Страница 39 из 45
Все-таки, Шурочка, есть среди наших коллег и такие, которым приходится много хуже, чем мне. Это наши полковые врачи. Ты подумай, ведь они даже корреспонденцию получают черт знает когда, и постоянно их гонят с места на место. Нет, Шурочка, нам грех жаловаться, мы пока живем в хороших условиях, бывает и хуже.
А все-таки, как хорошо было бы, если бы ты приехала! Уж зато, погоди, когда я по окончании войны вернусь, мы свое возьмем! Тогда на нашей улице будет праздник, да еще какой! Я всё мечтаю об этом, даже Левитскому всё расписываю, как у нас хорошо. Он слушает и верит. Я его всё зову к себе после войны, показать ему больницу и товарищей, провести вечер… Да, мечты, мечты! Если бы их не было! <…> И ты, Шурка, не втягивайся в настроение серых будней, живи будущим, на него обрати свой взор, надейся и верь. Тебе будет легче.
Милая, не бойся за меня из-за сыпного тифа и холеры. Наш госпиталь не заразный. Для сыпнотифозных и для остатка холерных здесь особые госпитали. Сырой воды я не пью, и эта опасность здесь самая минимальная. Вообще мое здоровье начинает налаживаться, хотя и туго, digitalis, несомненно, помог. Хочу с завтрашнего дня перейти на малые дозы, буду его принимать еще некоторое время, пока дело не наладится.
В госпитале всё те же 30 больных, во мне не нуждаются. Когда я заикнулся было о работе, П. П. категорически потребовал еще некоторое время покоя для меня. Должно быть, с неделю еще посижу дома. П. П. вообще усиленно старается быть любезным и предупредительным, но семейный простой тон в нашем обществе как-то не налаживается, обеды всё еще проходят довольно тускло. <…>
Для удовлетворения любопытства товарищей можешь им сообщить, что я здесь получаю: жалованья 60 р., столовых 8 р., добавочных 22 р. и полевых порционных (со дня выхода в поход, значит, с 8-го окт[ября]) по 3 р. 50 к. в день, значит, 105 р. В общем я здесь получаю 195 рублей! В Воронеже получал около 125-ти р. Лошадиных нам не выдают, на отопление, освещение, квартирные и «приварочные» нам здесь не полагаются. Всё это мне только что рассказал Левитский. Я сам до сих пор не интересовался подробностями, подписывался под суммами, которые мне выдавались.
Прощай, дорогая, будь умницей.
Твой Ежик, твой и только твой.
Волочиск, 5-го ноября 1914
Милая Шурочка. Сегодня от тебя нет письма, опять почта запаздывает. А мне так любопытно, что ты мне напишешь по случаю наших несбывшихся надежд и упований. У нас дни проходят томительно-однообразно, и не видать просвета… Удивляюсь, как это я, несмотря на полное безделье днем, все-таки к вечеру тянусь к постели и сплю как убитый положенные часы и даже сверх того: обыкновенно с 10-ти часов вечера до 8-ми утра!
Утренние часы посвящаются ожиданию почты. В последнее время поезд запаздывает, и вместо 12-ти мы почту получаем только к 2-м часам. С трепетом смотрю на руки денщика, нет ли серых конвертов, но последние дни так часто разочарование, ничего кроме газет. A propos, «Русское слово» почему-то мы еще не получали, хотя вчера еще должны были получить номер от 1-го ноября.
Больные у нас всё те же, новых нет. Завтра наше дежурство на вокзале. Пойдет Покровский, мне П. П. опять строго запретил. Здоровье – idem. Начал я сегодня письмо Николаю Ивановичу. Когда кончу, не знаю.
Хочу к Шурочке! Иной раз замечтаешься, так живо представляешь себе пребывание с тобой!..
Ты читала, Шурочка, в субботнем номере Р. В. письмо из Крыма Елпатьев-ского[156] и статью «Гунн» Жаботинского?[157] Стоит прочитать. Ликвидируется немецкое землевладение в России![158] Чем всё это кончится? К чему все эти гонения?
Очень правильно подметил Жаботинский психологию ученого немца, даже на войне, в плену, думающего, прежде всего, о своей излюбленной специальности. Это жизненный тип немца-филолога. Интересно и то, что, по-видимому, много интеллигентов в Германии поступило добровольцами в армию. Так меня поразило сообщение, что Рихард Демель, лучший современный лирик Германии, написавший чудесные стихотворения, сидит добровольцем в передовых окопах[159]. Да, для них это тоже национальное дело!
Болит голова, кажется, в первый раз с тех пор, как началась война. В этом отношении я счастливец. Как твоя головка? Часто страдаешь? Отвыкаешь от pyramidon’a или нет?
Знаешь, Шурочка, мне обидно, что вот мы находимся недалеко от театра военных действий и ничего не можем себе собрать на память о войне. Не видал ни разу ни гранат, ни шрапнелей. А хотелось бы на память поставить себе на стол шрапнелевый стакан вместо пепельницы, сохранить осколки гранат, купить 2–3 неприятельских револьвера, штыки или тому подобное, что-нибудь из амуниции.
Единственное, что я пока храню, это два номера «Львовского военного вестника»[160], обойму русских патронов, извлеченную австрийскую пулю и ассигнацию-бон, выпущенную Львовским магистратом в «Jedna Когопа» (одну крону. – Сост.). Как видишь, беднее бедного.
Я мечтаю в будущем завести у себя «шкаф редкостей», куда буду складывать что удается достать дома и за границей – конечно, только вещи, имеющие личный интерес. Коллекционер! Пока имеется только желание, а возможность?! Мечты, мечты, где ваша сладость? Всё в будущем.
Прощай, моя милая. Глупая сегодня моя болтовня, но болит голова. Мысли как-то путаются.
23.
Волочиск, 6-го ноября 1914
Получил я сегодня, Шурочка, твое письмо от 2/XI и прямо поразился. Ведь еще вчера я тебе писал о статьях Жаботинского, а сегодня ты мне пишешь о том же! Вчера еще я тебе писал о том, с каким удовольствием я ложусь спать и сплю долго, сегодня ты мне пишешь о том же самом о себе! Третьего дня я Левитскому подробно рассказывал о постановке «Покрывала Пьеретты»[161], мысленно переживал еще раз все перипетии этой трагедии любви, вспоминал наши взаимные переживания, а сегодня ты в письме вспоминаешь о том же самом! Где же расстояние, нас разъединяющее? Ведь это же полное духовное слияние, непосредственная близость!
Милая моя, хорошая, ты и далека и близка, бесконечно близка! Когда я читал «Гунна», мне так хотелось прочитать тебе. Как прекрасны простые стихи Мистраля[162], как трогательно наивен восторг военнопленного, какая культурность во взаимных отношениях «врагов»! Да, как-то не верится после этого в дикость «гуннов».
Да, Шурочка, помнишь, как я тебе полгода тому назад говорил, что есть две Германии: одна – официальная, милитаристическая, грубая и самонадеянная; и другая – культурная, трудолюбивая, чистая и идейная, верная хранительница великих заветов прошлого! Может взять верх на время первое течение, но не следует забывать и о втором, более сильном по своей моральной ценности. Неужели же все великие люди Германии (а ведь их много!) так-таки совсем оторваны от почвы, на которой произрастали? Неужели негодная почва может дать прекрасные плоды? Подождем, Шурочка. Вот когда ты научишься немецкому языку, мы с тобой много будем читать вместе, и ты тогда конкретно убедишься, что не гнилая, не варварская ация создала эту литературу, эту философию, эту музыку и эту науку.
Сколько культурных ценностей убьет эта война! Когда же люди научатся уважать друг друга, даже временных врагов?! Господи, как я надеюсь, что эта война кончится к весне, что всеобщее одичание, наконец, прекратится. Я так надеюсь, что Вильгельм заключит мир, как только убедится, что дело проиграно; что он не доведет войну до безумного, безнадежного отстаивания во имя принципа каждой пяди земли, – ему же ведь хуже будет. Господи, поскорей бы их побить как следует. Это единственная надежда, что к лету я буду опять у тебя. Не верю я что-то в слишком длительную войну.
156
Корреспонденция С. Я. Елпатьевского «Немцы в Крыму. (Письма из Крыма)» была опубликована 1 ноября 1914 г. в воскресном номере газеты «Русские ведомости» (№ 252. С. 2). В ней крымские немцы характеризовались как «мирнейшие обыватели, сытые люди, которые стремятся быть лишь сытыми и отрицательно относятся ко всему, что стоит на дороге дальнейшему расширению их землевладения». По словам автора, проект ликвидации немецкого землевладения произвел впечатление разорвавшейся бомбы на весь деловой Крым, и его осуществление стало бы величайшим потрясением для всего края.
157
Разъездной корреспондент газеты «Русские ведомости», видный деятель сионистского движения, писатель, поэт и публицист В. Е. Жаботинский в статье «Гунн», написанной во Франции, задавался вопросом, как совмещаются культура и варварство в сознании и поступках немцев (Там же. С. 5).
158
в православие. 13 декабря 1915 г. ликвидационное законодательство было распространено на надельные земли колонистов и право преимущественного выкупа отчуждавшихся земель предоставлено Крестьянскому банку. В дальнейшем ликвидационное законодательство дополнялось и в то же время из него допускались изъятия. Решение вопроса о «немецком землевладении» на местах затягивалось, сведения о нем были собраны только к концу 1916 г., когда этот вопрос по существу утратил свою актуальность. Временное правительство вообще сняло его с повестки дня. В целом реальные результаты применения ликвидационного законодательства были ничтожными.
159
Рихард Демель (1863–1920), видный немецкий поэт-символист, близкий к ницшеанцам, один из интеллектуалов, подписавших воззвание «К культурному миру», с началом войны вступил добровольцем в германскую армию, был ранен в 1916 г.
160
«Львовское военное слово» – ежедневная газета, издававшаяся русской военной администрацией Галицийского генерал-губернаторства.
161
Пьеса-пантомима «Покрывало Пьеретты» Артура Шницлера, музыка Эрнста Донаньи, о трагической любви Пьеро, Пьеретты и Арлекино была поставлена А. Я. Таировым в 1913 г. в Свободном театре в Москве.
162
Мистраль Фредерик (1830–1914), французский поэт, лауреат Нобелевской премии по литературе 1904 г.