Цифромагия. Исполнитель

«Если все так, то я идиот, — Матвей не двигался. И не отрывал взгляда от клубящегося внизу черного дыма. Был слышен лишь шум волн, разбивающихся о скалы. Ни тебе рыка. Ни чавканья взорвавшихся желтых сгустков. Ни мерзких воплей летающих карликов. Ни «бубу-муму» оживших мертвецов… Затишье. Но затишье перед бурей. — Заигрался…»

Однако время шло, а набравшийся мощи арлекин не показывался. Матвей снизился метров на двадцать. Подождал. Ничего не происходило, и он опустился еще на десять. По-прежнему — тишь да гладь.

Скорее всего, Климов должен опуститься к самому дыму. Тогда-то тварь и сагрится. Шкалы ХП и маны у игрока были заполнены на сто процентов, Эрнест тоже пребывал в полном порядке. Запасов, конечно, могло быть и больше, но и с имеющимися есть шансы прорваться…

«Теоретически…» — мысленно уточнил Матвей и приблизился к кипящей дымной тьме.

Четыре затянутых в черно-красный атлас лапищи прорвали ее призрачный бок острыми когтями, с которых по-прежнему слетали красные искры. Все произошло настолько быстро, что Климов, хоть и был готов к подобному, не успел ничего сделать. Его попросту сцапали.

Сцапали и утащили в черный омут боли. Настоящей, живой, не имеющей ничего общего с игровым уроном…

Квест первый: «Вы теперь мои…» — 2

Боль растворила Матвея в себе, лишила возможности мыслить, шевелиться, дышать. Окунула в собственную бесконечность, из которой, казалось, нет выхода. Но так именно казалось, и когда она стала затихать… Ни разу прежде Климов не испытывал подобного блаженства. Оказывается, чувствовать, как боль уходит, гораздо приятнее, чем не чувствовать ее вовсе. Удивительно…

Боль сменилась ломотой, как при простуде. Чувства постепенно возвращались, и Матвей обнаружил, что лежит.

Под ним было что-то пружинящее, сверху — нечто плотное, теплое и тяжелое. Оживающая память подсказала, что обычно подобные вещи называются одеялами.

Шевелиться было страшно: вдруг боль накинется с новой силой? Но и оставаться неподвижным вечно не получится, поэтому Матвей рискнул. Осторожно пошевелил руками, затем ногами. Вроде бы неплохо, без неприятных последствий. Теперь голова, влево-вправо. А вот это тяжеловато и больно, словно кто-то доверху наполнил черепную коробку острыми камнями. Климов поморщился. Ощущения были такими, как если бы он переживал пик простуды.

Только вот Матвей совсем не помнил, когда успел простудиться. Мысли путались, но Климов со всей уверенностью мог сказать, что прежде чем оказаться в таком разбитом состоянии, он сражался со странными врагами, будучи в роли графа Мэттеуса. И закончилась битва… темнотой и болью.

«Как так? Что происходит? — вопросы возникали в мозгу один за другим. — Где я?»

Последний, пожалуй, был самым простым — чтобы получить ответ, нужно всего лишь открыть глаза.

Климов с усилием разлепил веки. И понял, что ошибся: этого оказалось недостаточно, чтобы понять, где он. Ни в одном из его знакомых мест не было такого грязного и облезлого потолка. Штукатурка отходила целыми пластами, обнажая холодную серость бетона. Помещение было полутемным, что делало картину еще более унылой.

Полный изумления, позабыв о боли в голове, Матвей приподнялся на локте и огляделся. Однако это вроде бы разумное действие лишь усилило непонимание происходящего.

Как он попал в это довольно просторное, но явно много лет как заброшенное место? Почему лежит в углу, на ржавеющей кровати с панцирной сеткой, укрытый толстым клетчатым одеялом? Изумленный взгляд Климова перескакивал с облезлых стен, некогда бело-зеленых, на расшатанные, кое-где провалившиеся половицы, оттуда на большое окно с вывороченным подоконником, частично перекрытое жестяными листами, под которым грела воздух печь-«буржуйка» — и так по кругу.

Сзади послышалось шарканье, затем скрип.

Климов вздрогнул, повернулся и увидел открытую дверь. На пороге стоял настоящий уродец — карлик с лобастой, едва покрытой длинным волосом головой, вздернутым, свороченным набок носом и впалым слюнявым ртом, вокруг которого темнела щетина. Подбородок представлял собой скошенную влево шишку величиной с кулак. Пришелец был очень худ и, что напрягало Матвея больше всего, абсолютно гол.

— А ты быстро очухался, молодец, — сипло произнес карлик и, подавшись вперед, прошел в комнату.

Климов сглотнул, глядя на спину карлика — ее почти полностью скрывало… что-то, которое больше всего напоминало мешок, покрытый темно-серой длинной шерстью. Матвей знал, что есть такая болезнь — волосяной невус, даже видел людей с большими родимыми пятнами, заросшими волосом, но те не шли ни в какое сравнение с наростом, украшавшим и без того жуткого типа.

— Чего уставился, паря? — карлик зло прищурился, чуть расставив руки, будто поддатый уличный задира. Затем, судя по ухмылке, он придумал кое-что получше, чем выяснять отношения. — А хочешь фокус покажу? Такого ты точно еще не видел.

Матвей, по-прежнему изумленный сверх всякой меры, не ответил, и уродец счел молчание знаком согласия.

Лицо его внезапно обессмыслилось, сам он еще больше ссутулился. Присел. Затем упал на корточки. В горле у него забулькало, и Матвей напрягся, готовясь к тому, что фокусника сейчас вырвет. Однако этого не произошло. Зато шерстяной мешок на спине зашевелился, задрожал и стал обволакивать тощее тело. Карлик зарычал, послышался жуткий хряск ломающихся костей.

Климов окоченел, глядя на жуткую сцену. Гигантский нарост продолжал поглощать своего хозяина, чьи кости хрустели все громче. Сам уродец рычал и хрипел.

Сколько длилась трансформация — Матвей сказать не мог, он потерял всякий счет времени. Но когда кошмар закончился, на месте карлика сидел, вывалив длинный розовый язык, лохматый дворовый пес средних размеров.

Минуты две зверь просто глядел на Климова, будто давал возможность осмыслить только что произошедшее — только вот время это пропало впустую, в голове у парня был вакуум. Потом пес опустил голову, заворчал…

Обратное превращение было таким же мерзким. Вернув себе прежний облик, карлик тяжело дышал, от него разило потом и псиной.

Переведя дух, он вновь ухмыльнулся, подмигнул и спросил:

— Ну как, понравился фокус?

Матвей не ответил. Он глядел на уродца и не шевелился. В мозгу метались лишь обрывки мыслей, калеки, от которых не было никакого проку.

Карлик видел, в каком состоянии находится Климов. Он сердито дернул щекой и проворчал:

— Совсем шутки понимать разучились. Что ты, что остальные. В играх-то своих еще, небось, и не такого навидались. Но там-то вы все герои, мама, не горюй… А вот если взаправду, если настоящего перевертыша увидите, то сидите истуканами и глазами лупаете…

Взаправду. Слово отпечаталось в сознании Матвея. То есть все, что с ним сейчас происходит — не сон, не жуть виртуальной реальности, не сопровождающий болезнь бред…

Как в это поверить? Как это осознать и принять?

Климов не чувствовал, что боится. Он попросту ощущал себя отупевшим, овощем, имбецилом. Невольно он подумал, что для пущего эффекта не хватает только нагадить под себя.

— Ладно, — карлик хмуро зыркнул на Матвея. — Хватит задницу в постели мять. Пора к хозяйке, она расскажет, что к чему. Подымайся — и за мной.

Тот послушно встал. Пошатнулся и заскрипел зубами от вспышки головной боли. Уродец не собирался ждать, пока Климову полегчает, — он развернулся и вышел.

Матвею не оставалось ничего, кроме как отправиться следом. Попутно он обнаружил, что его игровая одежда сменилась джинсами и толстовкой — теми самыми, в каких он ложился в вирт-капсулу. Странно, но это можно обдумать и позже…

За дверью оказался длинный коридор, заполненный холодным октябрьским ветром, что проникал сквозь пустые оконные проемы. Теперь под ногами был цветастый линолеум, стертый местами до дыр, кое-где вздувшийся пузырями, покрытый мусором: старыми газетами, обломками кирпичей и досок, битым стеклом… Справа и слева были двери — вероятнее всего, в такие же помещения, как то, в котором очнулся Климов.