Битая грань

Вадим не считал, что женщина должна испытывать удовольствие в сексе. Если она не «шлюха» в душе, конечно… Или что это его забота, подарить оргазм жене. Приличная женщина, его жена, должна вести себя сдержанно, в постели не мешать наслаждаться мужу, а не нагружать дополнительными проблемами. И рожать, рожать, рожать…

  Блин, потому ли у нее так по-дурацки сложилась жизнь, что она не сумела соответствовать ни одному этому пункту? Или все же просто муж был скрытый психопат, и это его проблемы?

А ведь потянулась к нему, потому что таким же сильным Видим ей показался, каким отец был, каким Ольшевский всегда ощущался… У Кати тогда сложный период в жизни тянулся. После смерти отца, кардинальных попыток матери порвать с прошлым, новым браком и совершенно чужим ей отчимом — Катерина на распутье оказалась, ощущала себя, как листок, оторванный от дерева, который мощный ветер несет, куда захочется.

А ей опора и какая-то передышка была отчаянно нужна. Точно как сейчас. Только тогда она в Вадиме сильно ошиблась. Не хватило опыта понять, что кроме силы и жесткости, которых с избытком, не достает ему того тепла и глубины души, что раньше в самых дорогих и близких мужчинах встречала. Что ж, Катерина сполна расплатилась за свои ошибки.

Вадим все свои заскоки сделал и ее проблемами. До сих пор выгребала из себя эту грязь и «гной» бывшего мужа. И мужчин теперь безотчетно остерегалась в душе. А они словно чувствовали! Как проклятие какое-то, ей-богу, реагировали на нее придурки всякие, как тот, в поезде, лезли…

Не Сашу, однако. Его не боялась вообще. Потому ли так свободно себя ощущала?

Но даже физическое «внушение» со стороны мужа, его моральный прессинг и вечные оскорбления; упреки в неспособности справиться с нормальной задачей женщины и родить; постоянная ревность и подозрения в выдуманных изменах с однокурсниками, не заставили Катерину подавить все же в себе какой-то жажды и надежды… Не уничтожили, хоть и припугнули в ней «женщину».

Ей все равно  хотелось жить полной жизнью! Она это право у Вадима зубами и ногтями вырывала, не отдаст теперь.

С тех пор любой намек на оскорбление в ее сторону, только упоминание о том, что посчитают «шлюхой, проституткой» или кем-то в этом роде — для Катерины, как красная тряпка для быка. Срывало все границы и любой контроль. Злющая становилась! Неистовая. Отчаянно начинала защищать свои права и границы.

Потому и сегодня рвануло, когда ее начальница… Вау! Уже бывшая! Какой же кайф от одного понимания, что порвала эту токсическую зависимость от человека.

Так, ладно. Радости столько бы не было, откажись Александр от ее предложения… Но она не смогла сдержаться, когда та при всех назвала ее шлюхой. Нет! Катерина столько вынесла, чтобы никто не смел ее так называть, не собиралась  терпеть упреков в проституции. Тем более что и близко такого не было. Однако это послужило последней каплей, подорвав все, что накопилось за год работы с этим отвратительным человеком! А, может, добавило смелости еще и то, что появление в ее жизни Ольшевского подарило некое ощущение опоры, иного варианта… Что и позволило характеру проявиться, а ведь сколько месяцев терпела, буквально хирея в душе.

— Чем загрузилась, малышка? — вопрос, заданный веселым, чуть покровительственным тоном, заставил ее встрепенуться и удивленно посмотреть на Сашу.

А взгляд Ольшевского, вопреки легкому голосу, был внимательным и очень пристальным.

— Ничем, дремлю, — натянула улыбку на губы, про себя недоумевая, как Саша ее настроение и задумчивость уловил, ничем же не выдала вроде?

— Претензии какие-то? Не угодил чем-то? Ты давай, говори, если что, потому что чем-чем, а умением угадывать мысли меня судьба обделила, — Ольшевский ей подмигнул. — А исправиться я завсегда готов!

Лукавит! Вот же хитрит напропалую!

А сейчас он ее мысли разве не угадывал? Но Катя даже не насторожилась, почему-то. Доверяла этому мужчине на неком базовом уровне, на инстинктах, сформировавшихся слишком давно.

— Наоборот, Саша, все было так ошеломительно, что я до сих пор прийти в себя не могу, руки и ноги дрожат, — призналась, ощущая, как снова краснеет.

Господи! Ну почему она вечно при нем краской заливается? И это после того, что делать с собой позволяла? Что сама вытворяла…

На его лице появилась чертовски довольная ухмылка, на секунду оторвавшись от ее рассматривания, Ольшевский куда-то завернул, остановившись перед воротами в паркинг огромного жилого комплекса. Достал из бардачка карту пропуска, приложил к терминалу и въехал внутрь, когда ворота раскрылись.

— Как насчет повторить? — поинтересовался он, заехав на пронумерованное место в паркинге. Видимо, ему принадлежало.

Ну вот! Три минуты назад засыпала на ходу. А сейчас, только от этого вопроса, от того, как он наклонился к ней и крепко коротко поцеловал в губы с ощущением полного права, ее вновь в огонь всем телом! Каждая клеточка вспыхнула, посылая однозначные и мощные импульсы по нервам.

— Вообще не против! — честно признала Катерина, приняв помощь Саши, когда выходила из машины.

Удобней перехватила пиджак, более-менее скрывающий потрепанное состояние ее вечернего платья. А как утром радовалась, надевая то! С каким удовольствием… Впрочем, вечер удался, несмотря ни на что! И это главное. Да и следующие пару месяцев обещали быть лучшими в ее жизни, судя по всему.

Забавно, что чулки уцелели. Видно потому, что он и не порывался те снять с нее в процессе, наверное, и так понравилось.

— Шикарно, — одобрил Ольшевский ее рвение. —  Тогда, возвращаясь к нашему вопросу, у меня есть план: ужин при свечах… — тут он на мгновение задумался. — Блин! Только свечей у меня дома отродясь не было, но ладно, опустим, это детали. Могу электрокамин включить, — весело добавил, явно обрадовавшись, что нашел выход. И затащил Катю в лифт, который прямо в паркинге открывался по все той же карте входа. Нажал на двадцатый этаж. — Зато еда точно имеется. Ты, небось, с этим своим увольнением, поесть и не успела, малышка, угадал? — глянул на нее с хитрецой.

— Угадал, — улыбнулась искренне, привалившись к зеркальной стене лифта, ощущая мягкое движение механизмов. — А говорил, что мысли читать не умеешь, — поддела его.

— Это не мысли, котена. Это базовые потребности любого человека, как нужда в тепле и уверенность, что тебя кто-то, да любит, — цокнул языком и по-доброму покачал головой Ольшевский.

— А тебя кто любит? — почему-то зацепилась Катерина, позволив ему вывести себя из лифта.

От мысли, что у него мог кто-то быть, а она так вот навязалась… стало очень не по себе.

— Никто пока не любил, малышка, — казалось, его этот вопрос не только не озадачил, а даже развеселил больше. Александр подошел к единственной двери в этом крыле холла и открыл ее, достав ключи из кармана пиджака, что болтался на Кате, вновь коротко поцеловав ее при этом. — Надеюсь, ты теперь мне всю эту нехватку любви и компенсируешь, — подмигнул Санек ей через плечо, распахнув гостеприимно двери. — Прошу, котена. Добро пожаловать в мои холостяцкие хоромы, — сделал широкий жест рукой.

А она, как-то сомневаясь, застыла на пороге, всматриваясь, вглядываясь в Сашу.

Про любовь — это он серьезно? Или опять в своем репертуаре «в тему» шутит, поддевая ее?

— Могу к ужину еще виски предложить, он тебе по вкусу явно, — не оставив ей времени сомневаться, Саша приобнял Катерину за талию и завел в квартиру.

Ладно, она после подумает над этим.

— Ну а вино не дам, нечего градус понижать, завтра плохо станет, — Саша, не спрашивая, снял с нее пиджак.

Уместно, в квартире было тепло. Катя скинула туфли, поднадоевшие за вечер, и с удивлением поняла, что у него теплый пол. Так что, с удовольствием грея ступни, принялась осматриваться.

Огромная гостиная, открытая в холл, потолки высокие, все какое-то… серо-стальное, белое, черное, хром… И минимализм. На полу черный паркет, стены темным камнем местами выложены. И да, камин увидела, хорошо смотрелся. Точно холостяцкая берлога. А еще окна панорамные, из которых сейчас, в темноте, на одной дежурной подсветке, половина ночной столицы видна, показалось, мигающая разноцветными огнями.