Страница 2 из 15
Выйдя из терминала, Джинни глубоко вдохнула холодный ночной воздух. Прилетевшие на праздник торопились к автобусам и такси или обнимались с встречающими родственниками. Джинни молча наблюдала за ними темно-синими глазами цвета озерной воды. Синева ее глаз всех восхищала. Джинни задумалась, как добираться до города: автобусом-шаттлом или на такси. Она была совершенно вымотана, все тело ломило после дорогой дороги и спанья в неудобной позе. Насмотревшись на нищету, она стыдилась тратить деньги на себя, но в этот раз решила себя побаловать. Подойдя к краю тротуара, она взмахнула рукой. К ней мигом подкатила машина.
Джинни открыла дверцу, забросила на заднее сиденье чемоданчик и рюкзак, села и захлопнула дверцу. Водитель, молодой пакистанец, спросил, куда ехать. Глядя на его имя в лицензии на перегородке, Джинни назвала адрес. Мгновение – и такси завиляло в толчее машин у аэропорта, устремляясь к автостраде. Странно было возвращаться к цивилизации из бедствующего края, где Джинни провела последние четыре месяца. Вернувшись домой, она всегда боролась с этим чувством, а потом, едва освоившись, снова уезжала. Она раз за разом просила не тянуть с новым заданием для нее, и чаще всего ей шли навстречу. Она была одним из ценнейших сотрудников, превосходила очень многих рвением и накопленным за три года опытом.
– Где ваша родина? В Пакистане? – спросила она водителя, когда он влился в транспортный поток, двигавшийся в направлении города. Водитель улыбнулся ей в зеркальце заднего вида. Он был молод, ему было приятно, что она угадала его происхождение.
– Откуда вы знаете, что я из Пакистана? – спросил он.
– Сама была там год назад, – ответила она с улыбкой и верно назвала его родной регион, еще больше удивив водителя. Мало кто из американцев знал что-либо про его родину. – Провела три месяца в Белуджистане.
– Что вы там делали? – Поток замедлился, и у водителя появилось время для разговора. Из-за близящегося праздника поездка обещала затянуться, и болтовня с водителем помогала Джинни не уснуть. Он был для нее ближе, чем большинство людей, с кем ей предстояло встретиться в Нью-Йорке: те казались ей иностранцами.
– Работала, – тихо ответила она, глядя в окно на пейзажи, которым полагалось быть знакомыми; увы, теперь Нью-Йорк был ей чужим. Она чувствовала себя бездомной – с этим чувством она жила с тех пор, как покинула Лос-Анджелес. Теперь она догадывалась, что другого настоящего дома у нее больше не будет, и не возражала против такой перспективы. Она уже не нуждалась в доме, палатки или лагеря было ей вполне достаточно.
– Вы врач? – Джинни вызвала у водителя любопытство.
– Нет, я работаю в организации по защите прав человека, – туманно ответила она, чувствуя ватные волны усталости в теплом, удобном такси. Ей не хотелось засыпать, пока она не доберется до квартиры, не примет душ и не залезет в постель. Она знала, что холодильник будет пуст; не беда, она поела в самолете. Этим вечером она больше не захочет есть, а назавтра купит еды.
Дальше они ехали молча, Джинни не спускала глаз с силуэта Нью-Йорка. Красиво, ничего не скажешь, но для нее этот вид смахивал на декорацию для кино, это не было похоже на место, где живут люди из плоти и крови. Настоящие люди, которых она знала, жили в бывших военных казармах и в палаточных лагерях беженцев, а не в залитых светом небоскребах. С каждым годом, возвращаясь сюда, Джинни чувствовала себя все более чужой этому образу жизни. Но организация, предоставлявшая ей работу, базировалась в Нью-Йорке, поэтому благоразумие требовало не расставаться здесь с квартирой – скорлупой, в которую она ненадолго заползала раз в несколько месяцев, как рак-отшельник, нуждающийся в убежище. Джинни не испытывала к ней привязанности и не считала ее своим домом. Лично ей там принадлежали только коробки, которые она никак не удосуживалась разобрать. Ее сестра Ребекка собрала их, когда Джинни продала дом и уехала из Лос-Анджелеса, и отправила их следом за ней в Нью-Йорк. Джинни даже не знала, что в них, и не интересовалась этим.
Поездка до места отняла больше часа, и она заплатила таксисту щедрые чаевые. Он снова ей улыбнулся и поблагодарил. Нашарив в кармане рюкзака ключи, она вылезла из такси на холод. Похоже, ожидался снег. Она поставила свои вещи на тротуар и стала возиться с замком входной двери. Видавший виды фасад здания обдувало холодным ветром с Ист-Ривер, стывшей всего в квартале отсюда. Джинни жила в районе верхних Восьмидесятых улиц, недалеко от Ист-Энда; это место она выбрала из любви к прогулкам вдоль реки в теплую погоду, ей нравилось наблюдать за проплывающими по реке баржами. После долгих лет жизни в отдельном доме в Лос-Анджелесе Джинни предпочла снять в Нью-Йорке квартиру: менее угнетающе и при этом безлично – то, что ей требовалось.
Войдя в дом, Джинни поднялась в лифте на шестой этаж. Все в доме навевало на нее уныние. На нескольких соседских дверях висели рождественские веночки. Ее украшения к Рождеству больше не волновали; после переезда в Нью-Йорк она попала сюда к Рождеству только во второй раз. В мире было слишком много других поводов для размышлений, чем забота о елочке или о венке на двери. Джинни не терпелось попасть в фонд, но она знала, что несколько дней офис будет на замке. Она планировала почитать, поработать над отчетом о последней командировке, а также отоспаться. Отчет отнимет целую неделю, оставалось одно: притвориться, что никаких праздников нет в помине.
Включив в квартире свет, Джинни убедилась, что здесь все осталось по-прежнему. Старый продавленный диванчик с бруклинской распродажи выглядел в точности как раньше. Потертое подержанное кожаное кресло было самым удобным креслом за всю ее жизнь. В нем за чтением Джинни часто смаривал сон. Напротив дивана стояло второе кресло – гостевое, всегда пустовавшее за отсутствием гостей. Кофейным столиком служил старый металлический сундук с разноцветными наклейками, приобретенный в нагрузку к дивану. Имелся также маленький обеденный стол с четырьмя разнокалиберными стульями, на подоконнике осталось умершее комнатное растение, которое она собиралась выбросить еще в июле, но забыла, и оно превратилось в часть декора. Женщина, наведывавшаяся сюда для уборки, выкинуть цветок не посмела. Несколько старых светильников заливали комнату теплым светом, телевизор, который хозяйка почти никогда не включала, зарос пылью. Новости Джинни узнавала по Интернету, предпочитая этот канал всем остальным. Меблировка спальни исчерпывалась кроватью, шкафом – тоже подержанным, и стулом. Стены оставались голыми. Язык не поворачивался назвать это уютным гнездышком, но ей было где спать и где держать одежду – чего еще? Уборщица приходила в ее отсутствие раз в месяц, при ней – раз в неделю.
Джинни оставила в спальне чемодан и рюкзак, вернулась в гостиную и села на диван – удобный, вопреки неказистому виду. Откинув голову на спинку, Джинни задумалась о пути, проделанном за последние 28 часов. Ощущение было такое, будто она побывала на другой планете и вернулась на Землю. От размышлений отвлек звонок сотового телефона. Кто бы это мог быть? Офис SOS/HR закрыт, а кому еще она могла понадобиться в десять вечера? Она выудила телефон из кармана куртки. Джинни включила его еще на таможне, хотя никому не собиралась звонить.
– Вернулась? Или все еще в дороге? – спросил радостный голос. Это звонила из Лос-Анджелеса ее сестра Ребекка.
– Только вошла, – с улыбкой ответила Джинни. Они регулярно обменивались SMS, но не разговаривали уже несколько месяцев. Она забыла, что предупредила сестру, когда вернется.
– Представляю, как ты устала, – сочувственно сказала Бекки. Она исполняла в семье роль кормилицы; Джинни всю жизнь полагалась на старшую сестру, хотя они уже три года не виделись. Беседуя вот так при возможности, обмениваясь мейлами и SMS, они сохраняли близость. Бекки недавно исполнилось сорок, она была старше Джинни на четыре года. Бекки жила с мужем и тремя детьми в Пасадене; отец, медленно, но неуклонно запутывавшийся в паутине Альцгеймера, уже два года жил с ней. Жить один он больше не мог, но дочери не хотели отдавать его в дом престарелых. Их матери не было в живых уже десять лет. 72-летний отец, по словам Бекки, заболев, стал выглядеть на десяток лет старше. Он работал в банке, после смерти жены ушел на пенсию и утратил волю к жизни.