложили, что ты привёз детей? Ты теряешь хватку, Рудольфио из Турина. Прежде ты не делал таких глупостей. Зачем мне дети?
— Сеньор, дело в том, что летописца, за которым вы меня послали, убили за неделю до моего прибытия. Кровник выпустил в беднягу пару стрел, когда тот выходил на двор, и затем слуги прирезали раненого точно свинью. Я застал его старую мать и двоих детей.
— Зачем мне дети? Ты не понял вопроса?! — Спрут поднялся со своего места.
Роста он был среднего, чуть выше Рудольфио. Его некогда чёрные волосы, коротко стриженные, серебрились на висках. Невероятно худое лицо напоминало обтянутый желтоватой кожей череп. Кисти рук, несмотря на жару, обтягивали перчатки из тонкой кожи. При дворе его сиятельства поговаривали, будто бы ещё в детском возрасте он пережил чуму или даже проказу, после которой его тело и особенно руки оказались изувечены настолько, что граф был вынужден скрывать их.
В общем, сеньора Гансало Манупелло нельзя было назвать красавцем, при этом он тщательно следил за своей внешностью и всегда был изысканно одет. Наёмник не хуже любого торгаша определил, что в такую жару его нынешний хозяин выбрал для себя мавританский, а не сицилийский шёлк — более лёгкий и дорогой. Поверх чёрно-серого сюрко с тонким рисунком в виде переплетённых листьев красовался серый расшитый золотой ниткой плащ.
— Они грамотные… — Рудольфио помедлил, собираясь с мыслями. — Поначалу я думал привезти только мальчишку, но потом… Сеньор, летописец успел передать детям своё мастерство, они уже работали вместе с ним и по их заверениям, успевают за рассказчиком, особенно когда трудятся вместе. — Рудольфио сделал нажим на слово вместе. — Кроме того, не знаю, право, стоит ли говорить… но если в них и правда королевская кровь… кровь помазанника Божия… то я не готов получить вечное проклятие.
— Я услышал тебя. — Гансало Манупелло раздумывал. — Ладно. То что ты говоришь о королевской крови, конечно же чушь. Потомки бастарда… — он махнул рукой.
— Вы знаете что-нибудь сеньор о принцессе Анне Комнине? — забросил ещё один крючок Рудольфио. — Писавшей летописи? Если это правда… Там, где я родился, детей специально называют именем его знаменитого предка, чтобы передать новорождённому часть талантов и доблестей умершего.
— Девочку зовут Анна? — Его сиятельство поднял кустистые брови. — Что же, не объест нас эта пигалица надо думать… Надеюсь два наших гостя, которых ты привёз до этого, не обидят её. Во всяком случае, тебе придётся остаться, и проследить, чтобы все четверо вели себя благоразумно и в конце концов выполнили то, зачем их сюда доставили… Казначей заплатит тебе за уже проделанное, но прежде чем стать моим личным телохранителем, тебе придётся завершить начатое, а именно, днём и ночью следить за нашими гостями. Я не хочу, чтобы они сбежали, передрались, попытались изнасиловать детей или наложили на себя руки. Стены этого замка и без того помнят столько убийств… ступени и полы впитали в себя такое количество крови… В общем, я хочу, чтобы наши гости выполнили возложенное на них поручение и ты бы им в этом помог.
— Сеньор, я узнал тех двоих, которых привёз в замок раньше, — Рудольфио переминался с ноги на ногу. — Это старые пьяницы: кривой трубадур, который не может играть на своём инструменте из-за того, что лишился правой руки, а денег на наем музыкантов у него отродясь не было, и пьяница знаменитый тем, что однажды пропил собственные портки, из-за чего не смог покинуть трактира, не будучи в концы опозоренным. Слышал, что в былые времена, он якобы служил оруженосцем императора Фридриха, но, скорее всего, это сказки. Я знал нескольких оруженосцев Фридриха, и ни на одного из них этот пропойца не похож.
— В твоей новой работе тебе поможет уже то, что ты лично знавал людей Гогенштауфена. Впрочем, не будем заставлять наших гостей ждать. — Спрут кивнул охраннику и, любезно улыбнувшись Рудольфио, жестом пригласил его присоединиться.
Они спустились по полутёмной лестнице, освещённой лишь светом узкого окна, прошли по коридору, слушая эхо собственных шагов, и оказались возле дверей, охраняемых немедленно вскочившей и вытянувшийся во фрунт стражей.
10
Алексей I Комнин (1056/1057—1118) — византийский император в 1081—1118 гг.
11
Ирина Дукиня, или Дукина (1066—1123 или 1133) — жена византийского императора Алексея Комнина.
12
Анна Комнина (1083—1153) — греческая царевна, старшая дочь императора Византии Алексея I Комнина и Ирины Дукини. Одна из первых женщин-историков.