Страница 29 из 31
– Ишь, оголодал, – усмешливо заметил Иаков. – Ну да Господь те в помочь. За сим селом большак, а тамо ужо и Чернигов недалече с дядькою твоим. И нам, грешным, конец дороги. Монастырь, княжьи палаты.
Никита достал из сумы немного овса, с руки покормил кобылу, после чего они продолжили путь. Проехали мимо села, в котором наряду с обычными утлыми мазанками и совсем убогими полуземлянками высились добротно срубленные избы, окружённые тыном. Было даже два или три каменных дома.
– Богатое село, княжеское. Когда выезжает кажен год князь Святослав на полюдье, здесь становится. Тут двор у его, тиуны, волостель, – пояснял Иаков Тальцу. – Народец здесь не токмо землю пашет, но и ремеством разноличным пробивается: кузни имеют, скудельницы. Верно, твоё-то село, отроче, невелико было, одни мазанки да землянки, да хаты утлые?
– Тако, – кивнул Талец.
– Верно, непривычно глядеть. Ну, даст Бог, повидаешь бел свет. Никита! Хлестни-ка. Поедем борзее.
Кобыла понеслась вскачь, роняя на пыльную дорогу хлопья жёлтой пены.
Глава 22. Во граде Чернигове
Огромный город с шумными, полными люду площадями, дубовыми стенами на мощных земляных валах, суровыми воинами в булатной броне, охранявшими обитые листами меди тяжёлые ворота, оглушил юного паробка. Весь сжавшись, недоверчиво, но с заметным любопытством взирал Талец на большие дома, нарядные церкви из розовой плинфы, украшенные резьбой, со свинцовыми куполами и золотыми крестами, рассматривал одежды горожан – боярские кафтаны, свиты купцов и видных ремественников, летники и высокие кики[200] жёнок.
Позади остался мост через Стрижень, монашеская телега въехала во внутренние врата. Здесь рядами стояли оружные чубатые воины, все в сверкающих на солнце доспехах.
– Кто таковые?! А, это ты, Иаков! – пробасил здоровенный детина.
Узнав знакомого монаха, он махнул волосатой рукой. – Пропустить! По княжому порученью люди!
Телега остановилась на площади возле боярской усадьбы, обнесённой частоколом из длинных, в несколько сажен высоты, остроконечных дубовых жердей. Из-за огромных деревянных ворот визгливо и зло залаяла собака.
– Вот твово Яровита хоромы, – пояснил Иаков. – Слазь, стучись. Не робей.
Талец несмело шагнул к воротам, тихо постучал. Лай собаки усилился, стало слышно, как кто-то недовольно цыкнул на неё, лязгнула цепь, отворилось сбоку от ворот смотровое оконце.
– Кто тут? Кому чего надоть?! – раздался хриплый, сердитый голос.
– До боярина Яровита мы, – ответствовал за вконец растерявшегося Тальца Иаков. – Передай, добр человек: племянника ему привезли.
Воротник с любопытством просунул в оконце голову.
– Ты, что ль, племянник? – удивлённо спросил он Тальца. – Чегой-то свитка у тя худовата.
– Ты бы, добр человек, кликнул боярина. Да не мешкай. Мы ведь со братом Никитой к самому князю спешим, ждут нас тамо, – молвил Иаков.
За воротами послышался какой-то шорох.
– Кто там? Что случилось, Младан? – раздался другой голос, мягкий и вкрадчивый.
– Да вот, боярин, – отозвался воротник. – Монахи тут. Бают, племянника твово привели. Да парень одет больно худо, и… Чудной какой-то.
– А ну, отворяй скорей!
Врата широко распахнулись. Иаков подтолкнул Тальца в спину. Навстречу им вышел высокий человек лет тридцати с небольшим в наброшенном на плечи лёгком суконном кафтане, под которым виднелась лиловая шёлковая рубаха. Серого цвета шаровары перетягивал золочёный пояс с раздвоенными концами. На смуглом лице незнакомца горели чёрные пронизывающие глаза, лицо отличалось правильностью черт и какой-то особенной, спокойной красотой. Боярин был не худ, но и не толст, носил тонкие усы и густую короткую чёрную бороду, волос на голове у него было мало, на затылке они вились колечками и доходили почти до плеч. В левом ухе его отливала золотом крупная серьга, на пальце смуглой десницы сверкала жуковина[201] величиной с горошину.
– Ты Талец, да? – ласково, с улыбкой спросил боярин паробка.
– Талец. – Ланиты отрока окрасил багряный румянец смущения.
– Тебя видел малым совсем. Года два или три тогда тебе было. Ну, заходи. И вы заходите, люди Божьи. Вот вам по серебренику, молите Господа за нас.
Яровит провёл гостей к крутому крыльцу, кликнул дворского и коротко распорядился накрывать стол в горнице. Монахи кланялись боярину в пояс и просили отпустить их – важное дело имеют, книги везут князю Святославу.
– Книги! – оживился Яровит. – Ну что же, дело доброе. Ступайте тогда, да возвращайтесь только. Покуда будете в Чернигове, становитесь у меня на постой.
– Спасибо, добрый боярин. Храни тебя Господь! – визгливо пропищал Никита.
Монахи отправились восвояси, а Яровит провёл Тальца в горницу.
– Так, говоришь, поганые село сожгли? Отец, мать, братья, сестра – все погинули? Да, верно, так. А может, жив кто остался? Может, поганые в полон увели?
Талец застыл в оцепенении. Как же он не подумал?! А если, воистину, прав дядька?!
– Знать бы, из какой орды были те половцы. Осулуковы или Шарукановы. Тогда послал бы я к ним в становище, поискали бы среди полоняников, – раздумчиво изрёк Яровит.
Они сели за стол, челядинец принёс с поварни жаркое. Голодный Талец с жадностью приступил к еде.
Яровит, улыбаясь, смотрел на худое, измождённое лицо паробка.
– Ты, видно, ни грамоте не учён, ни ремесла никакого не знаешь? Да, упрям твой батька был. Я ведь хотел всю вашу семью в Чернигов забрать. Так нет, говорят. У тебя, мол, Яровит, своя жизнь, у нас – своя. Только позорить тебя своим худородством да сиволапостью будем. Ну, вот что! – Он хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. – Жены у меня нет, детей Бог не дал. Ты, Талец, покуда единый наследник мой. Обучу тебя всему, что сам умею. Тебе весь достаток, все вотчины свои передам. Будешь боярином, не последним среди черниговских былей. На том и порешим.
Обалдело, со смешанным чувством испуга и радости смотрел Талец на дядю, усмехающегося в усы, и всё никак не мог понять, серьёзен тот или шутит. Наконец, постиг, что начинается для него совсем иная, новая жизнь. И весь окружающий паробка мир как бы раздвигается, расширяется, беспощадно врываются в его, Тальца, судьбу свежие струи пока ещё непонятного, но прекрасного в новизне своей этого бесконечно огромного мира. И отрок, взирая на дядю, слабо улыбнулся, чувствуя в его словах и жестах поддержку и участие.
Глава 23. Боярин Яровит
На княжеском дворе кипел ожесточённый бой. Вооружённые деревянными «турнирными» мечами младшие гридни – совсем ещё паробки с едва пробивающимся над губами пушком, со страстью наносили друг другу удары. На синяки, кровоподтёки, ссадины внимания не обращали – это было обычным делом. Да и пристало ли воину ныть и жаловаться на пустяковые царапины?! Терпеливо, стиснув зубы, кружили паробки по стоптанной, покрытой кое-где жухлой травой земле. Старшие, встав поодаль, усмешливо и одобрительно кивали головами.
Удалой богатырь Ратша, сбросив остроконечный шишак, молодецки тряхнул льняными кудрями. Всех перемог он в короткой яростной схватке. Побитые боярские сыны и вскормленники черниговской дружины хмуро вытирали кровь с лиц, досадливо морщась, растирали ушибленные места.
Расправив крутые плечи, Ратша горделиво глянул в высокое оконце на верхнем жиле терема. Там виднелась белокурая головка юной красавицы Миланы. Маленькая рука приветливо махнула ему шёлковым платочком.
С шумом раскрылись провозные ворота. Во двор въехал в нарядной свите боярин Яровит. Не спеша спустился с седла, передал поводья одному из гридников, только что «сражённому» Ратшей.
– А что, боярин! Давай с тобою биться! – задорно выкрикнул Ратша. – Не деревянными мечами – харалужными, вострыми! До крови!
В дружине не любили Яровита, его считали человеком умным, но хитрым и далёким от прямоты и искренности. Никогда Яровит не участвовал в их поединках, не гремел железом, не хвалился попусту. Никто не видел его ни на рати, ни на охоте, только в думе княжеской он выделялся и всегда был готов дать дельный совет. Бояре презирали его как выскочку, невестимо какими путями добравшегося до богатства и власти. Да и сам князь Святослав, похоже, не особенно жаловал Яровита, хотя и старался с виду ничем не показать своего недоброжелательства. Но Яровит, немало повидавший на своём веку, проведший месяцы и даже годы в трудных посольских поездках, видевший Эстергом[202] и Прагу, Роскильду[203] и Сигтуну[204], Сауран и Сыгнак, Царьград и Охриду[205], встречавший разных людей и познавший разноличную иноземную молвь, всё подмечал и втайне досадовал.
200
Кика – головной убор замужней женщины, кокошник с «рогами» или высоким передом.
201
Жуковина – украшение на перстне. Часто – сам перстень.
202
Эстергом – столица королевства венгров в X–XIII веках.
203
Роскильде – древний город Дании. В XI–XV веках резиденция датских королей.
204
Сигтуна – крупнейший город Швеции в XI–XII веках.
205
Охрида (Охрид) – город в Болгарии. В древности являлся крупным и известным культурным центром. С 990 до 1015 года Охрид был столицей Болгарского царства царя Самуила.