Страница 3 из 12
Дариор понимал, что ему не следовало бы вспоминать сейчас о маньяке, – этот вопрос был закрыт ещё в шато Варао. Но молодой историк ничего не мог с собой поделать. Дотошное любопытство снова и снова брало верх над здравомыслием. Поэтому голова Дариора оставалась полностью забитой. Он всеми силами пытался отыскать знак, недвусмысленно указывавший на мотив маньяка. Историк пытался найти закономерность в действиях преступника. Так или иначе, пришлось возвращаться к книге и разбирать её заново. Дариор аккуратно вытащил из саквояжа рукопись и разложил её на столе. Рядом обеспокоенно заёрзал Мортен, но так и не проснулся. По коридору пронеслись деловитые шаги проводника. Затем всё снова погрузилось в тишину. Надо же, какой разительный парадокс! Здесь, в купе, царили лёгкий полумрак и безмятежное спокойствие, а там, всего в метре за окном, безудержно металась снежная анархия, погружая воду, землю и воздух в ледяной хаос.
Дариор поспешно отогнал непрошеные мысли, склонился над столом и миниатюрным пинцетом подцепил страницу рукописи. На сморщенном древнем пергаменте начинались размашистые витиеватые строчки. Историк прибавил свету и приступил к своей кропотливой работе.
Где-то в этих строках должен скрываться секрет Парижского Демона…
Дариор читал долго, вникая в каждое слово. Книга повествовала о приключениях молодого французского рыцаря – между прочим, однофамильца Дариора. Впрочем, Рено – не такая уж редкая фамилия. Однако было в этом что-то уютное, родное…
Кстати, Дариор и имя взял от этого древнего рыцаря. Когда-то давно отец говорил Алексею Михайловичу, что Дариор де Рено – его далёкий предок. Впрочем, историк не верил в это ни тогда, ни сейчас. Но имя взял – ибо красивое и звучное.
По ходу сюжета рыцарь вместе с группой сподвижников двигался через леса средневековой Франции в поисках убийц своего отца. Надо же – даже здесь Алексей Михайлович и древний рыцарь оказались близки!
Ночь тем временем неминуемо приближалась к самому разгару. Её эпицентр накалился добела. Было слышно, как в соседнем купе уже вовсю разливают шампанское.
В купе заглянул проводник, и Дариор нехотя отвлёкся от чтения.
– Господин инженер, не желаете ли пройти в вагон-ресторан?
Дариор взглянул на часы: 22:30.
– Успею ещё, – ответил он.
Когда проводник удалился, Дариор вновь склонился над книгой. Какому глупцу вздумалось считать этот современный бульварный роман исторической хроникой XIV столетия?! Современный слог чувствовался уже с первых строчек. Ну, вот хотя бы в предисловии: «Чума – последний довод королей». Фраза «последний довод королей» выводилась на артиллерийских орудиях в более позднее время, не описанное в книге. Стало быть, и сама книга создана гораздо позже XIV столетия. Это же абсолютно очевидно!
Однако история требовала продолжения. Дариор перевернул очередную страницу и приступил к следующей главе.
Вскоре он покончил с первой частью рукописи. Ему не терпелось приступить ко второй, однако время приближалось к полуночи. Нужно было заглянуть в вагон-ресторан, дабы не вызывать подозрений. И Дариор нехотя поднялся.
– Вставайте, комиссар, – сказал он, деликатно взяв Мортена за плечо. Но тот лишь раздражённо перевернулся на другой бок и пробормотал что-то вроде: «Потом догоню».
Историк пожал плечами и вышел в коридор. В поезде было пустынно. За дверьми больше не бушевали голоса – очевидно, вся публика стянулась в вагон-ресторан. Дариору пришлось проследовать туда же. В отличие от безмолвного полумрака купе, вагон-ресторан показался историку вульгарно-светлым и переполненным. Здесь уже вовсю готовились к новогоднему торжеству. Повсюду слышались умиротворённые разговоры и плеск лившегося вина. Однако Банвиля здесь не было.
Внезапно поезд начал плавно сбавлять ход. Пассажиры явно это заметили и принялись обеспокоенно озираться. Через некоторое время в вагоне появился проводник.
– Не извольте беспокоиться, господа. Это техническая остановка. Поезд остановится не более чем на десять минут, а затем продолжит путь.
Пассажиры постепенно успокоились, и вплоть до остановки поезда всё оставалось в таком же умиротворённом спокойствии. Когда же тяжёлые колёса локомотива с грузным лязгом остановились, некоторые путники поспешили наружу, дабы вдохнуть воздуха и вновь узреть русскую зиму и русские просторы. Дариор снова поискал глазами Банвиля, но так и не обнаружил бывшего лейтенанта ни среди оставшихся, ни среди уходящих пассажиров. Раздражённо выругавшись, историк развернулся и направился в купе. Но там он вообще никого не обнаружил – комиссар тоже куда-то исчез. И Дариор не на шутку разозлился. Не хватало ещё бегать по всему поезду и искать друг друга! Мещанов ведь ясно велел не бросаться в глаза и тихо сидеть в своём купе! Так нет же – господа парижане, похоже, решили обследовать весь поезд от первого до последнего вагона!
Дариор яростно облачился в дорогую бобровую шубу (подарок Мещанова) и снова вышел из купе. Да уж, не бросаться в глаза оказалось непосильной задачей! Магистр ждал, что путники будут вести себя тихо, а они бродят по вагонам, будто неприкаянные души. Судя по всему, непоседливые французы уже выбрались из поезда на станцию. Смирившись с этой мыслью, Дариор быстрым шагом преодолел коридор и вышел в зимнюю стужу.
Стоило ему оказаться на станции, как всё тело сковал лютый мороз. Что и говорить: годы жизни во Франции дали свои результаты. Коренному русскому жителю эта стужа не показалась бы чрезмерно суровой. Однако Дариор едва ли мог вздохнуть при такой температуре воздуха. Сперва он даже устыдился своей слабости, но затем решил мыслить более рационально. «Не стоит отчаиваться, – решил он. – Привыкнуть можно ко всему. Главное – практика, практика и ещё раз практика!»
Осторожно, шаг за шагом, изнежившийся русский парижанин робко ступил на знакомую землю. Вот она, Русь – такая близкая и такая незнакомая! Как она встретит старого друга? Не сочтёт ли педантом? Наверняка те же чувства ощущал Чацкий, вернувшийся из долгих томительных странствий. Или Дубровский, так стремительно прибывший в родной край…
– Поезд стоит не больше десяти минут, – зычно напомнил проводник, бесцеремонно рассеивая грёзы задумавшегося историка. – Прошу не опаздывать.
Заботливая луна высоко стояла в небе. Её голубоватое сияние пронизывающей пеленой охватывало землю, не давая ей погрузиться в полную тьму. Облака молча и с незримым уважением обходили светило стороной. Дариор возвёл очи к небу. Вот они – русские небеса, и эта русская луна, и этот знакомый русский снег, назойливо сыплющийся на голову. Как долго он ждал этого, как долго врал себе, говоря, что не тоскует по дому! Разве можно было отвернуться от всего этого?
– Господин Одоевский? – глухой голос вновь вырвал историка из омута мыслей.
Новоявленный иоаннит обернулся и внимательно взглянул на нарушителя спокойствия. Это был довольно высокий мужчина, заросший чёрной бородой, в тёплом, в меру поношенном пальто. Его волосы, выбивавшиеся из-под меховой шапки, стремительно развевались на ветру. Губы сильно обветрились, что свидетельствовало о долгом нахождении на морозе. Можно было бы принять этого незнакомца за образец исконно русского жителя, если бы не чрезмерно умудрённое выражение лица. Казалось, что за кожаной оболочкой его головы так и переливаются великие думы.
– Nein! Ich bin Herr Krause, Ingenieur. Was wollen Sie?[1], – настороженно отозвался Дариор, бездарно имитируя берлинский акцент. Что-то явно не понравилось ему в этом незнакомце. Быть может, излишние позывы предусмотрительности? Но откуда тогда этому умнику известно его имя? Для всех должен существовать инженер Гер Краузе, но никак не госпитальер Алексей Одоевский.
– Не волнуйтесь, Алексей Михайлович, – продолжал незнакомец, – разрешите представиться: Тимофей Стережецкий. Я адъютант при капитане Унглике. Рад знакомству.
Вот и загадка умного лица разъяснилась! Незнакомец тем временем дружелюбно кивнул и даже протянул руку. Дариор вяло пожал её. Кто такой капитан Унглик? Он решительно не знал, как действовать дальше.