Страница 2 из 16
– Не будь Мнемосины, не было бы прекрасных муз, – улыбнулся покровительственно Зевс.
– Да мне-то что до ваших муз?! Музы! Скажите на милость! Только и делают, что шляются повсюду с незаконнорожденным Аполлоном да баламутят богов и людей! Меня называть жестокой у тебя хватает совести, а замечать свои измены и предательства – тут тебя нет. А уж если о жестокости заговорил, так я скажу тебе, что сам ты еще хуже меня. Вспомни, как ты с Метис разделался! Любил-любил, а потом взял и проглотил ее! Так-то ты обходишься с бывшими любовницами! А она беременна была. Да, да, не делай удивленных глаз!.. Думаешь, так я и поверила, что ты сам Афину Палладу родил? Ну нет – не бывало еще на свете, чтобы мужчина рожал, будь он хоть семи пядей во лбу, будь он хотя бы великим Зевсом!
– Но есть же свидетели, – возразил Зевс. – Гефест, например, твой родной сын. Он сам разрубил мне голову, и из нее вышла Афина. Помнишь, у меня тогда голова сильно болела?
– Я все помню, все! – мстительно воскликнула Гера. – Она потому и вышла, что Метис была беременна, а ты ее проглотил. Ты боялся, что она родит сына, который погубит тебя!
– Ох-ха-ха-ха!.. – засмеялся Зевс, вместе с ним рассмеялись и Аполлон, и Афина Паллада, и Гефест с Гермесом, а хмельной Дионис засмеялся громче всех. Лишь Геба молчала, внимательно прислушиваясь к спору своих родителей.
– Смейся-смейся!.. – покачивала головой Гера. – Знаю я эту твою привычку сводить все к смешкам да шуткам. Ты вообще никогда никого не понимал и по-настоящему любил только себя. Тебе никого не жалко!
(Пока Гера говорила все это, Зевс вновь поманил Нике пальцем, пошептался с ней, отдал последние распоряжения насчет Эрота: «Только смотри, чтобы без промахов у меня!» Нике кивнула и удалилась. За нею, не дожидаясь указаний Геры, вышла и Ирида.)
– Да, да, не удивляйся, никого тебе не жалко! – продолжала возмущаться Гера. – Ну, положим, меня не жалко. Любовниц не жалко… – Зевс при этих словах усмехнулся. – Но пожалел бы хоть свою дочь Персефону! Ладно, уж я смотрю сквозь пальцы, что родилась она от Деметры. Но вот что ты отдал ее в жены Аиду, этому чудовищу, я простить тебе не могу! Ты хоть бы представил сначала, кому отдаешь бедную девочку?! Жить в царстве умерших, с этим проклятым Аидом, – до такого только ты и мог додуматься!..
– Аид – чудовище? – изумился Зевс. – Ты забываешь, он наш кровный брат. Он тоже сын великого Крона! Если бы Персефона была моя дочь, брак Персефоны с Аидом был бы невозможен. Деметра – моя сестра, у меня с ней чисто деловые, родственные отношения! Поразмысли-ка своей головой!
– Я-то поразмыслила уже! Подумаешь – Деметра твоя сестра! Да разве тебя это остановит? В наше время еще можно было на сестре жениться, ведь женился же ты на мне, а ведь и я твоя сестра. Почему же ты не мог изменять мне с другой сестрой? Еще как мог! Да и историей доказано, что Персефона твоя дочь от Деметры. И то, что ты отдал ее в жены Аиду, еще раз говорит о твоем бессердечии и жестокости!
– Ох уж эта мне женская логика, – вздохнул в отчаянии Зевс. – Ну, кругом я виноват выхожу… А ты вспомни По! A-а… руками замахала! Ну уж нет, послушай…
Как раз в это время в зал, где кружились и танцевали музы, вошел мальчик с чуть распущенными на спине золотыми крыльями и золотым луком в руках. Сопровождала его Нике. Не обращая ни на кого внимания, слегка задевая крыльями танцующих, мальчик прошел к противоположной от входа стене, вытащил из серебряного колчана свернутый в трубочку лист бумаги. Это была мишень. Несколько раз мальчик делал два-три шага назад, прищуривал то левый, то правый глаз, возвращался к мишени и поправлял ее.
Пока он занимался своим делом, Нике шепнула Афродите, что Зевс начинает сердиться, необходимо поторапливаться. И сразу же танец из быстрого, веселого, порхающего превратился в медленный, проникновенный, томный… Надя почувствовала слабость, две грации подхватили ее под руки и повели на ложе. Надя благодарно, устало улыбнулась им. Богини приготовили постель, надели на Надю легкое пышное убранство, уложили ее, а сами расселись вокруг нее, в ногах, в голове, и начали петь сладкую, тягучую песню. Они пели и томно вздыхали, а Афродита стояла в стороне и затуманенным взором глядела Наде в глаза. Этот странный взгляд богини любви, это пение, вздохи муз и граций привели Надю в непонятное волнение… Она изредка протяжно вздыхала и рассеянно улыбалась…
Алеша тем временем в тревоге метался по залу. Он понял теперь всё… боги обманули их…
Эрот отошел к противоположной от мишени стене, вложил в лук золотую стрелу и натянул тетиву. С тонким свистом мелькнула по комнате золотистая нить. Богини все так же пели, Надя вздыхала, Зевс гневался и продолжал спорить с Герой, Алеша мучился, а Эрот лишь недовольно покачал головой, нахмурился. Он вытянул из колчана вторую стрелу и сильным движением пустил ее из лука в мишень. Алеша мучился, боги спорили, богини пели, а Эрот вновь поморщился и постоял некоторое время в задумчивости. Выпустив третью стрелу, Эрот рассердился, бросил в досаде лук на пол и, заложив крылья за спину, начал быстро расхаживать по залу…
– В чем дело? – спросила Нике. – Время давно вышло.
– Не твое дело! – буркнул мальчик.
– Да ведь все три стрелы вошли одна в другую! – воскликнула Нике. – Я покровительствовала удаче.
– «Покровительствовала»! Больно надо! Тем хуже! – бормотал мальчик.
– Да в чем дело? Чем ты так недоволен?
– Стрела не идет. Не идет! – закричал мальчик. – Мой первый выстрел был неудачен. Я не попал в сердцевину. Да, да! Иди и взгляни, Нике!
– Да полно…
– Кто-то мешает мне. У меня перед глазами все время лучи какие-то сверкают!..
– Взгляни же на нее, – показала Нике на Надю.
Надя лежала с закрытыми глазами, вздыхая тяжело и часто, протягивая в пространство руки, которые ей гладили, целовали, обнимали грации, музы и сама Афродита; нельзя было без сострадания смотреть на нее…
А Алеша шептал: «Правильно, правильно, правильно. Правильно, правильно, правильно… Так вам и надо, так вам и надо…»
А Зевс уже не спорил с Герой, а кипел негодованием:
– Ты у меня добрая, сердечная, умная! Как же! А то, что ты Но замучила, это ничего?! Бедная Но!.. За что ты так мучила ее? К чему преследовала, зачем не давала ей жизни? Бедняжка, она совсем обезумела от твоих укусов, не знала, куда деться от тебя. Подумать только, умри она – и не было бы рода Эпафа, Алкмены, а значит, не было бы и Геракла, величайшего из героев!
– Преследовала и буду преследовать! – не сдавалась Гера. – Но ты хитрый, сумел спрятать ее от меня. А мою жестокость к ней – будь спокоен – боги простят мне. Ведь Геракла я не сжила со света, простила бесстыжий его род…
– Она простила Геракла! Она простила его род! Да что ты могла ему сделать? – изумился Зевс.
– Это неважно. Знаю, что бы сделала, не беспокойся, – снисходительно улыбнулась Гера. – Главное, что простила. Даже дочь мою любимую, маленькую Гебу, в жены Гераклу отдала. Я не обманщица какая-нибудь, не лгунья. Это ты только можешь святым прикидываться. Вспомни Данаю свою! Прикинулся золотым дождем, надо же! Золото необыкновенное какое! Подумаешь! Да я эту Данаю, я ее…
(В это время Нике подошла к Зевсу и доложила на ухо, что Эрот сегодня не в форме, плохо у него обстоит дело с меткостью. Не уверен, что поразит сердца любовью. Ручаться не может. «Но!.. – развела Нике крыльями, – попытка не пытка…» Зевс нахмурился, подумал немного и, тут же наказав что-то Нике, отправил ее в другой зал. Гера поняла, что Ирида точно выполняет свою задачу, и слегка улыбнулась. Теперь-то уж она верила, что «вечер встречи» Зевса с Надеждой не состоится.)
– И не только Данаю, – продолжала Гера, загадочно улыбаясь. – Я и сына вашего, Персея, в гроб загоню. Еще и до Диониса, этого бесстыжего пьяницы, доберусь! Пусть он спас меня, но он тоже твой побочный сынок – от Семелы… Как подумаешь, с кем только ты не изменял мне, так голова идет кругом! Нет во всем божьем царстве женщины, которую бы я не чувствовала своей соперницей! От тебя всего можно ожидать – тебе что богиня, что земная царица, лишь бы женщина. Эх ты, бог ты бог… В кого ты только уродился такой! Не иначе как в батюшку нашего, тьфу-тьфу, великого Крона! И не стыдно тебе, не совестно? Нет, не стыдно тебе! Ни передо мной, ни перед богами, ни перед людьми! Ты думаешь, что все так просто, ну изменил – и изменил, мало ли… Так ведь есть еще люди, они на тебя смотрят, и что им остается делать? С тебя пример брать?