Грехи отцов

Наконец впереди открылась поляна, а на ней костер и расставленная рядом палатка. На бревне у костра льнула друг к другу парочка. Рядом виднелись остатки ужина, недопитая бутылка пива и другая с водой. Языки костра, вздымаясь вверх, ярко освещали мужчину — точнее, парнишку лет девятнадцати или двадцати, не больше. Он был ясно виден: довольно хлипкий, темноволосый, со смазливой, но, на взгляд Дэрила, не внушающей доверия физиономией.

Девушка сидела боком к костру, положив голову парню на плечо. Лицо ее скрывал капюшон куртки; со своего места Дэрил видел лишь маленькую руку и выбившуюся из-под капюшона золотистую прядь.

Но этих примет хватило, чтобы узнать ее, и Дэрил замер, боясь даже дышать.

— …Все это сказки! — протянула девушка нежным, словно перезвон челесты, голоском.

Должно быть, влюбленные продолжали разговор, начатый до его прихода.

— Сказки — в Библии твоего отца! — резковато ответил парень.

— Не говори так, не надо!

— Кстати, твой отец нас не пропалит? Он не знает, где ты?

— Не беспокойся, папа думает, что я ночую у Лиззи Миллс, — с улыбкой в голосе ответила девушка. — Лиззи меня прикроет, если что.

Дэрил слушал, с каким-то сладко-болезненным чувством впивая ее нежный голос, следя за тонкой рукой, гладящей парня по плечу. К нему самому даже в двадцать лет ни одна девушка так не прижималась… И вдруг желание пронзило его — острое, темное желание; и вместе с тем перед мысленным взором неожиданно встала тонкая шея Кэрол, бьющаяся на ней голубая жилка, крестик в ложбинке на груди.

— Ну так что же? Рассказывай дальше!

— Ты же не веришь в эти сказки! — откликнулся парень.

— Не верю, но мне нравится тебя слушать. Значит, твоя пра-пра-пра-пра-пра… в общем, дальняя-дальняя прабабушка стала любовницей дьявола, и он открыл ей секрет бессмертия?

— Так говорится в предании, — серьезно ответил парень. — Поэтому, когда в Салеме начались облавы на ведьм, Доротея Уотли без спора признала все, в чем ее обвиняли, и гордо взошла на костер. Она была уверена, что огонь ее не коснется. Говорят, последние слова ее были: «Ни ангелам, ни смерти я себя не предаю!»

— Как у Эдгара По? — недоверчиво спросила девушка.

— Но ведь Эдгар По не сам это придумал! Быть может, он тоже откуда-то знал наше семейное предание?.. Но пламя охватило Доротею, и она сгорела, оставив по себе лишь обугленные кости. Священники и охотники на ведьм торжествовали победу. Они не знали, что это лишь начало истории! Тело Доротеи погибло, но дух остался в Салеме. Бесплотная, бестелесная, она продолжала жить. Мстила своим преследователям и погубителям, незримо охраняла свою малютку-дочь и заботилась о ней. Говорят, могла бы воскреснуть и во плоти, но для этого требовалось некое условие, которое Доротея то ли не решилась, то ли не смогла исполнить…

— Что за условие?

— Об этом в предании ничего не сказано. Должно быть, дьявол открыл его Доротее уже после смерти. Так или иначе, дух ее бесчинствовал в Салеме и наводил ужас на все поселение. Ни крест, ни святая вода, ни молитвы не помогали изгнать Доротею; и наконец старейшины поселка решили с ней договориться. Взяли в заложники ее мужа и маленькую дочь: обвинили в колдовстве и сношениях с потусторонним миром, пригрозили, что сожгут и их, если дух не оставит Салем в покое. Тогда Доротея исчезла, а для ее семьи казнь была заменена изгнанием. Хирам Уотли с дочерью на руках бежал туда, где их никто не знал — на юг, и начал там новую жизнь. Постепенно его потомки продвигались все южнее и южнее, пока наконец…

— Пока наконец не оказались здесь!.. Гарет, это очень красивая легенда, но неужели ты сам в нее веришь?

Парень загадочно улыбнулся.

— На чердаке у нас, — ответил он, — хранится очень старая рукописная книга. Она передается в семье из поколения в поколение, от матери к дочери. Чужим ее не показывают. И еще, ты наверняка слышала, что болтают в округе о моей матери? Так вот, все, что о ней рассказывают — правда. И, знаешь, мама не раз сокрушалась, что у нее нет дочерей — только сыновья, и некому передать свое искусство. — он лукаво усмехнулся. — Мама не знает, что я потихоньку заглядывал на чердак и эту книгу читал. Кое-какие заклинания и обряды переписал и выучил наизусть. И даже пробовал исполнить. Не знаю уж, много ли у меня получилось, но…

— А заклятие бессмертия, которое наложила на себя Доротея, там есть?

— Есть и оно.

— Странно. Почему же никто больше из семьи Уотли не пожелал стать бессмертным?

— Ну, знаешь… может быть, жить целую вечность, прикованным к земле в виде духа, не так уж весело.

— Но ведь, ты говорил, можно вернуть себе и тело!

— Да, если выполнить условие. Но какое — в книге не сказано.

Девушка ненадолго задумалась.

— Лучше во все это не верить, — серьезно сказала она наконец. — Потому что, если принять это всерьез… колдовство — это ведь очень страшно. Это смертный грех и дьявольский соблазн. Начав колдовать, ты призываешь дьявола, он вселяется в тебя и незаметно разъедает твою душу. Ты начинаешь творить зло, не ужасаясь и не раскаиваясь, может быть, уже и не сознавая, что это зло. И превращаешься в чудовище.

— Это тебя отец так учит?

— Так учит Библия, — строго ответила девушка.

— Ты моя маленькая святоша! — нежно проговорил парень и притянул ее к себе.

Несколько секунд спустя, когда они оторвались друг от друга, девушка добавила мечтательно:

— Хотя… знаешь, будь это правдой — может, я бы и рискнула! Ну какая из меня злая ведьма? Мне даже мух и комаров убивать жалко, и в целом свете у меня нет ни одного врага! Мне кажется, дьявол быстро поймет, что я безнадежна, и отстанет. А жить вечно — это так здорово! Только представь, сколько всего можно увидеть, узнать, пережить… Гарет, вот ты хотел бы жить вечно?

— С тобой, — хрипловато ответил парень, глядя на нее с обожанием, — только с тобой.

Дэрил за кустами стоял неподвижно и старался даже не дышать, но в этот миг, должно быть, как-то неудачно перенес вес с ноги на ногу, и под ботинком у него хрустнул сучок. Влюбленные вздрогнули; девушка начала оборачиваться к нему — медленно, очень медленно, как вчера за челестой, и он понял, что в следующий миг увидит ее лицо…

…Он вынырнул из сна, словно из омута, ошалело хватая ртом воздух. Не сразу понял, где он; казалось, в комнате, освещенной лунным светом, еще витал аромат костра и молодой листвы, еще звучал нежный девичий голос — или, быть может, певучий перезвон челесты.

========== Глава 7 ==========

На втором этаже, в спальне, озаренной луной, Филип Блейк открыл глаза.

Несколько мгновений лежал неподвижно, прислушиваясь к дыханию жены. Андреа спала, но сон ее был неглубок и тревожен, дыхание прерывистое, со всхлипами. Быть может, ее снова мучили кошмары.

Приподнявшись на локте, он долго всматривался в ее лицо, освещенное бледным светом луны. Если бы Андреа проснулась сейчас, возможно, ее поразило бы холодное, отчужденное выражение его лица.

Наконец он тряхнул головой, словно отгоняя какую-то неприятную мысль, и лицо его смягчилось. Наклонившись к жене, он легко, почти неощутимо поцеловал ее в лоб.

Пусть спит спокойно. Она ни в чем не виновата.

Андреа пыталась исцелить его раны любовью — и не смогла; но, должно быть, это вообще не в человеческих силах. И в том, что теперь не верит и боится, ее вины нет. Он поклялся любить ее и беречь — и никогда не причинит ей зла. Никогда.

Как и жене и дочери Пелетье.

Им тоже нечего бояться в этом доме. Он долго об этом думал: слишком уж удобным казалось расправиться сразу с тремя. Например, поджечь ночью флигель. Со всеми разом покончить — и не оставить следов. Это выглядело самым разумным решением, однако он медлил; убивать ни в чем не повинных женщину и девочку, особенно девочку, ему претило. Он ведь не какой-нибудь маньяк, и цель у него достойная — не стоит пятнать ее новым злодеянием.

Вот сам Пелетье — другое дело… Да, теперь все складывается как нельзя лучше! Эд Пелетье — грязное животное, ублюдок, держащий в страхе свою семью. И эти братья Диксоны — мошенники, что наживаются на людском горе и страхе, издеваются над самым… самым святым. Все трое заслужили смерть. Он больше не будет убивать невинных; раз уж без этого не обойтись — он станет орудием справедливости.