Заразные годы

Я тоже веру уважаю. Я без нательного креста уже давно не выезжаю в родные дачные места. Кругом летят такие джипы, вовсю разбрызгивая грязь, а в них сидят такие випы, что ездишь, только помолясь. Когда ж меня своим приказом внезапно тормозит ГАИ, как грешник, вспоминаю разом все прегрешения свои. «Спешите?» – спросит грозный витязь. «Но мне казалось – я тащусь…» – «Когда вам кажется, креститесь», – промолвит он. И я крещусь. Когда-то, помню, спорил сдуру, теперь, уже без лишних драм, покорно достаю купюру, привычно жертвуя на храм. Я стал водитель православный, везде – в столице и в глуби – осуществляя принцип главный: смирись, терпи и всех люби.

А что, вы скажете – не прав я? Пройдя сквозь несколько горнил, я б этот кодекс православья у нас на все распространил. Смиренье красит человека, будь старый он иль молодой. Идя к чиновнику из ЖЭКа – кропи себя святой водой: а то ведь всяческая нечисть с улыбкой хищной на устах, на первый взгляд очеловечась, сидит у нас на всех постах… Крестись движением знакомым, просясь под Божий патронаж. Идя на встречу с военкомом, тверди сквозь зубы «Отче наш». Поскольку Русь – замечу снова – отторгла нравственный прогресс, смиренно пропускай любого, кто мчит тебе наперерез. Молись, купив себе сарделек, и «слава богу!» повторяй. Когда ж, допустим, смотришь телик – какой настал повсюду рай, – крестись при этом раз по сорок, читая вслух стихи псалма, и, может статься, душный морок не тронет твоего ума.

Нехитрым обращеньем этим мне вправить хочется мозги не только взрослым, но и детям, веселой стайке мелюзги. Российский мир устроен строго, усвойте это наперед. Здесь можно верить только в Бога. Конечно, Он суров немного, зато уж честен без подлога, не врет и взяток не берет.

Читай!

В России принята программа поддержки чтения и литературного дела.

Какая б ни была эпоха под этой бледною луной, Россия со времен Гороха была читающей страной. Как говорил святой Савватий, у нас холодная страна. Ни для каких других занятий не приспособлена она. Рискованное земледелье, глухие, топкие места, от пьянства дикое похмелье (поскольку водка нечиста), трактиров мало (чай, не Дублин), рулит сатрапский фаворит, и восемь месяцев в году, блин, зима жестокая царит. Сегодня минус двадцать девять, назавтра минус тридцать пять… Чего еще в России делать? Залечь в берлогу – и читать!

И коль учесть расположенье Россией правящих планет, так это лучшее вложенье ума, талантов и монет. Будь ты талантливый и смелый, имей кураж и меткий глаз, – но все, чего ты здесь ни делай, быть может отнято на раз. Живем как будто понарошку. Пускай крестьянин в свой черед удачно вырастит картошку – придет солдат и отберет. Допустим, кто-то строит бизнес – но рэкетир подкрался, тать, и ты, жестоко дербалызнясь, идешь, естественно, читать… Допустим, ты построишь виллу, но побеждающий ревком уже прислал к тебе гориллу, вооруженную древком: «Отдай! (Здесь это всем знакомо.) Уйди, ей-богу, далеко! Здесь будет здание ревкома». И тычет, стало быть, древком. Допустим, ты откроешь прииск – придет посланник от вождей и станет брать тебя на привязь: начальству прииски нужней. Отнимут все: богатство, имидж, галдя при этом вразнобой… И только книгу не отнимешь. Что ты прочел – навек с тобой.

Да как и жить, скажи на милость? Уж коль метафору дожать, то все здесь надвое делилось: одним – сидеть, другим – сажать. Пускай хоть в новом поколенье не будет этаких засад. Введем другое разделенье: «Одним – читать, другим – писать!»

И если статус мой повысят, вручат погоны и доху – как мало от меня зависит! Здесь все решают наверху. Больших иллюзий не питаю: другие пилят капитал, а я лежу себе читаю, как с детства, помнится, читал. Талантам проявляться негде. Я ничего не ухватил. Добыча газа или нефти – удел немногих воротил. В Госдуме – клоуны и клоны, и, поглядев на эту власть, моих сограждан миллионы туда раздумали попасть. Россия велика, обильна, известна газовой трубой, но так сервильна, так стабильна и так любуется собой, Сибирь вот-вот уйдет Китаю, таланты гибнут на корню… А я что делаю? Читаю. Лицо хотя бы сохраню.

Да, господа! Признаем честно (не потому, что я злодей): у нас в России нету места трем четвертям ее людей! «Читай! Роман – замена жизни, – я посоветую любя тому, кто хочет жить в Отчизне, при этом сохранив себя. – Читай! Для нас одна отрада – в пространстве как бы полусна прорваться в мир, где все как надо: любовь – бесплатно, жизнь честна, чего-то стоит благородство, и все чисты и не грубы, и можно, главное, бороться – не предрешен исход борьбы!» О ты, который дружен с книгой! Тебе спасение дано: чуть что не так – немедля прыгай в ее волшебное окно!

И я иду в библиотеку и там сижу до десяти.

Порядочному человеку в России есть куда пойти!

Трудармия

Исполняется на мотив «Последнего троллейбуса». Депутаты Свердловского областного законодательного собрания выдвинули законопроект о привлечении безработных к неквалифицированному труду вроде подметания улиц. Отказников могут лишить пособия по безработице. Скоро эту инициативу рассмотрит Госдума.

Когда-то со всех моих здешних работ, насытясь моим эпатажем, меня обязательно кто-то попрет – по возрасту, скажем. Спущусь по ступенькам в потертом пальто, пойду, озираясь бесправно… И в двадцать сегодня не нужен никто, а в сорок – подавно. Сегодня без повода может любой лишиться зарплаты и выгод, и даже теснейшие связи с трубой – не выход, не выход… Сегодня неважно, насколько ты крут, поскольку при смене расклада в мгновение ока тобой подотрут что надо, что надо… И вот побредешь неизвестно куда – маршрута потом не упомнишь, – пока не очнешься на бирже труда, в надежде на помощь.

Без нас обойдется великая Русь, на газовой базе воспрянув. Работы лишились Береза и Гусь, и даже Касьянов, десятки героев бегут за рубеж, мечтая о мести и путче, хотя всемогущими слыли допрежь, – а чем же ты лучше? Я так нас и вижу: большая орда, где каждый эпохой отторгнут… Подходят сотрудники биржи труда – и просят автограф.

Однако Госдума, в заботе о нас склонившись к придонному слою, не прочь обеспечить поверженный класс метлою, метлою! Чтоб стала гламурнее наша страна и вид обрела бы товарный, готова использовать опыт она трудармий, трудармий! Как будто вокруг не две тыщи седьмой, а бурный, допустим, двадцатый, чтоб классовый враг поработал зимой лопатой, лопатой! И вправду, пора приобщаться к труду, корячась, кряхтя при замахе – как снег расчищали в двадцатом году монахи, монахи… Подтаявший лед разбивать по весне, листву разгребать, если осень, – и чувствовать дружно, что нашей стране мы пользу приносим. Мне видится снегом присыпанный лед и наши веселые рожи: гребет Шендерович, Иртеньев гребет, Колесников тоже… Не стоят вниманья ни слезы жены, ни взгляды прохожих косые. Теперь наконец-то мы точно нужны России, России. Сурова к изгоям всеобщая мать, подобно тамбовскому волку. Зачем безработным работу давать? Им лучше метелку. Пускай они дружно ломами гремят, напрасно мечтая о чуде: ведь те, кто не впишется в новый формат, – не люди, не люди.

А что нам? Наш житель воспитан борьбой, привычен к кирке ли, к лопате ль…

Вот там мы и встретимся, верно, с тобой, читатель, читатель.

Маршеобразное

В преддверии «Русского марша», намеченного на 4 ноября, патриотическая общественность, как обычно, раскололась.

Столпы Отечества пройтись желают маршем, но снова мучатся: кого назначить старшим? Таганку ли пройти, Васильевский ли спуск, – но главное, решить, кто по понятьям русск. Чуть замаячит марш – в перипетиях сложных дробятся русские на истинных и ложных, критерий истины ища под фонарем. «Мы этих не берем!» – «И этих не берем!» Насколько легче вам, счастливые евреи! Вам только прикажи собраться поскорее – и тут же, как один, сорвутся с якорей единым шествием. Ведь ясно, кто еврей! Насколько легче вам, счастливые грузины! Какою высылкою вам ни погрози мы – вас все еще полно, ваш стан неуязвим, и сван или мингрел – по-прежнему грузин! Насколько легче вам, любезные чеченцы! Будь вы кадыровцы иль горно-ополченцы, набит ли ваш карман деньгой или ничем, в Москве иль в Ботлихе – ты все равно чечен! А русский монолит – расколотая льдина. Им как-то не дано собраться воедино. Чуть сходку соберут, как сразу заорут – и дружно в русские друг друга не берут.