Подарить вам город

- Как вам удалось уговорить эту тигрицу?

- Я ей сказала, что вы в Ленинграде впервые, что приехали по важному делу и что у вас очень мало времени, поэтому вы и хотите поселиться в центре, на Исаакиевской площади, - серьезно, без малейшего намека на улыбку говорила Томи, а пораженный Лавров смотрел на нее, не зная, что делать. Благодарить? Хохотать во все горло? Да он утром не только объяснял, что приехал впервые, что приехал по важному делу, что всего на три дня... Он всем этим мымрам показывал телеграмму с вызовом! Шоколад подсовывал...

- Ну, знаете, - рассмеялся Лавров наконец и в порыве благодарности протянул своему гиду шоколад. - Я потрясен.

Шоколад она взяла, поколебавшись, и спрятала в карман плаща.

- Я вас подожду здесь, ладно? - сказала она, глядя в пол.

Пообедали они тут же, в соседнем доме была столовая. Впрочем, обедал он один. Томи заказала себе лишь Черный кофе.

- Не хочется, - сказала она и объяснила, почему не хочется: - В этом доме "Астерия".

- Ну и что? - удивился Лавров, а про себя подумал: "Плохо готовят здесь, что ли?"

- В "Астории" жил Есенин, - ответила она на его "ну и что?", чуть запнувшись на слове "жил". Но он опять ничего не понял.

- Он жил здесь в последний раз, - не очень внятно и опять споткнувшись, теперь уже на слове "последний", объяснила она, и Лавров наконец сообразил:

- А! То-то мне знакомо это название... Значит, он здесь и покончил с юдолью земною?

Она ничего не ответила и отвернулась к окну. А он почувствовал, что есть ему в этой роскошной столовой расхотелось совершенно.

- Что бы вы хотели посмотреть в Ленинграде? - спросила она, когда они вышли из столовой под дождь.

- Ну что... Музеи, конечно.

- В Ленинграде сорок восемь музеев, - сказала она, чуть улыбнувшись.

- Вот как? Ну тогда в Эрмитаж.

Она подумала о чем-то своем и стала рассказывать об Исаакии, о его архитекторе Монферране, о памятнике Петру I, напротив которого они стояли... А потом вдруг перебила сама себя:

- Давайте лучше пойдем в Русский музей.

- Всегда готов! - шутливо отсалютовал Лавров и взял своего гида под руку.

После обеда настроение у Лаврова исправилось совершенно. Да и почему бы нет? Номер в гостинице отличный, с видом на этот самый Исаакии, о котором она наговорила столько любопытного, обед тоже был превосходный... Так почему не сделать приятное для пичуги, которая все это ему организовала? Русский так Русский, пешком так пешком. Вот только дождь...

- Вы в самом деле любите дождь?

На этот раз он, кажется, угадал - его спутница оживилась.

- Вам повезло, - сказала она с улыбкой. - Настоящий Ленинград можно увидеть только в такой дождь. Видите, - обвела она вокруг себя рукой, как смягчены, размыты все краски и линии? Он и есть такой, мой город, мягкий, нежный...

- Ого! - воскликнул Лавров. - Вы прямо как в любви объясняетесь.

- А я люблю мой город. - В ее голосе прорвались вызывающие нотки. - И вы, если бы пожили дольше у нас, тоже бы его полюбили.

- Да? Возможно, - согласился Лавров и вновь, теперь уже с интересом, оглядел своего гида: высокий чистый лоб, на бровях блестят капельки дождя... "А в ней, пожалуй, что-то есть, - решил он. - Да и лет ей не меньше двадцати пяти", - сообразил он, разглядев у глаз морщинки, и это открытие неизвестно почему его обрадовало.

Русский музей поразил Лаврова своей грандиозностью, пышностью, бесконечностью...

- Откуда вы все это знаете? - окончательно запутавшись в именах художников, в картинах, течениях, школах и модах, сказал Лавров, и против воли в его голосе прорвалось раздражение. Она уловила эти нотки раздражения, бросила на него внимательный, а ему показалось - насмешливый взгляд и взяла его под руку:

- А Эрмитаж в два раза больше Русского. Пойдемте, я устала.

Они присели на диванчик в зале Айвазовского, и Лавров сообразил, что этот отдых она устроила не себе, а ему.

- Вы что - штатный гид в СКБ? - спросил он грубовато, давая разрядку своему раздражению.

Она опять на него глянула - быстро, с улыбкой и сказала:

- Я закончила модель крана. Следующая работа - ваша машина. Вы привезли чертежи общего вида?

- Привез, - буркнул Лавров - не ожидал, что дизайнером его машины будет эта пигалица.

- Я вам придумаю хороший силуэт, - рассмеялась она. - Вы не будете на меня сердиться. У вас будет красивая машина.

Лавров молчал. И тогда она снова рассмеялась - тихо, в кулачок:

- Я ведь закончила институт имени Репина. Это, знаете, бывшая Российская академия художеств. И у меня уже есть диплом за автопогрузчик. Диплом первой степени, между прочим, второе место.

Лавров усмехнулся:

- А вы умеете...

- Подать себя? - опять рассмеялась она, теперь уже открыто.

- Не городите чепухи, - рассердился он. - Как вас звать?

- Томи.

- А правильно?

- Томи.

- Но отчество-то у вас есть?

- Есть. Но я не люблю, когда меня зовут с отчеством. И вы меня не зовите, ладно?

Лавров усмехнулся и посмотрел на нее ее же взглядом внимательно-изучающим. Томи выдержала взгляд, осторожно дотронулась до его руки и сказала:

- Посмотрите, какая уравновешенность в картинах Айвазовского. Да и вообще все старые мастера очень много уделяли внимания уравновешенности композиции... А мне, знаете, за что присудили диплом? За четкость и лаконичность силуэта. Я ведь скульптор. Скульптор-неудачник, да?

Лавров, мельком глянувший на "Девятый вал", на который она показала рукой, теперь озадаченно, с удивлением рассматривал ее лицо: тот же высокий лоб, те же серо-голубые глаза, тот же длинный безвольный рот... Но сколько жизни, сколько радости в облике этого серого воробышка!

- Знаете что, - поднялся Лавров неожиданно для самого себя. - Я страшно не люблю гидов. И музеи в том числе. Пойдемте отсюда на свежий воздух - я хочу посмотреть ваш любимый город. И вообще: давайте лучше я буду вашим гидом. А то смешная ситуация: такой огромный детина на поводке у...

- У моськи! - выпалила Томи и рассмеялась, зажав рот рукой.

Они пробродили по улицам остаток дня и весь вечер. Лавров слушал ее рассказы, не очень вслушиваясь, - пусть говорит! Где-то на ходу, в кафетерии, они поужинали, и Томи на этот раз взяла себе наравне с ним: два бутерброда и слойку. Лавров затащил ее в огромный магазин, и они долго ходили между витрин, а Томи отказывалась от всяких подарков, но вдруг он по какому-то наитию, не спрашивая ее, купил сувенирное бра в форме старинного уличного фонаря, и Томи расцвела.

Потом они очутились в каком-то парке. Играла музыка, шел дождь, и с недалекого проспекта доносился чуть приглушенный деревьями шум машин.

- Давайте посидим, - сказала Томи. - Тут есть детские качели, они под крышей... Посидим?

Она нашла эти качели под крышей, бросила на них коробку с бра и пригласила:

- Садитесь, здесь сухо.

Лавров сел рядом, качели качнулись...

Кто-то стучал в дверь.

- Да! - крикнул Лавров, вскакивая с кровати. - Войдите.

Пришел сосед.

- Извините, вот это моя кровать? Извините, пожалуйста, а курить в номере можно? Нет, нет, раз вы не курите... Извините, а горячая вода есть? Извините, пожалуйста, вы сейчас не будете принимать душ?..

Лавров сбежал от этого "извините" через пять минут. Ушел из теплого, уютного номера, почти не отдохнувший, злой и хмурый. И погода была под стать его настроению - шел мелкий, почти невидимый и неощутимый дождь. "Как тогда", - мелькнуло воспоминание, и Лавров с удивлением огляделся: да, этот проспект ему был хорошо знаком. И парк... Парк...

Он перешел проспект, огляделся, увидел широкую аллею, украшенную фонарями в виде белых зонтов, а дальше ноги понесли сами: по аллее до поворота направо, потом еще один поворот... "Детская площадка", - прочел он и через десять-пятнадцать шагов стоял перед качелями под крышей. "Тут есть детские качели, они под крышей... Посидим?"