Страница 63 из 63
Оказалось, ее советы многим приходятся по нраву.
Асаара слушала все новые и новые истории своих сослуживцев, заодно узнавая их получше, и действовала двумя способами. Если проблема была личной, она старательно хранила тайну и лишь старалась утешить и ободрить. Если же Стражу требовалась поддержка других, она обращалась ко всем остальным — и почти никто не отказывался помочь. Были, правда, те, кто никогда не делился своими горестями и проблемами (например, Натаниэль); другие же говорили, что не хотят обременять Асаару своими трудностями, потому что могут излить душу кому-то еще (так делал Командор). Были те, кто подолгу стыдился признать, что боится или не любит какие-то вещи, происходящие с Серыми Стражами: разрыв с прошлой жизнью, тяжесть сражений на Глубинных тропах, частые и длинные кошмары и прочее. Были и те, кому никак не удавалось помочь — к примеру, Деннена очень подкосила смерть одной знатной госпожи, за интрижку с которой его и сослали в Стражи, и поделать тут, по его словам, было уже ничего нельзя. Однако он и многие другие признавались, что им не хватало таких разговоров. Им было непривычно изливать кому-то душу не по пьяни, а просто так, потому что кто-то другой готов выслушать.
Это было одним из этапов перевоспитания Бен-Хазрат. Он был действительно эффективным. К другим, более жестоким, Асаара не прибегала — но и этого хватило с лихвой.
Асаара обзавелась небывалым авторитетом среди Стражей — как женщина, которая умеет слушать, хранить тайны и поддерживать. У южан даже слова такого не было: Асаара предложила было «акун-атлок» — равновесие разума — но термин не прижился. Зато прижилось случайно брошенное кем-то «слушатель»: именно так ее теперь и звали. Отныне для Стражей «сходить к слушателю» было так же естественно, как для кунари — сходить к тамассран. Они сами говорили, что чувствуют себя легче, когда кто-то помог им посмотреть на их невзгоды свежим взглядом. Сурана публично поблагодарил Асаару за ее инициативу и понадеялся, что традиция иметь слушателя сохранится у Серых Стражей и впредь. Его поддержали.
У ордена дела тоже шли неплохо, хотя иногда и случались неприятности. К примеру, однажды Кейр и Сайлас пропали из Башни Бдения на несколько дней и вернулись сильно потрепанными (Кейр — со стрелой в плече). При этом оба наотрез отказались говорить, что произошло, даже слушателю: правду, кажется, знал только Командор. Асаара также застала однажды приезд королевы Аноры — холодной, высокомерной человеческой женщины, которая хвалила Стражей на словах, но критиковала тоном и взглядом. Анора умудрилась поссориться с Натаниэлем и зачем-то требовала, чтобы «даже духу Хоу на этой земле больше не было», чтобы его изгнали или даже казнили. Суране кое-как удалось их разнять и прекратить распрю, но Стражи еще долго косились на Натаниэля, пытаясь догадаться, за что его так невзлюбила королева Ферелдена. Асаара так этого и не узнала. Впрочем, она не особенно горевала по этому поводу: ей и так было чем заняться.
Она стала картографом Башни Бдения (даже главным картографом всего Ферелдена!); она стала слушателем своих товарищей; Командор начал учить ее новой магии, которую ему передала Веланна — магии долийских Хранителей… и все это не обременяло ее, а только добавляло в жизнь нового смысла. Все это было Асааре близко и интересно, и она занималась своей работой с большим удовольствием.
Такое же удовольствие ей по ночам доставляла Калах. Асаара побывала в борделе, попробовала разных мужчин и женщин — и все же никто из них не был способен заменить гномку. Будучи в жизни грубоватой, в постели Калах становилась нежна и заботлива. Как она как-то объяснила, она старалась додать Асааре той ласки и тепла, которую та раздает другим. Асаара жадно ловила эту ласку, зная, что теперь получает ее не из снисходительности гномки — а как равная ей. Ей нравилось быть равной. Даже приобретя авторитет среди других, Асаара не чувствовала, что превосходит их: каждый, по ее мнению, был в чем-то выдающимся. Маркус, к примеру, был лучшим стрелком среди Стражей; Сайлас обладал исключительной ловкостью рук и даром никогда не проигрывать в карты; Веланна, как она однажды призналась, записывала истории для грядущих поколений долийцев — и у нее это получалось талантливо и с большим вкусом… Каждый Страж умел что-то свое. Асаара умела свое.
Все они были одинаково ценными и одинаково достойными.
И теперь все понимали это.
И жизнь стала совсем другой.
Как-то, уже много времени спустя, Асаара шла куда-то по своим делам — и случайно остановилась, увидев свое отражение в зеркале. И подумала, что она себя узнает — и не узнает.
Из зеркала на нее смотрела высокая (по людским меркам), хорошо сложенная женщина-кунари. Рога понемногу отрастали и выглядели сравнительно ухоженными, хотя специальной мази для них в Амарантайн не завозили. Темно-каштановые, почти черные волосы были привычно заплетены в косу, отросшую почти до пояса. Ранки вокруг пухловатых губ, оставшиеся от иглы тамассран, уже затянулись и были едва заметны: не было видно и отметин на коже, оставленных тяжелой железной маской. В больших глазах словно плескалось темное и дикое Недремлющее море.
Асаара смотрела на себя, думая, что она выглядит почти так же, как прежде — и в то же время совсем по-другому. Теперь она видела свою красоту. Она знала, что цвет ее глаз, привычный для кунари, у южан считается редким и потому особенно привлекает. Она знала, что за этой внешностью скрыты сила, ум, выносливость — и, как говорили другие, большое сердце. Они, правда, много чего еще про нее говорили — например, что она делает так, как принято в Кун. Но сейчас, глядя на себя в зеркало, Асаара поняла, что она сама к Кунари не имеет ровно никакого отношения — и это прекрасно.
Улыбнувшись своему отражению — лицо сразу стало более живым и даже более привлекательным — Асаара в последний раз произнесла священные слова на кунлате:
— Это должно быть.
После чего улыбнулась, немного беззаботно качнула головой и направилась дальше по своим делам.
Впереди был очередной хороший день.