Страница 10 из 12
Вместо этого она подалась вперед и спросила:
– Теперь мы прекратим эти игры?
– Прекратим что?
– Я надеялась, ты позвонишь раньше, но сказала ей, что надо подождать, что этот день настанет. И вот ты здесь.
По мне пробежала волна удивления.
– Звонила моя мама?
Похоже, она давно знала, что вышлет меня, – с момента встречи «Тойоты» с деревом или дольше? С моего пятнадцатилетия, первого худшего года моей жизни, за которым последовали еще два? Я думала, она хотела оставить меня тем знакомым из церкви, но она все это время знала, что я окажусь здесь, как когда-то она. На сердце на секунду потеплело.
Но если это правда, откуда она знала, что я возьму визитную карточку и сама позвоню?
– О, нет, – исправила меня мисс Баллантайн. – Нет, нет. Твоя мама годами с нами не связывалась. Нам нравится, когда с нами держат связь бывшие жильцы. Если могут.
– Значит, она не звонила.
– Нет, – ответила она, – ты звонила.
Внутри меня что-то оборвалось. Я не призналась, что мама не знала о моем местонахождении, что стащила номер телефона, как и деньги из кошельков. Уверена, мама ненавидела меня прямо сейчас, возможно, изучала информацию, как подать отказ от дочери, меняла замки и выдвигала обвинения за кражу в особо крупных размерах (какая сумма считалась уже «особо крупных размеров»?). Я говорила о ней, словно мы близки, два сцепленных мизинца, совпадающие циклы – даже сегодня.
Но мисс Баллантайн не помнила ее. Сюда десятилетиями приходили девушки, затем уходили, ключи от комнат передавались из рук в руки, называлась куча имен. Я хотела, чтобы мама запомнилась, была светящимся лицом в толпе, но на это ничего не указывало.
Я могла даже ошибиться с именем. Мама начала называться Дон, когда переехала в этот дом. Это ее второе имя и сценическое, а теперь обычное там, в большом мире. Я так и видела ее в этой комнате, ее волосы, сменившие за одно лето полдесятка оттенков, ее огромные мечты, ее переполненный обувью чемодан. Теперь я увижу это место сама и пойму ее. Пойму ее так, как не понимала никогда.
Ее фамилия и, соответственно, моя – Тремпер – не была унаследована моей мамой. Она нравилась ей больше, чем фамилия семьи, которая звучала «этнично» для ее будущего в Голливуде, где многие переделывают себя в спокойных вежливых новых людей и притворяются не теми, кем являются. Ее фамилия родом из того же места, откуда и она сама – от названия горы Тремпер в округе Алстер. Она писала ее на всех своих глянцевых фотографиях. Отзывалась на нее на каждом прослушивании. Она поменяла ее законно, в суде. И передала мне при рождении.
Только я собралась задать мисс Баллантайн новый вопрос, как нас прервали. Дверь приоткрылась, и заглянула какая-то девушка. Темные волосы наэлектризовались и образовали ореол вокруг ее головы. Взгляд больших проницательных глаз упал на меня.
– Да, у нас новый жилец, – сказала мисс Баллантайн. – Вы увидитесь с ней позже.
Девушка пялилась на меня. Я почувствовала себя обнаженной, без оболочки.
Мисс Баллантайн махнула рукой, и голова исчезла.
– Я прошу прощения, – сказала она. – Но у меня плохие новости.
Она объяснила, что я не могу взять десятую комнату: занята. Но это же хорошо, что все комнаты заняты, верно? Даже если мне придется заселиться в четырнадцатую?
Я представила себе загадочную Лейси, все ее вещи вынесены и свалены на обочине. Я заезжала в ее комнату? Что там с ней случилось? Не важно. Я сказала, что беру эту комнату. Она не мамина, но близко к той.
Я заметила краем глаза, что мимо приоткрытой двери медленно прошла еще одна девушка. В этот раз блондинка, гладкие волосы на концах завивались. Небольшие поджатые губы. И она тоже ничего не произнесла.
После нее появилась девушка в фиолетовом, затем другая – вспышка рыжих волос и красной помады.
– Не обращай на них внимания, – сказала мисс Баллантайн, настолько усердно стараясь казаться беззаботной, что я задалась вопросом, не заволноваться ли мне. Я сидела спиной к двери, в которую мог войти кто угодно.
Я снова повернулась. Увидела напротив большую гостиную, золотистый бархат на каждом предмете мебели, артефакты из неизвестных мест, покрытые пылью, и портрет серьезной молодой женщины в позолоченной раме. Жильцы больше за мной не наблюдали – разбрелись кто куда. А вот фотография на стене наблюдала.
– Какая-то проблема? – спросила мисс Баллантайн.
Портрет. Его губы двигались, создавая под стеклом небольшое размытие? Рамка теперь криво висела на стене, будто сместилась влево? Стекло перед ее лицом заволокло странным вращающимся туманом?
– Можно, эм… – Я не хотела озвучивать то, что видела. – Можно закрыть дверь?
Мисс Баллантайн поднялась из-за огромного стола. Прошла через комнату – небольшую и переполненную шкафами для хранения документов, но я слышала каждое клацанье и стук ее драгоценностей, а их было много – и закрыла дверь. И только снова вернувшись за стол, сверкая округлыми кольцами, она заговорила о названии.
– Тебя интересует наша Кэтрин. – Когда я не ответила, она пояснила. – Кэтрин де Барра. Тезка этого пансиона и его владелица до своей трагической смерти. И я уверена, мама тебе рассказывала. Эту фотографию сделали, когда Кэтрин едва исполнилось восемнадцать. В тот год она потеряла отца. Никого из ее родственников не осталось в живых. После его смерти она осталась совсем одна. Ты только представь.
Мисс Баллантайн назвала меня любопытной, но я бы использовала не это слово, а – сбитой с толку. Меня беспокоило то, что находилось в той рамке.
Я отыскала пустые слова и произнесла их:
– Красивая фотография.
Мисс Баллантайн позволила тишине воцариться между нами, словно разоблачила меня. Эта фотография была действительно нестандартной – если подойти поближе, размытие становится явным. Это напоминало оптическую иллюзию, только с глазами и тонкими губами. Остальное затуманено. Я заметила это в гостиной.
– Я имею в виду, что девушка на фотографии – Кэтрин, – она красивая.
Мисс Баллантайн прищурилась. Я видела фотографию? Смотрела на нее вообще?
Да, видела и смотрела. Я считала, что гнев красит девушку, пока не направлен на меня.
– Кэтрин известна не своей красотой, – произнесла мисс Баллантайн. Она прошла к шкафу. – Женщину можно ценить и за другое. Я всем нашим девочкам это говорю – ради их блага.
Она достала из ящика стопку бумаг.
– В случае с Кэтрин всех женихов привлекало ее наследство. Ее отец, Чарльз де Барра, до своей смерти очень ее оберегал. Одни говорят, даже слишком. Другие… с нездоровым интересом. – Она пожала плечами, будто сама такого не сказала бы. – Но слух о его смерти очень быстро распространился, и перед домом выстроились женихи. Они приносили подарки. Проводили здесь целые недели, но она никого не выбрала. А потом один инцидент забрал ее жизнь. И оказалось, она оставила дом всем нам. Откуда-то знала, что он нам понадобится.
Инцидент. Я вцепилась в это слово.
Нам. Словно я уже была одной из них.
Мисс Баллантайн с почтением глянула на выцветшие занавески и низкий потолок, прилипшую к углам паутину. Затем посмотрела прямо на меня. Видела злую ненадежную девушку? Поняла, кем я была на самом деле?
Нет. Она всего лишь рассматривала мое лицо. Ее беспокоила только моя наружность. Синяк, опухлости, разбитая губа – из-за них я выглядела отчаявшейся. Казалось, именно это она и искала – только это видела и хотела знать.
– Кэтрин сказала, что ты придешь, – заявила она. Она повысила голос, будто надеялась, что кто-то услышит ее за пределами кабинета.
Я выпрямилась на стуле.
– Долгие годы заботясь об этом доме, – сколько лет? подумала я; молочная пленка на глазах мисс Баллантайн намекала, что очень много, – проживая здесь ради каждой молодой женщины, которая оказывается у этих дверей, я часто думаю, как это трагично. Я рада, что твоя мама отправила тебя сюда, мисс Тремпер. Прошло уже почти двадцать лет с тех пор, как все комнаты были заполнены так, как мы надеялись. Когда Кэтрин сказала, что ты звонила, я почувствовала эту вспышку. И не могла дать ей определение до этого момента. Надежда. Она тоже ее почувствовала, когда вы разговаривали.