Страница 8 из 19
– Георгий Викторович! Здравствуйте, здравствуйте, – заворковала Елена Михайловна. – Вы не поверите, но вам сегодня шикарно повезло…
– …премия? повышенный гонорар? выдвижение в лауреаты?
– Фу, какая грубая фантазия! Нет, Георгий Викторович, совсем другое. – И Елена Михайловна, грациозно поднявшись со стула, натурально обняла писателя Баженова и поцеловала его долгим, нежным, страстным поцелуем прямо в губы. При этом две сестрички ее, две двойняшечки, заходили ходуном и ласково прижались к нему, как самые близкие чуткие родственницы.
– Ах, Георгий Викторович, старый вы ловелас, – прошептала Елена Михайловна. – Как, оказывается, вы хорошо умеете целоваться.
– Правда?
– Я вообще заметила: писатели очень хорошо целуются.
– А вы многих из них знаете?
– Я знаю одного, но зато какого – Георгия Баженова! – со смехом воскликнула Елена Михайловна.
– В таком случае, Леночка, вам презент! – И как бы из ниоткуда, а может, из кармана, а может, Бог его знает еще откуда (Баженов частенько показывал Елене Михайловне карточные фокусы, которые своей загадочностью и замутнённостью приводили ее в искренний восторг!), перед лицом Елены Михайловны затрепетали три красочных лотерейных билета.
– Что это?
– Леночка, это судьба! Я бы сам воспользовался ею, но решил вручить ее вам. С судьбой не спорят и не шутят. Ее покорно принимают. – И он с легким поклоном протянул ей неожиданный подарок.
– Но что же это?!
– Это билеты «Бинго»! Каждое воскресенье разыгрывается счастье человека и вы можете стать обладательницей жар-птицы.
– Ах, Георгий Викторович, какой жар-птицы! Но спасибо вам, спасибо, дорогой, спасибо, мой сладкий! – И она вновь прильнула к его губам долгим и страстным поцелуем.
Баженов, конечно, не сопротивлялся.
– Но постойте, – вдруг вспомнила Елена Михайловна, – «Бинго», «Бинго»… Ведь в этой конторе, кажется, работает краля нашего Максима.
– Какая краля?
– Да неужто вы не знаете, Георгий Викторович? Вот всегда так: писатели, как мужья о женах, все важные новости узнают последними. Ну эта его, худенькая, как ее… Нина! Точно, она в «Бинго» работает. Вот хохма будет, если я выиграю! Я им там всем нос утру.
– Непременно выиграете, Елена Михайловна. Ну, а как там для меня? Есть что-нибудь на сегодня?
– Для вас, Георгий Викторович, всегда найдется. Вот, смотрите, куча рецензий на редактуру!
– Спасибо.
– Кстати, оплата через неделю. Не забывайте. И вот что еще… Давно хотела вас спросить: знаете, например, почему я до сих пор ни одного вашего произведения не прочитала?
– Неужели ни одного? – удивился Баженов, хотя знал: точно, ни одного.
– Ни одного. Вам обидно?
– Я завидую вам, Леночка. У вас впереди столько радости и удовольствия от чтения.
– Вы всё шутите, а я серьезно. Так знаете, почему? Потому что о вас никто не говорит. Ни одна живая душа. А секрет жизни знаете?
– Какой именно?
– А такой, что скромность – кратчайший путь к забвению. Надо кричать о себе, надо требовать, надо топать ногами, надо скандалить наконец! Ну, идите сюда, бедный вы мой, я вас пожалею… поцелую… – И она в самом деле, такая игривая и ненасытная, опять стала целовать его страстно и всерьез. – Так и быть, Георгий Викторович, беру над вами шефство. Буду таким рупором, что о вас даже под землей услышат. Согласны?
– Под землей не надо. А вообще – согласен.
– Ну и договорились, милый… милый вы мой… дайте я вас…
Часть вторая
Какой – такой – никакой
Однажды Антон Иванович понял простую истину: воевать нужно только тогда, когда знаешь наверняка – выиграешь. Да, конечно, в пылу гнева и раздражения он не раз возмущался и предрекал: «Ох, кончится это плохо, кто-нибудь да прибьет эту псину!» Или: «Точно, не выдержит, я тебе обещаю (говорил он жене Марине) – выбросится псина из окна!» И многое другое еще говорил жене. Например, такое:
– Ты понимаешь, больше всего на свете меня удивляет, как этот Тимур Терентьевич никого не боится.
– А кого ему бояться?
– Ну откуда ему знать, что мы нормальные люди? Вдруг мы как раз такие, что он к нам в квартиру, а мы ему гирей по голове? Или, в лучшем случае, пинка под зад!
– Он чувствует. Он за версту чует, какие мы люди.
– Нет, попомни мои слова. Он когда-нибудь нарвется… Он же на машине ездит, а на дорогах молодежь сейчас разбойники. Где какая закавыка, они ему голову оторвут.
– Он прокурор. Он никого не боится.
– Да какой он прокурор? Это он раньше был прокурор. А теперь какой-то там народный заседатель или присяжный поверенный.
– Это одна мафия.
– Нет, в самом деле, меня это поражает. Кругом одни головорезы, ну хотя бы друг друга должны остерегаться (на всякий случай), а они никого не боятся, прут на рожон и всё.
Но рассуждать, предрекать и анализировать – это одно, а жить, когда над головой у тебя то воют, то лают, то стучат по ночам колотушками, то грохочут по утрам каблуками по паркету, совсем другое. И еще до того, как Антон Иванович поменял свое восприятие (ибо, если не можешь чего-то изменить, меняй себя, свое восприятие), еще до того, как он полюбил собачий лай и вой и стал воспринимать их как высокую и глубокую песню души, он решил неожиданное: пойти к соседям самому и познакомиться поближе. Взял бутылку шампанского, спросил у Марины:
– Пойдешь?
– Ни за что!
– Ну, тогда я один.
– Смотри, как бы не вылетел от них, как вот эта пробка от шампанского. – Она ткнула пальцем в пузатую бутылку.
– Все может быть…
Тем не менее Антон Иванович храбро отправился в поход.
Тимур Терентьевич, конечно, такого оборота не ожидал:
– Ну, чего надо? – был первый его (и, казалось ему, закономерный) вопрос.
– Пришел поговорить… а вообще, вы знаете, – затараторил Антон Иванович поспешно, чтоб сосед не успел его прервать, – мне собака ваша очень понравилась.
– Врешь!
– Честное слово.
– С каких это пор?
– Да вот я как-то вслушался в ее голос и понял: необыкновенная собака. Честное слово. (С тех пор так и пошло в действительности: он вслушался и, в самом деле, кое-что понял в ее голосе.)
Тимур Терентьевич буравил соседа недоверчивым взглядом, потом снизошел:
– Ну что ж, проходи, учитель.
– Я не учитель.
– Это все равно. Вы все для меня на одну колодку – учителя.
Антон Иванович протянул соседу бутылку шампанского, но не удержался, спросил:
– Почему? Почему учителя?
– Вот так сразу тебе все и расскажи… Тоня, к нам учитель. Накрой там на кухне!
Как будто тень какая-то метнулась из одной комнаты в другую (кажется, она даже кивнула Антону Ивановичу: здравствуйте, мол), но голоса никакого не было.
– Квартиру смотреть будешь?
– Зачем? – удивился Антон Иванович.
– А у людей мода такая: сначала квартиру обсматривают, а потом учат как жить: там поставить, тут убрать, здесь передвинуть. Но у меня с этим строго.
– В каком смысле?
– Чего в каком смысле?
– В каком смысле «строго»?
– А в таком, что смотреть нечего. В спальне кровать и тумбочка. В столовой стол и диван. У сына кушетка и компьютер. На кухне холодильник, плита и «уголок». Всё.
– Гм, по-спартански живете, – в самом деле удивился Антон Иванович.
Прошли на кухню; тут, действительно, всё так и было, как обрисовал сосед. За плитой колдовала хозяйка, жарила яичницу. Что заметил Антон Иванович: была она на высоченных каблуках, как говорят, на шпильках-гвоздиках, так что цокот был в самом деле, будто табун по паркету мечется.
– Что-то я забыл, как тебя зовут?
– Антон Иванович, – услужливо (надо же: именно так и отметил он про себя – услужливо) подсказал Антон Иванович.
– Так вот, Тоня, это учитель, а это моя жена Антонина Ивановна, по-простому – Тоня.
Тоня (Антонина Ивановна) обернулась от плиты, улыбнулась Антону Ивановичу. Но какая это была улыбка! Необыкновенная в своем роде: тихая, грустная, с затаённой безуминкой в глубине и горестной покорностью. Такую же затаённую безуминку в глубине, в таких же охро-золотистых глазах заметит со временем Антон Иванович и в глазах собаки Бинго, и это его в самом деле поразит до глубины души: ну, надо же!