Страница 15 из 23
От этой мысли Геронтий даже поморщился, как от зубной боли. Они знали друг друга давно, многие годы, с тех самых пор, когда Вассиана, малоизвестного инока Пафнутьевой обители, по рекомендации самого игумена Пафнутия назначили настоятелем Троице-Сергиева монастыря. Он, Геронтий, к тому времени уже чуть ли не десяток лет возглавлял Симоновскую обитель. На его глазах происходило быстрое возвышение Вассиана. Сначала его перевели игуменом в великокняжеский дворцовый Спасский монастырь, а уже через два года на влиятельнейшее в церковной иерархии место – архиепископом Ростовским. Его же, Геронтия, перед тем поставили всего лишь епископом Коломенским. Это было обидно.
Но даже теперь, когда Геронтий стал все-таки выше Вассиана по сану, тот все равно умудрялся подавлять митрополита своим авторитетом. Разве может это понравиться? Будь его воля, он бы этого Вассиана в порошок истолок. За все сразу. За высокоумие и гордыню, за то, что был духовником и любимцем великого князя и его матушки, вдовой великой княгини Марии Ярославны. За то, что происходил из родовитой семьи и получил хорошее образование и воспитание, умел держать себя, никогда не суетился, слыл русским Демосфеном за обширные знания Священного Писания и святоотеческой литературы, обладал огромным авторитетом у паствы.
Говорили, что именно ему предложил Иоанн после смерти митрополита Филиппа освободившийся престол, но Вассиан отказался, и тогда был избран он, Героитий. Владыка ловил себя на мысли, что завидует Вассиану, его манерам, речам, его литературному таланту – лишь недавно тот закончил «Житие Пафнутия Боровского», своего учителя, и все хвалили его за удачный труд.
Митрополит упрекал себя за дурные мысли, каялся, просил Господа простить ему этот грех. Но чувства, которые он испытывал, думая о Ростовском владыке, были неподвластны ему.
Вот и теперь Геронтий держал в руках строгое и любезное послание Вассиана Рыло и готов быть разодрать его от злости. На плотной дорогой бумаге с водяными знаками архиепископ писал: «Господину преосвященному Геронтию, митрополиту всея Русии, сын твой, господин, и богомолец Вассиан Ростовский челом бью…»
Геронтий в который уже раз отметил в грамотах архиепископа это новое, лишь недавно появившееся в официальных бумагах наименование государства «Русия». Он, сторонник старых обычаев, не мог еще и сам себе дать отчет, нравится ли ему это новшество, как и утвердившееся обращение к великому князю «государь», а Вассиан уже с легкостью использовал его как общепринятое!
Ссылаясь на свою немощь, владыка Ростовский просил не побранить его и соглашался на утверждение любой кандидатуры на пост епископа Тверского.
«А может быть, он и в самом деле разболелся? – подумал митрополит, – возраст-то наш берет свое…»
Мысли его прервал появившийся в палате митрополичий боярин Федор Юрьевич Фомин.
– Владыка, к нам прибыл архимандрит Тверского Отроча монастыря князь Вассиан Стригин Оболенский, – доложил он и многозначительно улыбнулся.
Все уже знали, что архимандрит – кандидат в епископы Тверские. Знал об этом и сам Стригин, носящий фамилию чаще по прозвищу отца, знатного великокняжеского боярина Ивана Васильевича Оболенского по прозвищу Стрига. В связи с этим назначением и предстояла митрополиту с гостем немаловажная беседа.
… Пост епископа Тверского был на Руси особенным. Ибо находился в формально не зависимом от Москвы княжестве, которое многие годы, да и теперь, соперничало с ней за великое княжение. Нынешний великий князь Михаил Борисович Тверской, родной брат первой, покойной жены Иоанна и дядя его сына-наследника, был по характеру заносчив и независим. Естественно, он не собирался покоряться великому князю Московскому. Но понимал, что тягаться с ним ему не по зубам, в случае военного столкновения он проиграет. Потому старался поддерживать добрые отношения с сильным еще Литовским княжеством, с Казимиром, рассчитывая в случае чего на его поддержку.
В такой ситуации епископ Тверской оказывался как бы меж двух огней. Традиционно в духовных делах он подчинялся митрополиту Московскому и всея Руси. Но под давлением Тверского князя мог вполне отойти под юрисдикцию другого митрополита, Киевского, который располагался на землях, подвластных ныне королю Казимиру, и также имел приставку к основному титулу «всея Руси». Ныне эту кафедру возглавлял утвержденный патриархом Константинопольским Рафаилом митрополит Мисаил, из епископов Смоленских, на Руси более известный как тверской монах Спиридон, прозванный Сатаной за свою резвость и неистовство. Со свойственной ему непотребной энергией принялся этот Спиридон склонять русских святителей на свою сторону, забрасывая их посланиями и письмами, призывал перейти от Геронтия под его юрисдикцию. Особое внимание уделял он родной Твери. Письма его рвали и сжигали, плевались, но опасность оставалась. Потому-то важно было иметь на тверской кафедре своего надежного человека.
Кандидатура князя-инока Вассиана Стригина, конечно же, была одобрена и даже предложена самим Иоанном. Геронтий, зная об огромном влиянии рода Оболенских и Стригиных, потомков Рюрика, не посмел и пикнуть против такого претендента. Правда, митрополита смущала одна тонкость: Вассиан был дальним родственником и самого великого князя Тверского и мог с ним сговориться. Потому, уже по своей инициативе, владыка решил взять с него клятвенное заверение, что он, Вассиан, не отступит от чистой православной веры и от московского митрополита. Для того, собственно, и был приглашен претендент.
Геронтий принимал будущего епископа Тверского в своей новой двухэтажной кирпичной палате на четырех каменных подклетях. Сам государь Иоанн Васильевич не имел такого прочного удобного дома. Два года его отделывали и украшали, обустраивали, и вот теперь он стоял в центре крепости во всем своем блеске, утверждая славу и величие нового митрополита. Геронтий гордился своей палатой и собой и был рад, что к собору святителей стройка полностью завершилось.
– Проси, – приказал он своему боярину.
Тот удалился, вскоре тяжелая бронзовая ручка массивных дверей стукнула и на пороге появился архимандрит Вассиан. Это был большой неторопливый человек, дородный, как и многие Оболенские. Одет он был в простую черную рясу и мантию, голова его была открыта, шапку он, видно, оставил вместе с шубой в сенях. О его высоком сане говорил лишь деревянный посох, украшенный сверху золотым шишаком с крестом. Густые темные волосы его были закручены сзади черным жгутом и убраны внутрь под рясу. Весь он, несмотря на подчеркнутую скромность платья, несмотря на монашеский чин, был слишком чистеньким, слишком холеным. Особенно поразили митрополита его красивые руки с длинными изящными пальцами и массивным золотым перстнем-печаткой.
Это наблюдение также шевельнуло в Геронтии неудовольствие, похожее на зависть, но он постарался подавить в себе недобрые чувства. Поднялся навстречу гостю, благословил.
– Ты знаешь, друг мой, для чего я пригласил тебя…
– Догадываюсь, господин мой, – спокойно ответил гость.
– Присаживайся, – митрополит указал на стул, сам же вернулся на свое кресло с высокой резной спинкой.
– Завтра открывается собор. Ты, стало быть, знаешь уже, что мы должны избрать епископа Тверского, и на это место тебя рекомендовал сам великий князь Тверской Михаил Борисович по согласованию с нашим государем Иоанном Васильевичем. Я тоже наслышан о твоих добрых делах и от души одобряю этот выбор. Надеюсь, и преосвященный собор не отклонит твою кандидатуру.
Вассиан сдержанно улыбнулся и поблагодарил митрополита за добрые слова. Тот поджал свои тонкие жесткие губы и продолжил ласковым голосом:
– Однако мне хотелось бы еще раз напомнить тебе, что ты возглавишь одну из наших самых трудных епархий, где много противников у православия, где вольготно чувствуют себя и католики, и униаты…
Князь внимательно глядел на митрополита, стараясь понять, чего тот хочет, и взгляд его был настолько умен и проницателен, что Геронтий смутился, поняв, что говорит прописные истины человеку, не глупее его самого, запнулся, но, отвернувшись ненадолго в сторону, продолжил: