Когда выходит отшельник

Вуазне вытащил из сумки пакет с вещдоками, дал посмотреть коллегам.

– Будьте осторожны, не стряхните землю с ключа.

– Но как же ветровое стекло? – спросил Жюстен. – Мы так ничего и не знаем про ветровое стекло.

– Как это, Жюстен? Я же говорил о гравии, разбросанном в зоне дорожных работ на пути внедорожника. Вам, Данглар, и вам, Ретанкур. Почему вы другим не сказали, черт возьми? Я же говорил, что не бывает двух одинаковых одуванчиков, как и двух одинаковых водителей. Разве нет? Понятное дело, поэтому я и отправился с Карвеном и Бузидом по этому маршруту, чтобы проверить, как они водят, потому что там был гравий.

– Я не понял, – честно сказал Ламар, теребя свою любимую пуговицу на куртке.

Скромный, сохранивший после недолгой службы в жандармерии железную военную выправку, Ламар был до неприличия честным и мог откровенно сказать, что чего-то не понимает, а ведь немногие решаются в этом признаться. Коллеги ценили Ламара, как и Эсталера, за то, что те избавляют их от необходимости задавать лишние вопросы.

– Внедорожник осмотрели весь, до мельчайших деталей, – пояснил Адамберг. – Забыли только о ветровом стекле. Потому что его никто не трогает.

– Я не понял, – повторил Ламар.

– Гравий, ветровое стекло, бригадир, движения, характерные для каждого водителя.

Ламар замер на секунду, опустив голову и прижав кулак к губам.

– Вы имеете в виду тех водителей, – медленно проговорил он, – которые всякий раз, проезжая по гравию, прижимают палец к ветровому стеклу, чтобы, если попадет камень, уменьшить повреждения. Мой дядя так делает.

– И Бузид тоже. Он осторожный, даже пугливый водитель. Постоянно прижимает палец к стеклу, хотя непонятно, зачем это нужно. У каждого свои причуды.

– Я тоже так делаю, – заявил Жюстен. – Вы думаете, это не помогает?

– Какая разница, Жюстен? Вы все равно будете так делать.

– Ага, понятно.

– Я дважды велел Бузиду проехать этим маршрутом. И оба раза он прижимал пальцы к стеклу, когда ехал по гравию, хотя постоянно говорил и думал совсем о другом. Рефлекс в чистом виде.

– А Карвен?

– Само собой разумеется, он водит быстро, решительно, лихо. И пальцы к стеклу не прижимает. Ему нравится хруст гравия под колесами.

– Не ему одному нравится этот звук, – заметил Данглар. – Он развлекает.

– А внутренняя поверхность ветрового стекла всегда жирная и пыльная, – продолжал Адамберг. – Палец, даже в перчатке, оставляет след. А на стекле внедорожника нет ни одного. А это значит, что Бузид никогда им не управлял.

– А зачем было брать седан дивизионного комиссара? Чтобы произвести впечатление на адвоката? – спросила Ретанкур.

Она расстроилась, что не заметила грязь под ногтями Карвена, хотя он был прямо у нее перед глазами. Расстроилась, что не сумела расшифровать подсказки, которые дал Адамберг. Напрасно комиссару казалось, что он выражается совершенно ясно, ни у кого не было времени на то, чтобы разгадывать его незавершенные ребусы.

– Потому что седан той же марки, что и внедорожник. А значит, у него такое же ветровое стекло. Теперь нужно быть предельно внимательными и неуязвимыми. Наши доказательства слабоваты. Например, защита может возразить, что Бузид сам зарыл запасной ключ, чтобы обвинили мужа. Что не так уж трудно, потому что тайник только кажется надежным. Правда, у Бузида под ногтями нет грязи. Притом что он тоже моется под душем.

– Откуда это известно?

– Я просто у него спросил, Ретанкур, – объяснил Адамберг, немного удивившись.

– Если повезет, – вмешался Жюстен, – на ключе найдут отпечатки Карвена, а не Бузида.

– Как бы то ни было, – произнес Данглар, – теперь точно известно, что Бузид не сидел за рулем внедорожника. Ни волоска, ни следов пальца на стекле, зато собачья шерсть, которой в помине нет в его собственной машине. Мы с ним разберемся.

– Вы с ним разберетесь, майор, – уточнил Адамберг. – Заставите признаться. По причинам, о которых вам хорошо известно, именно вы должны вырвать признание у отморозка, раздавившего свою жену. Настал ваш час, майор. Не торопитесь, я буду за стеклом.

– Он скажет, что здесь воняет, – заметил Ноэль.

– Он уже говорил это. Если начнет снова, объясните ему, что мы недавно ездили ловить отвратительную рыбу – мурену.

– Нет, – возмутился Вуазне, – только не мурену!

– Хорошо, имени ее называть не будем. Кстати, как она там?

– Мама как раз должна была закончить ее вываривать.

– Значит, все в порядке.

Адамберг отправился в свой кабинет в глубине большой комнаты. Вуазне вошел следом за ним.

– Комиссар, появилась вторая, – произнес он шепотом, как будто их связывала страшная тайна.

– Что? – рассеянно спросил Адамберг, бросая пиджак на стул.

– Жертва паука-отшельника.

Комиссар живо обернулся и посмотрел на Вуазне: этот взгляд был самым внимательным за целый день.

– Говорите.

– Мужчина из тех же мест.

– Возраст?

– Восемьдесят три года. Еще жив, но у него уже началось общее заражение крови. Ничего хорошего.

Адамберг некоторое время бродил по кабинету, потом резко остановился и сложил руки на груди.

– Никак нельзя пропустить допрос, который будет вести Данглар, – сказал он.

– И речи быть не может.

– Может, расскажете немного позже, во всех подробностях? Вы не устали?

– Нет, если речь идет о пауке-отшельнике.

– Вы отправили фотографии ключа Фруасси?

– Конечно.

– Прекрасно. Лучше будет поговорить об этом где-нибудь в другом месте.

– О ключе?

– О пауке-отшельнике. После допроса приходите ко мне домой. Заодно и поужинаем, – предложил Адамберг. Он немного помолчал, склонив голову, и добавил: – Паста сойдет?

Перед самым допросом у Карвена тихо, без объяснений, изъяли из-под ногтей темные частички, и это привело его в замешательство. Адамберг присутствовал при этом и видел, как адвокат от страха изменился в лице. Люди, преисполненные самомнения, не могут себе представить, что однажды потерпят поражение. Когда это происходит, они в недоумении и смятении от проигрыша сдуваются, впадают в ступор, от них остается мокрое место. Ни привычной почвы под ногами, ни общественного положения, ни перспектив. Такие дела.

– Я не собираюсь искать по всей стране такую же землю, мэтр Карвен, – сказал Адамберг, расхаживая перед адвокатом, – ведь это же земля, не так ли? Это просто еще одно подтверждение. Ваш ключ уже у меня. Этот чертов ключ. Желание сохранить его – чистое ребячество, вам не кажется? Детям свойственно стремление чем-то обладать, ничего никому не отдавать, даже обрывка веревочки. И это чувство может толкнуть их на жестокость. Но к восьми годам это постепенно стирается и уходит. Скажем так: формируется зона безопасности. Но не у всех. Ребенок мог бы убить за осколок стеклянного шарика, но не убивает. Он кричит, неистовствует. А взрослый скряга способен убить, раздавить, дважды проехаться колесами машины по женщине, весящей пятьдесят два килограмма, у которой такой красивый смех. Правда, осколок шарика превратился в два миллиона сто тридцать восемь тысяч сто двадцать три евро. И четырнадцать центов. Не забудем про центы. Они и есть осколок шарика.

Комиссар вышел из допросной и расположился в комнате за поляризованным стеклом, куда набились полтора десятка сотрудников, отчего в тесном помещении стало жарко как в печке. Стойкое зловоние тухлой мурены не перебивало удушливый запах пота. Чувствительная Фруасси откинулась на стуле и стала обмахиваться. Ретанкур была невозмутима и даже не вспотела. Еще одна загадка наряду с другими ее многочисленными способностями. Адамберг обычно говорил, что Ретанкур может трансформировать свою энергию во что угодно, сообразно тому, чего требуют обстоятельства. Он предположил, что в данный момент она преобразовала ее в систему охлаждения и отключения обоняния.

Данглар пошел в наступление с присущим ему изяществом, без издевки и демонстрации силы: