Страница 26 из 27
– Дорогие – просто ужас, – пожаловалась она.
Я сказал, что подобные и в Америке продают.
– Мне нравятся зеленые глаза, – призналась она. – Надеваю эти линзы и чувствую себя совсем по-другому.
– По-другому… это как?
– Как будто я – это не я, а кто-то еще.
– Скажем, лисица? – усмехнулся я.
Девчонка надула губы.
– Тебе не нравится мой костюм? – с легкой обидой спросила она.
– Нет-нет, нравится, – сказал я. – Очень милый.
Правда.
– Кавай![40] – подтвердила она. – Да, очень милый. Мне нравится. Когда я его надеваю, друзья зовут меня Кицунэ.
– Что такое «Кицунэ»?
– Девушка-лисица.
– О! – воскликнул я. – Ведь я именно так и подумал, как только тебя увидел. Девушка-лисица…
– Вот видишь, – наставительно сказала она. – Лисица подходит мне гораздо лучше, чем та, кто я есть, когда я не Кицунэ.
– А кто ты есть, когда ты не Кицунэ?
– Просто Мидори, – ответила она. – Дочь крестьянина, растящего капусту. Все время чего-то жду, все время мне чего-то не хватает. Отец не позволяет покинуть дом, если только я не выйду замуж. А мать умерла, когда я была совсем маленькой, и некому помочь мне уговорить его.
Я был поражен ее откровенностью, но вместо того, чтоб вытянуть из нее побольше подробностей, имел глупость спросить:
– Но если у тебя такой папа, как же ты ездишь в Токио?
Она поднесла палец к бледным губам:
– Тс-с-с! Это секрет.
«И все же мне ты о нем говоришь», – подумал я, а вслух сказал:
– Значит, он выращивает капусту?
Казалось бы, такие совпадения невозможны. Но, стоило мне рассказать, где я живу, оба мы расхохотались: именно к ферме ее отца и привела бы та дорога, по которой я столько раз бегал, если не сворачивать на тропинку к храму в лесу. Мы оказались практически соседями! По этому поводу Мидори предложила и на такси из Усику ехать вместе. Так мы и сделали. Вызвала она такси, а когда мы доехали до перекрестка дорог к ферме ее отца и моему дому, расплатилась с водителем, и мы постояли посреди улицы, пока габаритные огни машины не скрылись в темноте.
– Отсюда домой доберешься? – спросила она.
Я кивнул.
– Спасибо тебе за помощь.
– Не стоит благодарности, – ответила она. – Я рада, что ты предоставил мне шанс приветствовать тебя в моей стране. Надеюсь, ты будешь здесь счастлив. Как я… сейчас.
Она поклонилась мне. Я поклонился в ответ и, вспомнив, что каждый вечер, отправляясь спать, говорила Лиз, сказал:
– Оясуми![41]
Мидори, направившаяся к отцовскому дому, помахала мне лисьим хвостом.
– Оясуми насай![42] – откликнулась она, и я побежал в противоположном направлении, чувствуя себя полным придурком.
Домой я явился почти в два ночи. Мама с папой меня заждались.
– Где же ты был? – осведомились они. – Мы заезжали за тобой, но в игровом центре тебя не оказалось. Тогда мы позвонили Колину, и он сказал, что ни в какой игровой центр с тобой не ходил.
«Вот тормоз этот осси, – подумал я. – Неужели не знает, что друг друга нужно прикрывать?»
Я слишком устал, чтобы врать, и потому рассказал все, как есть. Родители здорово рассердились на мой обман, но влетело мне не так уж сильно.
– Просто захотелось развлечься, – объяснил я. – А ездить поездом не так уж сложно.
С этим они поспорить не могли. И, прежде, чем отправиться спать, решили позволить мне раз в месяц ездить поездом в Токио, если захочу. Только чтоб больше не врать насчет того, куда собрался.
– Ведь если бы с тобой что-нибудь случилось… – сказала мама. Голос ее задрожал. Казалось, она вот-вот заплачет. – Если бы с тобой что-нибудь случилось, мы даже не знали бы, где тебя искать.
К несчастью, способы пробудить в тебе чувство вины и у американцев имеются.
На следующее утро я поднялся и отправился на пробежку. А по пути решил заглянуть на капустную ферму и спросить Мидори. Ну, то есть, вот что подумал: раз уж у нас с самого начала неплохо пошло, может, здорово будет, когда рядом друг, который объяснит, что люди говорят, а то и японскому немножко научит. А то и… как знать? Сколько ей лет, я понять не сумел, но рассуждал так: дружить – это, конечно, круто, но вдруг у нас и что-то большее получится? Не может же она быть намного старше, верно?
Раздумывая обо всем этом, добежал я до развилки, свернул к дому ее отца и постучал в дверь. Навстречу мне вышел низкорослый, тщедушный старик.
– Мидори дома? – спросил я.
В ответ он нахмурил брови, скрестил руки на груди и с неожиданной злостью заговорил. Из его речи я не понял ни слова. Тогда он во весь голос крикнул:
– Ноу Мидори! – и захлопнул дверь прямо у меня перед носом.
Что бы все это могло значить? В недоумении я повернул обратно и углубился в лес, но вместо того, чтобы направиться домой, свернул на тропинку, что вела к храму.
Храм стоял на своем месте. Усеянные монетами и разноцветными шнурками ступеньки еще не успели просохнуть после утреннего дождя. Я сунул руку в карман шорт, отыскал монетку в сто йен, опустился на колени, положил ее перед запертой дверцей и сказал:
– Большое тебе спасибо.
И повторил по-японски:
– Аригато годзаимас.
А когда поднялся на ноги, позади храма мелькнуло что-то рыжее.
Я наклонился и заглянул за угол, надеясь увидеть мою рыжую лисицу, но ее там не оказалось. На утоптанной земле лежал ком рыжей с белым ткани. Я подошел, осторожно поднял его двумя пальцами, встряхнул… Да, тот самый. Костюм Мидори. Я оглядел поляну, но самой Мидори нигде не было. В голове тут же возник образ: вот она, без костюма, мчится по лесу, нагая фигурка мелькает в бамбуковых зарослях, прячется за кустом, смотрит на меня, стоящего неподалеку с ее шкурой в руках, сквозь зеленые линзы. Миг – и вот ее уже нет, а там, за кустом, сидит рыжая лиса, покрытая настоящим мехом, и наблюдает за мной нефритовыми глазами – настоящими, без всяких линз. Вот она, ее настоящая шкура!
Вернувшись домой, я позвонил мистеру Фудзите и попросил помочь мне переговорить со стариком с капустной фермы. Конечно, он захотел узнать, зачем, и я рассказал, что познакомился с живущей там девушкой. Когда же мы с мистером Фудзитой явились туда, на стук снова вышел тот же самый тщедушный старик, и мистер Фудзита затеял с ним долгий разговор. Кончилось тем, что старик поклонился и закрыл перед нами дверь.
По дороге домой я спросил мистера Фудзиту, о чем они говорили, и он ответил:
– Хозяин дома был очень расстроен твоим вопросом. Когда-то у него была дочь, да. И звали ее Мидори, да. Но она умерла много лет назад. Покончила с собой.
– Что? Покончила с собой? – не веря собственным ушам, переспросил я. – Почему?
– Он не сказал, – ответил мистер Фудзита. – У нас не принято говорить о таких вещах, Э-ри-я. Пожалуйста, пойми.
Конечно, такой ответ меня не удовлетворил, и на следующий день я снова побежал в лес, но, добравшись до храма, обнаружил, что лисий костюм тоже исчез. Постоял я какое-то время, не понимая, что, собственно, все это могло означать, а когда понял, почувствовал себя полным идиотом.
Ну да, это вправду была она! А я просто позволил себя одурачить, увидев, что ее зеленые глаза – контактные линзы. Оказался так глуп, что не поверил в истинную правду.
– Я знаю, это была ты, – прошептал я, повернувшись к поляне.
Но ответом был только легкий ветерок. Ни ее. Ни даже ее голоса… Она стала для меня невидимой.
Никогда никому об этом не рассказывал, но в голове у меня сложился вот такой собственный образ, и я нередко о нем вспоминаю. Этот образ лишен всяких черт. Просто гладкая круглая физиономия, вьющиеся темно-русые волосы да невнятные кривые на месте ушей. Даже не образ, а антиобраз какой-то. Когда бы я ни вспомнил о маме, папе или Лиз, их лица возникают в памяти без заминки. Длинные черные волосы мамы, острый носик Лиз, папины уши с большими мочками – жена мистера Фудзиты называет их «ушами Будды».
40
Милый (яп.).
41
Спокойной ночи! (яп.)
42
И тебе спокойной ночи! (яп.)