Хвала любви (сборник)

– А дядя Гурий не рассердится?

– Какой он тебе «дядя»?! – во второй раз рассмеялась над ее «дядьканьем» Ульяна. – Гурий он, просто Гурий… Меня ведь ты зовешь – Ульяна?

– Ну, ты – одно, а он… он же художник.

– Да ладно, все мы одно: земляки, провинциалы.

– Но он же…как это говорится…творческий человек. И вообще, Ульяна, если честно, – перешла на шепот Верунька, – я его боюсь, твоего мужа. Они, эти художники, не от мира сего.

И еще раз от всей души рассмеялась над словами Веруньки Ульяна. Так рассмеялась, что на смех ее прибежали на кухню Ванюшка с Валентином:

– Мама, ты чего смеешься? Мы тоже хотим, ура, ура! – и в самом деле, глядя на мать, стали смеяться вместе с ней, да так звонко, таким веселым заливистым смехом, что и Верунька не выдержала, стала тоже смеяться с ними за компанию. А когда просмеялись (у Ульяны даже слезы на глазах появились), мать еще раз вручила сыновьям по яблоку: «Идите, играйте у себя!» – и выпроводила с кухни.

После этого, неожиданно посерьезнев, сказала со вздохом:

– Эх, девонька, знала бы ты, какие они, эти творческие люди… Ничего-то они не умеют, ничего-то не хотят делать… одни глупости на уме. Била бы я их как Сидоровых коз, работничков этих, будь на то моя воля.

– Да за что?! – изумилась Верунька: лицо ее и впрямь выражало полное недоумение.

– А так, для профилактики. Вер, Верунька, замуж будешь выходить, смотри в оба, чтоб мужик молоток в руках умел держать, хозяйством бы занимался, домом, детьми. А все эти художники, музыканты, писатели (уж поверь, насмотрелась я на них!) – зряшные люди, толку от них как от козла молока.

– Ну, зачем ты так, Ульяна, – укорила Верунька. – Нехорошо. У тебя же муж – художник. Отец твоих детей. Хозяин в доме. Что ты, зачем так?!

– Не хозяин он. Я в доме хозяйка. Вот так!

И с этими ее словами, будто услышав их разговор, в квартире появился Гурий, тихо открыв входную дверь собственным ключом. Ванюшка с Валентином, расслышав звяканье ключей, бросились к отцу на шею: «Папа! Папка! Папка пришел!» Он поцеловал каждого в щеку, погладил по голове, спросил:

– Ну, братцы-божидаровцы, как жизнь?

– Ура! Хорошо! В садик не ходим! Болеем! Ура!

– Ясно. Каникулы посреди рабочей недели? Ладно, бегите к себе. Мама дома?

– Дома, дома, где мне еще быть?! – Ульяна, воинственно подперев бока руками, вышла из кухни. – А вот где ты шлялся три дня, если не секрет?!

– У нас что, гости? – показал Гурий на незнакомое женское пальто, висящее на вешалке.

– Да, у нас гости. Но ты все же ответь сначала на вопрос: где ты был три дня?

– Работал, – и, больше ничего не объясняя, прошел на кухню. Увидев Веру, едва приметно поклонился: – Добрый день!

– Здравствуйте! – Верунька соскочила с табуретки, густо покраснев от смущения и робости.

– Гурий, – представился хозяин девушке.

– Ты что, совсем белены объелся? Веруньку не узнаешь? – напустилась на мужа Ульяна.

– Какую Веруньку?

– Соседку нашу.

– Соседку? – Гурий так ничего и не понимал.

– Соседку по дому. Ну там, на Урале, в Северном.

– Н-не-е… узнаю… – пробормотал Гурий.

– Да это же Верунька, Ивана Салтыкова дочь! Что, совсем своих забывать стал?!

– Верунька? Салтыкова? Так она же всегда вот такой была, – показал Гурий рукой чуть выше своего пояса. – Надо же, как выросла. Совсем взрослая стала.

– Вот, гостинцы нам с Урала привезла. От матери с отцом.

– Спасибо, Вера, – опять едва приметно поклонился Гурий и хотел было уйти к себе, в комнату, но Ульяна остановила его:

– Ты хоть знаешь: Верунька теперь в Москве живет?

– Да?! – удивился Гурий.

– Ага, – кивнула Верунька. – По лимиту устроилась. На стройку. Живу пока в общежитии.

– Вот думаю: поздравлять – не поздравлять? Трудно здесь, в Москве, – сказал Гурий. – Одиноко. Особенно нам, провинциалам.

– Ну, тебе-то, положим, не очень одиноко, – вставила насмешливо Ульяна. – Три дня где-то пропадал – и одиноко ему. Скажите на милость!

– Ладно, я к себе, заниматься, – и Гурий, забыв разом все только что произнесенные и услышанные слова, словно впал в отрешенное состояние и направился в свою комнату.

– Ну, мне тоже надо идти… спасибо за чай, за гостеприимство! – заторопилась Верунька и стала накидывать на плечи пальто.

Ульяна отчего-то улыбнулась:

– Ладно уж, беги, – и тихонько добавила Веруньке на ухо: – Но уговор наш помни: в следующий раз захвати ухажера. Хочу взглянуть, что он за птица, – и нажала Веруньке на нос, как на кнопку.

Вера улыбнулась, расцеловала на прощание ребятишек – и исчезла, будто и не было ее только что в гостях.

Дня за три до Нового года в дверь квартиры неуверенно позвонили; Ульяна открыла – за порогом смущенная, запорошенная снегом Верунька, рядом с ней – парень в мохнатой шапке, в черном полушубке с рыжевато-красным – колечками – воротником, с такими же рыжевато-красными отворотами на рукавах и самое главное – в валенках (что непривычно для Москвы).

– Мы тут мимо шли, гуляли, я и говорю Сереже: давай заглянем? Здравствуй, Ульяна! Не помешаем?

– Здравствуйте, здравствуйте, молодежь! Проходите, не стесняйтесь, – запросто пригласила их в дом Ульяна.

– Вот, знакомьтесь, – когда разделись, представила Верунька: – Это Сережа, а это Ульяна.

Ульяна с Сережей пожали друг другу руки, улыбнулись. Рука у Сережи была крепкая, рукопожатие сильное, мужское. Ульяна даже шутливо ойкнула, из-за чего Сережа смутился слегка.

– А мы с шампанским! Можно? – спросила Верунька. – Новый год скоро, решили поздравить вас…

– Можно, можно, – приветливо проговорила Ульяна. – Проходите.

Прошли на кухню, сели за стол; услышав, что из крана методически капает вода, Сережа приметно поморщился.

– А ребята где? – поинтересовалась Верунька.

– В саду. Где им еще быть, – объяснила Ульяна.

– Мы вот тут гостинцы им принесли, – и Верунька достала из сумки два ярких разноцветных пакета с нарисованными на них дедом Морозом и Снегурочкой.

– Ну, в этом году вы первые, кто поздравляет их. Спасибо! – поблагодарила Ульяна.

– А дядя Гурий на работе?

Ульяна непроизвольно усмехнулась:

– «Дядя»-то? «Дядя» на работе. Опять ты за свое, Верунька?

– Да не могу я так сразу.

Зато Сережа, не в пример Вере, быстро освоился в гостях, Ульяну стал называть на «ты», да и не это примечательно, а то, что как только женщины стали готовить кой-какую закуску на стол, он неожиданно спросил у хозяйки:

– Ульяна, инструмент есть какой в доме?

– Инструмент? Что за инструмент?

– Ну, плоскогубцы, отвертка, молоток. Я бы хоть кран подтянул пока.

Ульяна обрадованно достала из кладовки небольшой посылочный ящик, в котором и хранился весь домашний инструмент:

– Вот.

– Так, посмотрим…

Минут через пять, не больше, кран был починен; сам по себе он был не так еще плох, просто сгнила резиновая прокладка. Сережа вырезал из толстой подошвы нужный кругляш, проколол шилом посредине резины дырку, вставил кругляшок в металлический ободок – и прокладка была готова. Закрутил кран – он как новенький стал, ни одной лишней капли не падало в кухонную раковину.

– Ой, Сережа, спасибо тебе! Сколько Гурию говорила: почини, почини! – с него, как с гуся вода. Вот что значит настоящий мужчина.

Сережа на все эти Ульянины слова только горделиво усмехнулся и отправился в ванную – отмыть руки. Но и там, увидел он, была примерно та же картина: вода не только капала из крана, давно образовав на раковине желто-ржавый след, но и просачивалась в саму ванну через изножье крана. Пришлось Сереже и тут засучить рукава, причем в буквальном смысле. Серый свой грубошерстный свитер он стащил через голову, а рукава голубой футболки засучил покороче, чтоб не испачкать майку.

– Газового ключа нет? – выглянув из ванной, спросил он у Ульяны.

– Все, что есть, в ящике, – развела руками Ульяна.