Имперский романсеро

Гладиолусы

Б. Колымагину

Ставни смотрятся окладами икон,только в ликах нет воскресного тепла.И стучит по сапогу прощальный звонот бутылочного жалкого стекла.Навалившись ярким цветом на забор,гладиолусы мерцают все наглей:многоглавый, как дракон, цыганский хор,онемевший вместе с криком журавлей.Сколько нас, осиротелых и немых,бродит утром по стеклянным площадям,растеряв на деревянных мостовыхжизнь, приросшую к беспомощным горстям.Наиграешься с фарфоровым котом,обведешь ему помадой красный рот.Все, что бережно оставишь на потом,не с тобой, скорей всего, произойдет.Нет ни сахару доверья, ни свинцу.За последним перевалом сентябрядух проснется от удара по лицу,как мороз вдохнет заряд нашатыря.Утонуло в ряске старое весло,горькой плесенью пропахли паруса.И закат ложится в воду тяжело,как монеты на уcталые глаза.

Беловодье

На ветру газета ярко горит,развернешь – и не удержишь в руках.Как сыграли Лиссабон и Мадрид,не успеешь дочитать впопыхах.Керосинками чадят пикники,господа уходят в фанты играть.Тянут жребий боевые полки,за кого идти теперь умирать.Дворник медленную стружку метет,и на камешках железо искрит.В Божьем храме удивленный народдетским голосом с царем говорит.Ниткой бусинок он нижет слова,колыхая разноцветную ртуть:за венедами звенит татарва,за мордвою – белоглазая чудь.Мы оглохли от бессонных цикад,обнимая глупых девок во сне,по откосам ниспадает закат,застывает страшным комом на дне.Люди белые идут за стога,а выходят, будто тени темны.На ковре пылает след сапога.а на солнце – отпечаток луны.

Бойцовые петухи

Петухи срастаются, как близнецы,шаром вкатываются в хоровод:волчья стая сцепилась в шкуре овцы,сапогами стучит в живот.В жженый сахар растаяли леденцы,опустились в пучину вод.Раздуваясь волынкой в клубах огня —не до музыки в звоне шпор.И снует вездесущая пятерня:не наказан, не пойман вор.Недолго осталось до Судного дня,из избы уж вымели сор.Сколько злата ты в черепном чепцеунесешь в черноту аллей?День, как порох, сгорит на твоем лице,но с приходом луны оно – злей.Два бога в одном мировом яйце,ветер слушают из щелей.В душе моей горбятся инь и янь,валетом спят дочь и сын,но руке не дано превратиться в длань,даже если в ней – апельсин.Ну, куда ты, несчастный, в такую рань.Если любишь, живи один.Переходим студеное море вброд,места нет в снегу – янтарю,голос сердца баюкает мой народ,дай дорогу поводырю.Мы любому встречному смотрим в рот:не пора ли трубить зарю.Очи черные. Лоб белизной горяч.А любовь, как хмельная взвесь.алым гребнем победы летит кумач,за горою, то прямо здесь.И мой хохот бесстыжий, как жалкий плачна исходе. Вот вышел весь…Петухи, сокрушающие дворцы…Тяжким тленом изъеденные венцы…

Зимний город

Снежинок мельничные колесазастрянут промеж домов,с зеркального отразив откосатяжесть дневных дымов.За их расправленные каркасыуходят под кров сетейразлуки трагические гримасы,рожи пустых страстей.Елок унылые колокольнирешают, клонясь челом,кто беззаветней и добровольнейпервый пойдет на слом.Солеными псами стоят на страже,познали на вкус моря,все глубже вмерзая в глухие пляжи,корявые якоря.Но тщетно трещит, наливаясь злобойи мощью подледных рыб,укрыт маскировочною робой,реки локтевой изгиб.И мы, кто, увы, рождены глупцами,гремим за ночным столом:во рту – разноцветными леденцамиза пазухой – битым стеклом.

Просыпаются дети

Просыпаются дети, размягченные сном.Сыромятные плети укрепились вином.Безразличие тела поднимая с колен,налились до предела разбухания вен.Вожделение трещин бьет куриным яйцомпо смятению женщин с недовольным лицом.Нервом в кукольном лике обрывается нитьчтоб расслабиться в крике и навеки застыть.Как подводные травы в быстром шорохе рыб,создают костоправы несуразный изгиб:в дорогом постоянстве обнимая просторв искривленном пространстве взбаламученных штор.Пони ходит по кругу, а пророк по воде.Окажите услугу неизбывной беде,той, что ставни открыла, и стоит у окна,безмятежно забыла, что могила одна.Наши взрослые страхи, как столбы, высоки.Сколько силы во взмахе сиротливой руки:пустотелой перчатки, оброненной на пол,лошадиной брусчатки торопливый глагол.