Страница 7 из 20
– Здравствуйте, – ответила девушка довольно холодно.
– Познакомьтесь, – быстро заговорила Екатерина Марковна. – Это Тося, моя дочь. А это – Семен Семенович…
– Нуйкин, – добавил тот и даже как бы поклонился, что ли.
– Очень приятно, – сказала Тося, но настороженности своей к гостю не изменила.
– Ну, что же вы, раздевайтесь, – заторопила Екатерина Марковна Нуйкина. – Плащ вот сюда, шляпу сюда…
Прежде чем сесть за стол, Екатерина Марковна повела Нуйкина в спальную комнату. В детской кроватке, под красивым кружевным одеялом (в кружевах, конечно, был пододеяльник) спала девочка: нос кнопкой – не в бабушку, губы пухлые – тоже не в нее, а вот цвет лица – темный, скорее, даже смуглый – точно шел от Екатерины Марковны.
– Нравится? – спросила она.
– Да. Хорошая девочка.
В дверях, в проеме, появилась Тося. Роста она была небольшого, худенькая, совсем девочка, только глаза – крупные, внимательные и, кажется, немало пережившие, узнавшие, что почем бывает на свете; так вот – внешне она как-то мало походила на женщину-мать, скорее, напоминала обиженную десятиклассницу или, в крайнем случае, первокурсницу института: так еще она была хрупка, юна, беззащитна.
– Мама, ну ведь разбудите… – с укоризной, еле слышно прошептала она.
– Мы тихо, тихо. – И Екатерина Марковна увлекла за собой Семена Семеновича. – Мы только немного, посмотреть…
Сели пить чай; спиртного не было никакого, и Нуйкин мысленно поблагодарил Бога, который отвел его от мысли купить шампанское. Цветы – да, а на шампанское Нуйкин махнул рукой, вспомнив, как Екатерина Марковна спросила его когда-то: «Вы, наверное, выпить хотите?» – «Да, не отказался бы», – признался тогда Нуйкин. – «Вот этого как раз и не будет. Обойдетесь!» – «Да?» – удивился Нуйкин неожиданности ее логики. «А вы как думали? Пьянствовать будете у меня? Достаточно того, что притащились без всякого приглашения. И вот теперь он пришел по приглашению, но спиртного, слава Богу, с собой не захватил. И, как убедился, был прав – алкоголь тут не признавали.
Сели пить чай; торт, конфеты, вишневое варенье; разговор не клеился, Нуйкин терялся под настороженным, будто пронзающим взглядом Тоси. Наверняка она не одобряла решения матери пригласить в гости Нуйкина. Кто этот Нуйкин? Тося так и не добилась от матери вразумительного ответа.
Выручила всех Юля – видно, проснулась и, никого не увидев, испугалась, расплакалась. Тося бросилась в спальню.
– Я, наверное, стесняю вас, – сказал Нуйкин Екатерине Марковне.
– Ну что вы, – ответила она, – дело совсем не в этом. Просто Тося обижается…
– На вас? Из-за меня?
– Семен Семенович, ведь вы пришли на день рождения? А торт даже не попробовали…
– Да, да, конечно. – Нуйкин поспешно откусил кусочек. – О, вкусно…
Екатерина Марковна улыбнулась, но как-то печально, понимающе, что ли.
– Все дело в том, что, когда умер мой муж, я ничего не сообщила Тосе.
– Как же так? – Изумление Нуйкина было неподдельным.
– Ну, а что я должна была сообщить ей? Умер в постели любовницы? (Простите, конечно…) Приезжай? Да и каково ей было бы тут, приедь она сюда, во время этого гнусного похоронного позора.
– Но ведь отец все-таки.
– Отец… В том-то и дело. Я позже написала, конечно, объяснила… Она отца не любила, отчасти потому и уехала, из-за наших с ним отношений… Но – смерть есть смерть. Я понимаю Тосю: она в растерянности, никак не может выработать в себе верного отношения к случившемуся…
– А вот и мы! – В дверях кухни, улыбающаяся, появилась Тося, держа за руку дочь.
Юля стояла на ногах твердо, смотрела вокруг осмысленно и в то же время вопросительно: кто этот чужой дядя?
– Ну, иди к нам, – поманила ее бабушка. – Оп-ля!
Юля еще некоторое время стояла в нерешительности, словно думая: стоит идти или нет, раз около бабушки какой-то незнакомый, – но вот смело шагнула вперед и быстро потопала к бабушке, с радостным визгом ткнувшись, наконец, в ее колени.
– Ух ты, моя хорошая! – Екатерина Марковна подхватила ее на руки, затормошила, затискала так, что Юля время от времени вскрикивала и заливалась тонким смехом.
И вдруг по колготкам ее заветвилась тонкая струйка…
– Ах ты, проказница! Ну-ка, пойдем менять штанишки… И не стыдно тебе, не совестно? При гостях? В день рождения? – Екатерина Марковна, шутливо-укоризненно покачивая головой, вынесла Юлю из кухни.
Нуйкин с Тосей остались одни. Семену Семеновичу было совсем неловко: молчать стыдно, а говорить – так и вовсе не знал о чем.
– Простите, конечно, – произнесла Тося, – вы, наверное, хорошо знали папу?
Нуйкин вздрогнул от этого вопроса.
– Не совсем… То есть, если откровенно, знал мало. Вообще не знал…
– Да-а? – удивленно протянула Тося. – Странно… Тогда, значит, вы мамин знакомый?
– Выходит, да. Совершенно верно. Екатерины Марковны.
– Понятно-о… – многозначительно произнесла Тося. И не только с удивлением, но и как бы с некоторой настороженностью оглядела Нуйкина с ног до головы. – И давно вы познакомились?
– Нет. Если честно, совсем недавно. С полгода назад…
– Понятно-о… – вновь многозначительно протянула Тося. – Но вы хоть знаете, что у нас случилось в семье? Что умер папа?
– Да, да, конечно. – Нуйкин не мог смотреть на Тосю, опустил глаза.
– Семен Семенович, у меня к вам просьба… Но только дайте слово, что ничего не расскажете маме?
– Ну, это само собой. Не беспокойтесь.
– Папа у нас был замечательный человек. (Нуйкин так и обмер от этих слов.) Замечательный. И мама глубоко переживает его смерть. Прошу вас, Семен Семенович, никогда не говорите с мамой на эту тему. Для нее это – незаживающая рана. Боль. Не нужно травмировать ее. Прошу вас!
– Ну что вы, Тося, что вы! Обещаю вам! Да мы и так никогда не говорим об этом. Зачем?..
– О, я смотрю, у вас тут оживленный разговор… Познакомились поближе? Ну и молодцы! – Екатерина Марковна, улыбаясь, ввела внучку за руку на кухню. – Ты бы вот о тайге Семену Семеновичу рассказала… Вы не представляете себе, Семен Семенович, как это, оказывается, интересно… и страшно. Правда, Тося?
– Бывает. Поначалу, – ответила Тося.
И тут спасительно зазвонил телефон. Тося вышла в коридор. И, вернувшись буквально через минуту, сказала Екатерине Марковне виноватым, просительным голосом:
– Мам, если я уйду ненадолго… Ты ничего?
– Ну, о чем разговор.
– Там у нас одноклассники собрались. Ведь не виделись сколько…
– Да иди, иди, господи! Нашла, о чем переживать! Иди! – Екатерина Марковна улыбнулась. – Справимся мы тут с проказницей Юлькой. Верно, Юлька? – Она потормошила внучку.
– Ну, я тогда побежала… Всего доброго, Семен Семенович!
– До свидания, – ответил Нуйкин. Он очень не хотел показывать Екатерине Марковне, что у них с Тосей состоялся какой-то тайный разговор. Интонация его голоса была самой нейтральной, обычная вежливость при прощании, не больше.
Остались одни. Екатерина Марковна усадила внучку за детский стол, положила ей пирожное на тарелку, налила в кружку-непроливашку теплого чая.
– Сколько Тосе лет? – спросил Нуйкин.
– В августе будет девятнадцать. А что?
– Совсем девчонка. А глаза – серьезные. Печальные даже.
– Помыкалась там. Говорю: оставайся дома. Не хочет. Поеду обратно – и все.
– А Юля?
– В том-то и дело. Умоляю оставить ее здесь. Пока не решили.
– А где она там живет?
– В зимовье.
– Это что такое? – Слово «зимовье» Нуйкин слышал не раз, но положа руку на сердце не знал, что оно из себя представляет.
– Ну, это избушка, что ли, такая. В тайге. В глухом лесу. Летние бывают избушки, зимние. Всякие. Живут они там все вместе, бригадами.
– Зимой холодно?
– Бывает, что очень. Но от Тоси мало чего добьешься. Все больше отмалчивается.
– Характер?
– Нелюдимой стала. Совсем не та, что уезжала. Прямо узнать не могу.
– Ба-ба, ма-ма, – лепетала за своим столом Юля. Сидела довольная, вся перемазалась в креме, что, видно, особенно нравилось ей. Бабушка не обращала внимания, не ругала.