Первое поле

– «Надлежит»… Ну, надлежит так надлежит. Товарищ кассир, тётенька, а аэропорт далеко? – сунул нос в кассу Толик.

Сонная кассирша, уже было снова уснувшая, встрепенулась, подняла лицо от небольшой подушки на столе, на котором спала, спросила:

– Что?

– Аэропорт далеко? – ещё раз повторил Толик. И кассирша сквозь зевок протянула:

– Та нет. За станцией автобусы. Если пешком… минут за сорок, – ещё раз, закрыв рот ладонью, зевнула кассирша. – И дойдёте. Первая налево и до конца. Как дома кончатся, смотрите впереди справа домик, диспетчерскую – это и будут аэродром ваш.

Матвей и Анатолий вышли, скрипнув тяжёлой дверью, на улицу, покрутили головами, разглядывая станцию, утреннюю дорогу, недалёкие за двумя путями дома. Мысленно проговорив или подумав «ничего себе куда заехали», вернулись на вокзал к баку с водой и кружкой на цепочке, по очереди попили непривычного вкуса воду и, снова толкая тяжёлую коричневую дверь, вышли в утренний туман. Вдали еле-еле светил зелёный глаз семафора. Из-за угла вокзала появился какой-то пёс, чёрный в ещё ночной час. Вывернулся из-за угла, подошёл, дружелюбно размахивая хвостом, познакомиться, а заодно и поинтересоваться насчёт поесть, понял, что это не сюда, и, не обижаясь, побежал дальше. За зданием была улица, тут же столб с табличкой расписания автобусов. Толик посмотрел на таблицу, на свои часы.

– Пойдём, наверно. Посёлок посмотрим.

– Ну да, после Москвы Магдагачи скорее посёлок, чем город, – ответил Матвей. – Пошли.

Через час дома закончились. Над дальней сопкой солнышко высветило на востоке небо, в лучах которого геологи увидели сначала столб с полосатым, бездыханно повисшим аэродромным конусом; пройдя ещё с полкилометра, увидели издали так небольшой, а когда подошли, двухэтажный дом, про который кассирша говорила «диспетчерская». Пока они шли по посёлку, состоящему из деревянных домов с наличниками, палисадниками, с просыпающимися и сонно лающими собаками, сами совершенно проснулись и перестали зевать. Редкие столбы с лампами вверху издалека туманными конусами упирались в землю. Если бы не взбрёхи собак, было бы совершенно тихо. Диспетчерская оказалась добротным домом, собранным из кругляка, ухоженным, да ещё и покрашенным в сургучный цвет, отчего он казался тяжёлым. Над домом стояла стойка с антенной, ещё одна тянулась к недалёкому столбу. Метрах в пятидесяти за сеткой ограды стояли на столбах маленькие, как подросшие скворечники, домики метеостанции. Над крытым крыльцом светила одинокая и уже не нужная лампочка. Одно окно на первом этаже светилось.

Аэродром

По аэродрому, по аэродрому лайнер пробежал, как по судьбе.

– Значит, кто-то есть, – обрадовался Матвей. – Будем будить?

И только ребята поднялись на крыльцо и потянули дверь, как она сама открылась и к ним вышла девушка в телогрейке, в короткой облегающей ноги юбке и резиновых сапогах.

– А вы кто такие ранние? – приветливо спросила она мальчишек.

– Геологи! Доброе утро! – ответил Матвей, и Толик сказал: «Доброе утро». Девушка ещё веселее посмотрела на ребят и ответила:

– Точно, доброе! Сейчас и посмотрим, какое оно доброе. Подождите немного. Хорошо?

Ребята с удовольствием кивнули.

– Что-то уж больно молодые геологи пошли, – удивилась девушка и пошла по дорожке к скворечникам.

Ребята поставили рюкзаки на крыльцо и стали смотреть вслед девушке, как она забралась по лесенке к домику, открыла дверцу, посмотрела внутрь, что-то поправила, перешла к другому, что-то записала в блокноте и пошла обратно.

– Только вы тихо. У нас ещё спят.

Дежурная показала ребятам свободную на втором этаже комнату, куда они по скрипучему коридору прошли на цыпочках и где они, положив рюкзаки у входа, осмотрелись, по очереди открыли и закрыли ящички тумбочек, как в пионерском лагере, дружно выглянули в окно, откуда было видно просторное поле аэродрома и опущенный конус, и, разувшись, одетыми упали на тёмно-синие фланелевые, с полосками вверху и внизу одеяла панцирных коек.

Днём (а уже шёл десятый день мая) в гостинице аэропорта Магдагачи никого, кроме наших картёжников, не появилось. Из столовой на первом этаже аппетитно пахло жареной рыбой. В форточку влетало громкое карканье ворон, ещё какие-то птичьи голоса, позвякивали кастрюли, слышались весёлые женские голоса.

– Встаём! – почти скомандовал Анатолий. – Чего доброго… ещё и без нас улетят.

Ребята, не боясь шуметь, спустились по скрипучей коричневой лестнице с широкими перилами на первый этаж и, поедая эту самую на сейчас не хуже омуля вкусную рыбу, переговаривались, рассуждая о пришедшей ненароком мысли: что будет, если их забыли? Партия уже улетела – и что дальше?

– Кто ж такие будете? – подошла к ним одна из женщин-поваров.

Анатолий оторвался от вкусного компота с лежащими на дне гранёного стакана ягодами, ответил, что геологи.

– Из Москвы, что ли, геологи? – Толик кивнул.

– О как! – воскликнула женщина. – Вас уже набралась целая команда. А как там у вас? – спросила женщина. Ребята переглянулись.

– Да тоже тепло. Весна уж очень ранняя.

Матвей в мгновение оказался в Москве. В тёплой, с ручьями. И как он ходил после школы в кино с Людкой Бушук и её подругой, темноволосой, стройной из параллельного класса Ниной. Женщина поправила на себе белый халат и мечтательно произнесла:

– Ни разу в Москве не была. Только в кино да «Новости дня». Наверное, больше чем Владивосток. Во Владике я два раза была. Понравилось. – Кивнула на тарелки и спросила: – Вкусно?

– Очень! – не сговариваясь поддакнули ребята.

Повеселевшими после еды вернулись в свою комнату. Поселились они в светлой комнате на четыре койки. При койках тумбочки. Посередине комнаты стол, стулья. На столе скромная ветка сирени в чистейшей полулитровой банке. На стене висело шишкинское «Утро в сосновом лесу». Стоял широкий светлый шкаф, на нём серый динамик. Играла музыка. Окна, покрашенные белой краской, выходили на просторное поле, которое и оказалось собственно аэродромом с ВПП. Это они из диспетчерской, проходя мимо, услышали это ВПП. Взлётно-посадочная полоса. За ВПП зелень сопок, синь неба с ажурными облаками и простор, которого им с детства не доставалось! Матвей стоял у окна, смотрел на этот ошеломительно скромный пейзаж и переживал.

– И никто не узнает, что мы уже на аэродроме! – просто так, чтобы услышать, как это прозвучит, сказал Матвей.

Но ближе к вечеру (а ребята за это время исследовали эту самую ВПП, бочки с топливом, следы от колёс самолётов) откуда ни возьмись прикатил на новых покрышках ГАЗ-69 со старшим геологом экспедиции Олегом Павловичем, старшим геологом партии Игорем Молнаром и двумя женщинами в зелёной полевой форме. Ребята были рядом, но почти бегом припустили к диспетчерской. Все дневные переживания тотчас же забылись, и вообще всё вокруг изменилось, даже конус изменил своё висячее положение на почти горизонтальное при совсем небольшом ветре. И женщины, и геологи вышли, взяли свои вещи из машины. Матвей и Толик предложили женщинам помощь. Игорь Александрович (с ним ребята познакомились в Москве) пожал им руки, поздоровался. Из метео была слышна морзянка, а из диспетчерской новое слово «борт»! И в комнате их стало четверо, подселились Игорь и Олег Павлович. А утром началась самая настоящая почти геологическая работа. После подъёма и завтрака с какао и ватрушками начпартии, который, оказывается, прибыл раньше всех в Магдагачи, приехал из города и объявил, что сейчас вся партия выходит на задание. И Толик и Матвей как-то так подтянулись, собрались: всё же задание. Но задание оказалось совсем удивительным и не геологическим. Надо было у одного местного жителя вскопать огород под посадку картошки. Не очень-то согласный с таким первым заданием Матвей спросил у начальника партии Константина Ивановича:

– А почему огород надо копать только этому хозяину, а не всем?

Начальник хмыкнул, озорно улыбнулся: