Страница 18 из 22
«История античной эстетики» при всех замечаниях, которые можно сделать к любой книге, в целом представляет собой выдающийся труд по античной философии и культуре. Не менее, если не более важным и нужным предприятием стало издание всех диалогов и писем Платона. Такие попытки предпринимались и в дореволюционной России. В конце 1920-х гг. издание платоновских произведений начали Жебелев, Карсавин и Радлов. Они смогли опубликовать пять выпусков, но власти закрыли возможность их продолжения. Марксистско-ленинское руководство книгоизданий настороженно относилось к публикациям основоположника «поповщины». Начавшаяся перестройка помогла не без труда добиться издания Платона только в трех томах. Я уже несколько лет работал по совместительству в Институте философии, и мне было поручено в многотомной и авторитетной библиотеке «Философское наследие» курировать и издавать некоторые из ее томов (поочередно с А. В. Гулыгой). Редакции удалось обойти предписание министерства, разбив второй том на два полутома, чтобы таким образом поместить все диалоги Платона и пять его писем вместе с подложками.
Руководить изданием поручили А. Ф. Лосеву, к редактированию «Государства» был привлечен и В. Ф. Асмус. Отношение к вполне реабилитированному и уже много публикующемуся Лосеву у некоторых начальников всё же оставалось настороженным. Директор института Б. С. Украинцев сказал мне, что особо внимательно надо прочитать вступительную статью ко всему изданию (это был 1967 г.). Мы с тогдашним заведующим редакцией истории философии издательства «Мысль» В. С. Костюченко внимательно ее прочитали и собрали редакционное заседание. Митин, формально председатель редколлегии библиотеки «Философское наследие», как всегда, отсутствовал. Был только В. Ф. Асмус, который, прочитав статью, пожал плечами. Но нам с Костюченко необходимо было делать замечания. Так, чуть ли не в самом начале автор заявил: «Читать Платона по-русски все равно, что Бетховена исполнять на балалайке!» Следует ли тогда издавать его для широкого круга читателей? (Соколов, Костюченко и весьма квалифицированный редактор и переводчик С. Шейнман-Топштейн.) Явно «подстраиваясь» под марксизм, автор выдал словосочетание «материалистический идеализм Платона». Я сказал: «Алексей Федорович! Ведь получается “деревянное железо”, и к нам сразу прицепятся всякие догматики от марксизма. Не лучше ли сказать “космологический идеализм Платона”, по сути та же мысль, но возражать против нее вряд ли кто сможет».
Среди других несуразностей было выражение «эйдос рваного пиджака Ленина». Статью отложили, я ушел, но мне позвонил В. С. Костюченко: «В. В., пришел Гулыга (опоздавший член редколлегии) и стал кричать, что статья А. Ф. очень хороша и надо ее одобрить». Я ему позвонил: «Зачем ты приперся, совсем не интересуясь Платоном?» Арсений Владимирович отвечает мне, что отвергать статью – значит ставить под угрозу всё издание и расстраивать Лосева, который может заболеть. Я его заверил в противоположном (он тогда впервые увидел Лосева). Через день-другой мне с обидой позвонила Аза Алибековна, как бы повторив Гулыгу. Мы условились о встрече у них в квартире, и через два-три дня она там произошла. Мы с Костюченко повторили свои принципиальные замечания, а Аза Алибековна и Сесиль Шейнман-Топштейн работали над текстом. Продолжали такую работу два вечера. А. Ф. сидел здесь же, ухмылялся, приговаривая: «Поучите, поучите старика, как писать». Полученный результат читают теперь многие. Но вступительная статья – второстепенный, если не третьестепенный элемент этого великолепного издания. Главное – отработанные тексты великого мыслителя. (С. Шейнман-Топштейн: «Алексей Федорович, русский язык позволяет передать оригинал не хуже, чем он звучит по-гречески!»)
Но вклад самого Лосева во все платоновские диалоги заслуживает всяческой похвалы. Ведь совсем не просто понимать скрытую и извилистую суть диалогов Платона. Вступительные очерки А. Ф. к каждому диалогу вдвойне и втройне помогают читателю вникнуть в него.
Вместе с его литературной активностью и обсуждением его трудов философской и околофилософской братией, среди которой появилось немало восторженных почитателей, росли известность и авторитет Лосева как последнего философа Серебряного века русской культуры, к тому же пострадавшего от карательных органов и марксистско-ленинских догматиков. Благодаря энергии Азы Алибековны, заведовавшей кафедрой классической филологии МГУ, и нашим общим усилиям в 1985 г. Лосеву была присуждена Государственная премия. Дом на Арбате, где находилась его квартира, был трансформирован в «Дом Лосева» (за ним, во дворе, возведен его бюст) с библиотекой и небольшим залом, в котором происходят различные философские действа.
Калейдоскоп деканов философского факультета в предвоенные, военные и послевоенные годы завершился в 1952 г., когда деканом стал Василий Сергеевич Молодцов, возглавлявший факультет и кафедру диалектического материализма до 1968 г. Имея пестрое партийное образование и популярные работы по марксистско-ленинской тематике, В. С. отличался устойчивым характером, доброжелательностью и дипломатической жилкой, позволявшей ему гасить в зародыше те или иные противостояния между кафедрами или преподавателями. На факультете воцарился «застой», однако не все кафедры одинаково его демонстрировали.
Кафедру истории русской философии, возникшую в значительной мере как результат дискуссий вокруг III тома «Истории философии», возглавлял сначала М. Т. Иовчук, а после его отправки в Минск – профессор Иван Яковлевич Щипанов. Он, как и другие преподаватели кафедры, окончил философский факультет еще в МИФЛИ. Со временем здесь появились и выпускники философского факультета МГУ. Ущербность теоретического содержания лекций и семинаров этой кафедры заключалась в том, что оно почти исключительно черпалось в произведениях русских революционных демократов (Герцен, Белинский, Чернышевский, Добролюбов, Писарев, к которым добавлялись Ломоносов, Радищев). Их проработка в отрыве от западноевропейской философии, идеи которой они во многом (а некоторые и исключительно) развивали, обедняли курсы и семинары, что приводило к значительному падению авторитета кафедры. Студенты выразили его в иронической строфе:
Внутри кафедры возникли тяжелые конфликты между молодыми преподавателями (особенно Е. Г. Плимаком и М. Ф. Карякиным) и Щипановым и Иовчуком, которых резко критиковали за догматический примитивизм преподавания, полное игнорирование теоретически богатого и неоднозначного русского идеализма конца XIX–XX вв. (Соловьев, Бердяев и др.). Эти острые и неприятные конфликты выносились на общие партийные собрания факультета. Руководству кафедры удалось изгнать из ее состава нескольких молодых «бунтарей», заменив их старшими и давно знакомыми им преподавателями (Ш. Мамедов, М. Шестаков). Радикальные изменения в деятельности кафедры, ориентирующейся на все направления русской философской мысли, произошли лишь к началу 1980-х гг., когда умер И. Я. Щипанов и отошел от преподавания М. Т. Иовчук. Теперь ее деятельность стала осуществляться новым поколением преподавателей, ориентировавших преподавательскую и научную работу на произведения весьма компетентных русских дореволюционных идеалистов (Соловьев, Бердяев, Лосский, Ильин, Вышеславцев, Карсавин и других), большинство которых оказались в эмиграции и вели там активную литературную деятельность. Изучение революционных материалистов-демократов отошло на второй и третий план.
Длительное время, как отмечено выше, учение Маркса и Энгельса преподавалось на кафедре истории зарубежной философии, а произведения Ленина и Сталина – на кафедре русской философии. После разоблачения культа личности в 1956 г. была оформлена кафедра истории марксистско-ленинской философии, которой пять лет руководил М. Т. Иовчук, на этот раз прибывший из Свердловского университета. Его сменил профессор Григорий Степанович Васецкий, окончивший в молодости Херсонский педагогический институт и переехавший в Москву. Он работал в аппарате ЦК партии, был одним из друзей Г. Ф. Александрова, который выдвинул его на пост директора Института философии (1946) после ухода с него В.И. Светлова, но проработал в этом качестве лишь до философской дискуссии 1947 г., когда на тот же пост вернулся его друг. Кафедрой истории марксистской философии он заведовал восемь лет, но был снят с этого поста решением парткома МГУ. В его деятельности на посту директора института знаменателен один факт, весьма характерный для морального облика руководящих эпигонов. Как рассказывал мне весьма осведомленный Павел Тихонович Белов (подтверждения я слышал и в самом Институте философии), Григория Степановича как директора «главного учреждения философии» на совете выдвинул в члены-корреспонденты АН СССР М. Б. Митин, давший ему высокую характеристику ученого и администратора. Все присутствующие с этой характеристикой согласились и дружно проголосовали. Когда же открыли секретный ящик, обнаружилось, что все шары, включая и митинский, оказались черными. Об этом скандале доложили секретарю ЦК партии Г. М. Маленкову, который в адрес Митина сказал лишь одно: «Вот сволочь!»