Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 22 из 23



Кто вы, чудесная тайна, что несете?

33. Когда я смотрю на младенца, который открывает и закрывает коробочку, кладет и вынимает камешек, трясет коробку и вслушивается; как годовалый ребенок толкает стульчик, пригибаясь под его тяжестью на неверных ногах; как двухлетний, которому говорят, что корова – «му-у», добавляет: «Ада-му-у», а Ада – это собака, он делает те самые логичные языковые ошибки, которые нужно записывать и публиковать.

Когда среди хлама школяра я нахожу гвозди, шнурки, обрывки, стеклышки, потому что это все может «пригодиться» для сотни дел; когда он соперничает с другими, кто дальше «скаканет»; когда трудится, возится, организует общую игру; спрашивает: «А вот когда я думаю про дерево, у меня что, в голове малюсенькое деревце?»; когда он дает нищему не два гроша на счастье, чтобы получить хорошую отметку, а все свое сокровище – двадцать грошей, потому что дед такой старый и бедный и скоро умрет.

Когда подросток слюнявит челку, потому что должна прийти одноклассница сестры; когда девочка пишет мне в письме, что мир – подлый, а люди – звери, но не объясняет, почему; когда юноша гордо бросает свою бунтарскую, но такую уже заезженную и прогорклую мысль, как вызов…

О, я целую этих детей взглядом, мыслью, вопросом: кто вы, чудесная тайна, что несете? Целую их всей силой воли: чем я могу вам помочь? Целую их, как астроном целует звезду, которая была, есть и будет. Поцелуй этот равен экстазу ученого и смиренной молитве, но не познает его волшебство тот, кто в поисках свободы потерял в суете Бога.

Он понимает язык не слов, а мимики и интонаций

34. Ребенок еще не заговорил. Когда он заговорит? Действительно, речь – это показатель развития ребенка, но он не является ни единственным, ни самым важным. Нетерпеливое ожидание первого слова – это ошибка, доказательство воспитательной незрелости родителей.

Когда новорожденный в ванночке вздрагивает и машет руками, теряя равновесие, он тем самым говорит: «Боюсь!», и необыкновенно интересно наблюдать этот рефлекс страха у существа, столь далекого от понимания опасности. Когда ты даешь ему грудь, а он не берет, он говорит: «Не хочу». Вот он протягивает руку к понравившемуся предмету: «Дай!»

Искривленным в плаче ротиком защитным движением он говорит незнакомому: «Я тебе не доверяю!» – а иной раз спрашивает мать: «Можно ему доверять?»

Что есть испытующий взгляд ребенка, как не вопрос «Что это?» Вот он тянется к чему-то, с большим трудом достает, глубоко вздыхает – и этим вздохом облегчения говорит: «Ну, наконец-то!» Попробуй отобрать у него взятое – десятком нюансов он скажет: «Не отдам». Вот он поднимает голову, садится, встает: «Я действую!», и что есть улыбка губ и глаз, как не признание: «О, как же мне хорошо жить на свете!»

Языком мимики он говорит, языком образов и добросовестных воспоминаний – мыслит.

Когда мать надевает на него пальтецо, он радуется, всем телом поворачивается к двери, в своем нетерпении торопит мать. Он мыслит образами прогулки и воспоминанием ощущений, пережитых на прогулке. Младенец дарит врачу свою дружбу, но, видя в его руке ложку, моментально признает в нем врага.

Он понимает язык не слов, а мимики и интонаций.

– Где у тебя носик?

Не понимая ни одного из трех слов в отдельности, он по голосу, движениям губ и выражению лица понимает, какого от него ждут ответа.

Не умея говорить, младенец умеет вести очень сложную беседу.

– Не трогай, – говорит мать.

Он, невзирая на это, тянется к запретному предмету, прелестно наклоняет головку, улыбается, выжидает, не повторит ли мать свой запрет построже, или, обезоруженная его изощренным кокетством, уступит и позволит взять запретное.

Еще не произнеся ни слова, он уже врет, бесстыдно врет. Желая освободиться от неприятного человека, он подает условный знак, сигнал тревоги и, восседая на известной посуде, победно и ехидно поглядывает на свое окружение.

Попробуй над ним пошутить, то протягивая, то отдергивая предмет, который он требует, – малыш не рассердится и только изредка обидится.

Младенец без слов умеет быть деспотом, настойчиво добиваться своего, тиранить.



В каждом новом движении похож на пианиста

35. Очень часто на вопрос врача, когда ребенок заговорил или пошел, сконфуженная мать робко дает приблизительный ответ:

– Рано, поздно, нормально.

Ей кажется, что она обязана назвать точную дату такого важного события, что малейшая неточность очернит ее в глазах врача; я говорю об этом, чтобы показать, сколь непопулярно среди людей понимание того, что даже точное научное наблюдение с большим трудом может начертить приблизительную кривую развития ребенка, и сколь распространено школярское стремление скрыть свое невежество.

Как отличить, когда младенец вместо «ам», «ан» и «ама» впервые сказал «мама», вместо «абба» – «баба»? Как определить дату, когда слово «мама» уже точно связывается в сознании ребенка именно с образом матери, а не кого-то другого?

Младенец подскакивает на коленях, стоит при поддержке или самостоятельно, опираясь на край кроватки, минуту стоит без чужой помощи, сделал два шага по полу и множество шагов – в воздухе, передвигается, ползает, двигает перед собой стул, не теряя равновесия, начинает ходить на четверть, на половинку, на три четверти… и наконец – пошел.

И тут – вот вчера ходил, целую неделю ходил и вдруг снова разучился. Немного устал, потерял вдохновение. Упал, испугался, две недели перерыв в хождении.

Головка, бессильно упавшая на материнское плечо, – это свидетельство не тяжкой болезни, а любого недомогания.

Ребенок в каждом новом движении похож на пианиста, которому необходимо хорошее самочувствие, полное равновесие, чтобы с успехом исполнить трудную композицию; даже исключения из этого правила схожи между собой.

Иногда случается: ребенок «уже заболевал, но не сдавался, даже, может, больше обычного ходил, играл, болтал»; и тут – самообвинение: «Вот я и подумала, что мне только кажется, будто он заболел, и пошла с ним гулять», и самооправдание: «Погода была такая хорошая!», и вопрос: «А это могло ему навредить?»

Что такое живой организм и что ему нужно

36. Когда ребенок должен начать ходить и говорить? – Когда он стал ходить и говорить.

Когда должны резаться зубы? – Именно тогда, когда режутся.

И темечко должно зарастать именно тогда, когда оно зарастает. И спать младенец должен столько, сколько ему нужно, чтобы выспаться.

Но ведь мы еще и знаем, когда это обычно происходит. В любой популярной брошюре переписаны из учебников эти мелкие истины для детей вообще, но вранье – для конкретного ребенка.

Потому как есть новорожденные, которым требуется больше сна и меньше; бывают ранние зубы, гнилые уже в момент прорезывания, и поздние здоровые зубы здоровых детей; темечко у здоровых детей зарастает и на девятом, и на четырнадцатом месяце жизни, балбесы нередко начинают болтать раньше, умные иногда долго не говорят.

Номера пролеток, ряды мест в театре, срок уплаты за квартиру – всему, что выдумали люди для порядка, можно следовать; но тому, кто умом, воспитанным на полицейских предписаниях, захочет объять живую книгу природы, тому на макушку немедля свалится все бремя тревог, разочарований и неожиданностей.

Я ставлю себе в заслугу, что не ответил на приведенные выше вопросы вереницей цифр, которые назвал мелкими истинами. Ведь не то важно, какие зубы режутся сначала – нижние или верхние, резцы или клыки; это в состоянии заметить каждый, у кого есть календарь и глаза; но вот что такое живой организм и что ему нужно – это и есть большая истина, которая пока только еще в процессе исследования.

Даже добросовестным врачам приходится держать про запас две манеры поведения: для разумных родителей они естествоиспытатели, имеющие право на сомнения и предположения, трудные задачи и интересные вопросы; для неразумных они – сухие гувернеры: от сих до сих, и отметка ногтем на букваре: «По чайной ложке через каждые два часа. Яичко, полстакана молока и два печенья».