Страница 33 из 49
Я вздохнула. Алиса — запрещенный прием, называть меня по имени. Что с ним делать?
— Ладно, — пробурчала я тихо. — Поехали со мной, только, чур — молчать! Что бы вы ни увидели.
— Сомневаюсь, что меня может еще что-то удивить… — прошептал он себе под нос. Я сдержала улыбку. Как ты ошибаешься!
***
Сестра с отцом жили на окраине. Частный сектор, но людей, как по мне, все равно слишком много. Дома прилеплены друг к другу, всюду собаки, машины… Если в деревне уже лежал снег, то здесь царила вечная грязь. Месиво из песка, земли, замерзших луж и серого снега. Да уж, отвыкла я от этого… Уазик остановился около выкрашенных зеленой краской ворот, на которых висела черная табличка. Она гласила: "Отворот, приворот, сглаз, порча и венец безбрачия".
— Это что? — голосом, в котором сквозили очень нехорошие подозрения, уточнил участковый. Я фыркнула, прошла мимо и без опаски открыла калитку. В нашем дворе собак не было и быть не могло — они чувствуют возмущения в природе, а значит, любую тварь тоже заметят. Оно нам надо?
— Вы же сказали, что вас ничего не удивит, — не удержалась я, когда Алексей Михайлович за спиной тихо охнул — надо полагать, увидел стоявший на заднем дворе алтарь.
Мы поднялись по высокому крыльцу, я недовольно покачала головой, заметив, что краска совсем облупилась — понятное дело, Ника и не подумает домом заниматься, а отец таких мелочей никогда не замечал.
Осторожно открыв дверь, я со странным чувством вошла в дом. Я здесь никогда не жила — отец с Никой переехали, когда ей исполнилось пятнадцать, я к тому моменту скрывалась от охотников в брянских лесах. Потом, конечно, все наладилось, я вернулась, но своим этот дом никогда не считала. К людям, обитавшим в нем, отношение тоже было двоякое, поэтому теперь я разувалась в сенях, одновременно желая увидеть их и страшась этого. Участковый, видно, заметил метания — его внимательный взгляд следил за мной, словно изучая. Мне это не понравилось и я уже уверенно шагнула в жилую часть дома, оставив его позади.
— Папа!
Это одинокое слово произвело эффект разорвавшейся бомбы — дальше по коридору, справа в комнате что-то гулко бухнулось на пол, покатилось с глухим "гррррр", в комнате слева зашуршало и раздались торопливые шаги — из дверного проема выглянула невысокая, черноволосая девушка. Густо подведенные черным глаза, лиловые губы и пирсинг, покрывавший все доступные части лица на удивление не портили ее, хотя и создавали весьма инфернальную картинку вкупе с накинутым поверх черной водолазки алым пончо. На секунду показалось, что Ника меня не узнала — я так точно определила ее только по запаху — но в следующий момент она громко, хрипло "хакнула" и заорала:
— Возвращение блудной дочери! Па! Иди посмотри!
— Пора бы уже выйти из подросткового возраста, — чувствуя, как теплеет в груди и страх наконец отпускает, сказала я, проходя на кухню. На полу растекалась бордовая лужа с ошметками картошки и капусты, рядом лежала перевернутая кастрюля. Отец как раз вытирал руки полотенцем и потому обняли меня с секундным замешательством.
— Прости, пап, не хотела пугать… — пробормотала я ему в плечо, пока Ника, словно не замечая царящего вокруг бардака, уперев руки в бока, рассматривала участкового. Тому было заметно некомфортно под ее взглядом.
— Ника уберет, — продолжая сжимать меня в объятиях, он повернул голову в сестрице. Та скривилась, но на нее уже не обращали внимания — подталкивая меня в спину, отец прошел в зал и раздраженно раздернул шторы, впуская солнце в комнату. В солнечных лучах дым от курильницы на столе стал еще заметнее. Распахнув форточку, я потушила угли, брезгливо собрала разбросанные на столе карты и отодвинула небольшой столик с ведьмовскими атрибутами за диван. Вскоре ничего не напоминало о том, что две минуты назад в комнате проводили ведьмовской ритуал.
— Навоняет всякой дрянью… — ворчливо вздохнул отец, развеивая руками остатки дыма. Я сидела в кресле напротив, рассматривая его после долгого года разлуки. За это время он еще больше постарел — в волосах добавилось седины, высокий открытый лоб с залысинами избороздили морщины. Но глаза стали другими — более спокойными, что ли? Пока мы жили вместе, я всегда видела в них смятение, настороженность. Теперь карий взгляд смотрел на меня с легкой ностальгией, словно на гостя.
— Как ты? — подавив неприятное осознание этого факта, я заставила себя забыть обиду. Все это мы уже проходили — я оборотень, по-другому никогда не будет и не может быть, и вина тут скорее моя, чем его. — Все еще работаешь?
Отцу было уже за шестьдесят, но он по-прежнему работал на заводе.
— Если бы, — Ника бесшумно вошла в зал, оглядела перестановку и, недовольно пожав плечами, уселась возле отца. Участковый занял стратегическую позицию позади меня. Очевидно, он не знал как относиться к моему семейству. И я его понимала — после того, что он видел на воротах, после явления Ники, окружающая мирная обстановка воспринималась с настороженностью: колыхались тюлевые занавески на окне, обычная черно-белая кошка драла когтями ковер (знает, зараза, кто я такая и все равно пакостит!), тикали настенные часы на старых выцветших обоях, лежали на другом кресте вышитые пасторальными пейзажами диванные подушки.
— Их летом сократили, он теперь дворником подрабатывает в ближайших многоэтажках… — продолжила между тем сестрица.
Отец покосился на нее неодобрительно:
— И буду делать это и впредь! А что мне, в доме сидеть, пока у тебя черти по стенам скачут?
— Я деньги зарабатываю! — возмутилась Ника с видом оскорбленной невинности.
— Да уж… — проворчал отец и устремил взгляд карих глаз на Алексея Михайловича. Я почувствовала, как его пальцы нервно сжались на спинке моего кресла. — А вы, молодой человек, кем работаете?
На их месте я бы задала другой вопрос: а вы, собственно, кто? Но наша семья никогда и не была обычной. Полагаю, к незнакомцам в доме они привыкли — в отличие от меня.
— Участковым, — последовал короткий спокойный ответ. Я усмехнулась, наблюдая за реакцией родственников: отец явно пытался прикинуть, как эта работа связана с моим появлением, Ника делала мне страшные глаза — ее отношения с полицией не заладились давно и надолго.
— Здесь он как друг, а не как полицейский, — насладившись зрелищем, уточнила я.
— Мент — всегда мент, — проворчала Ника, спуская с дивана ноги. Тонкие черные джинсы задрались на щиколотках, открывая безобразные, похожие на маленькие полумесяцы ранки. Я сузила глаза.
— А ведьма — всегда ведьма, так?
Воцарилась нехорошая тишина. Я не сразу поняла ее причину.
— Можно подумать, вы о себе никому не рассказывали.
— Ему можно доверять? — словно участкового тут и не было, уточнила сестрица, проследив за моим взглядом и одернув джинсы. И, дождавшись утвердительного кивка, снова расслабленно опустилась на диван.
— Как ты живешь? — неожиданно спросил отец.
Я пожала плечами:
— Хорошо, а разве я плохо выгляжу?
Под его внимательным взглядом захотелось, как в детстве, выложить все, как на духу. Но мне уже не восемь лет. Да и ему не тридцать. Я предпочитала не посвящать отца во все перипетии своей оборотничьей жизни. Может, и хорошо, что мама рано нас покинула — не успела его испортить…
— Ты выглядишь… Мирно.
Я едва не поперхнулась этому определению. Ника скептически меня осмотрела:
— Ну, — почесала она нос, — А, по-моему, она совсем не изменилась.
— Ты внимательна, как всегда, — вернула я комплимент.
Мы перебросились еще парочкой едких замечаний, но затем я все же решилась заговорить о деле. Если быть честной, я не совсем понимала, как мне вести себя с родственниками, да еще и в присутствии участкового. Он хоть и молчал и вообще себя никак не проявлял, а все же явно прислушивался и присматривался. Ника то и дело кидала на него любопытные взгляды. Хотела бы я знать, что там такого интересного?!