Круглый дом

– Спасибо, – буркнул он рассеянно. – Я помолюсь за твою семью.

– Круто, – отозвался я, хотя от его слов мне стало неловко. Мне не нравилось, когда за меня молились. Отвернувшись, я буквально кожей ощутил, как его молитвы ползут по позвоночнику. Но в этом был весь Рэндалл, всегда готовый заставить тебя почувствовать неловкость из-за явного превосходства всех тех премудростей, которые он узнал от стариков, в том числе и от стариков в твоей семье, потому что пекся о твоем же благе. Мушум проинструктировал Доу, как правильно выстроить эту парильню, а уж Доу передал это знание Рэндаллу. Каппи поймал мой взгляд.

– Не бери в голову, Джо. Он и за меня молится. Его снадобья действуют: из-за них девчонки к нему так и липнут. Так что ему надо практиковаться.

У Рэндалла был точеный, точно высеченный на камне, профиль, гладкая кожа и длинная коса. Девчонки, особенно белые, им очаровывались. Однажды летом у них во дворе целый месяц жила в палатке немочка. Она была симпатичная и носила босоножки с застежкой на лодыжке – до нее никто в резервации не видел таких, и над Рэндаллом стали подшучивать из-за этих босоножек. А потом кто-то подглядел название фирмы-изготовителя – «Биркеншток», – и это слово стало кличкой Рэндалла.

В воздухе стало совсем жарко, и мы принялись жадно пить из ковшиков священную ритуальную воду. Я завидовал парням, которые заходили в парильню, потому что внутри они так распаривались, что потом, когда выбирались оттуда, ночной ветерок обвевал их приятной прохладой. Кроме того, волны горячего воздуха, поднимавшиеся от раскаленных камней-«дедов», отгоняли комаров. Скоро все вошли внутрь. А мы с Каппи бросились подносить ко входу парильни обжигающие камни на лопатах. Рэндалл подхватывал их парой оленьих рогов и складывал в центре парильни. Так мы передали им все камни и прикрыли полог. Они начали распевать гимны, и мы в которой уже раз опрыскали себя средством от комаров. Мы сделали три ходки, пока не перетаскали в парильню всех «дедов». Потом сбегали в дом, наполнили опустевший кулер водой, вышли наружу и уже стояли на заднем крыльце, как вдруг раздался взрыв. Мы сначала даже не услышали, как кто-то крикнул: «Вход!» – призвав нас откинуть полог. Крыша парильни просто взметнулась вверх под напором рук и голов парней, спешащих выбраться наружу. Они яростно срывали наброшенный на крышу брезент и путались в нем. Было слышно приглушенное рычание. Потом они уже просто с воплями выпрыгивали наружу, кто как мог – задыхаясь и катаясь нагишом по траве. Комары тут же пикировали со всех сторон на голые тела. Мы помчались к ним с полным кулером. Рэндалл и его приятели показывали пальцами на свои перекошенные лица, и мы лили воду им на головы. Когда они смогли наконец подняться с травы, кто захромал, а кто со всех ног побежал к дому. Тетушки Каппи как раз подъехали с новой порцией жареных лепешек и сразу увидели восьмерых голых индейцев, бегущих и ковыляющих через двор. Сюзетта и Джози остались в машине.

Все долго приходили в себя, сидя в доме, заваленном холостяцким барахлом, но когда парни оправились от шока, все стали обсуждать, что же приключилось.

– Думаю, – произнес наконец Скиппи, – это все из-за снадобья пуэбло. Помнишь, прямо перед тем, как ты кинул горсть порошка на камни, ты громко поблагодарил своего приятеля оттуда, а потом произнес длинную молитву?

– Да, Биркеншток, длинную-предлинную молитву, а потом ты зачерпнул ковш воды…

– О, – воскликнул Рэндалл. – Мой друг сказал, что это снадобье народа пуэбло. А я молился за то, чтобы у него все сложилось как надо с его женщиной-навахо. Каппи, сбегай, принеси эту банку!

– Ты мне не приказывай!

– Ладно. Пожалуйста, младший братишка, ты же видишь: мы сидим тут с голыми задницами, травмированные, так будь уж любезен, сходи за этой банкой!

Каппи вышел и быстро вернулся. На банке была наклеена этикетка.

– Рэндалл, – заметил Каппи, – тут слово «снадобье» стоит в кавычках!

Банка была наполнена коричневатым порошком, по нашему мнению, с не слишком сильным запахом – не таким, как у медвежьего корня, или у аира, или у толокнянки. Рэндалл внимательно осмотрел банку и нахмурился. Он снял крышку и понюхал, как опытный дегустатор вдыхает букет вина.

Наконец он лизнул свой палец, ткнул им в порошок и сунул обратно в рот. Из его глаз тотчас брызнули слезы.

– Аааа! Аааа! – высунув язык, завопил он.

– Это острый перец, – сделали вывод остальные. – Жгучий перец пуэбло.

Все смотрели, как Рэндалл вихрем носится по комнате.

– Э, да вы поглядите – у него ноги превратились в крылья!

– Надо ему во время следующего пау-вау дать снадобье пуэбло.

– Точно!

Все пили воду большими глотками. А Рэндалл стоял у раковины с высунутым языком, подставив его под струю воды.

– Рэндалл поставил банку со снадобьем на камни, – стал рассказывать Скиппи, – а когда вылил на них четыре больших ковша воды, этот порошок вдруг закипел, и пар попал нам на лицо и в глаза, и мы вдохнули это дерьмо! Внутри все горело! И как ты, Рэндалл, мог такое с нами учудить, а?

Все укоризненно смотрели на Рэндалла, стоящего у раковины с высунутым языком под струей воды из крана.

– Надеюсь, он хоть набросит на себя какую-нибудь одежду, – сказал Чибой-Сноу.

Про его тетушек все вспомнили, только услышав шум их отъезжающей машины. Мы выглянули в окно. Они оставили под дверью два пакета свежеиспеченных лепешек. Масло от лепешек проступило темными пятнами на бумажных боках.

– Если принесете нам одежду, – обратился к нам Скиппи, – и те пакеты с жрачкой, я вам заплачу.

– Сколько? – поинтересовался Каппи.

– По два доллара каждому.

Каппи вопросительно взглянул на меня. Я пожал плечами.

Мы приволокли все их шмотки и пакеты с едой. И когда мы сидели и уписывали за обе щеки, из дома вышел Рэндалл и присел рядом. Его лицо было обожжено в нескольких местах, как и у других парней, а глаза опухли и покраснели. Рэндалл учился на последнем курсе колледжа, и иногда он разговаривал со мной так, словно обращался к клиенту службы соцзащиты, а иногда как со своим младшим братишкой. Сейчас наступил тот редкий момент, когда Рэндалл решил проявить семейные чувства. Его приятели уже пришли в себя, смеялись и ели как ни в чем не бывало. Происшествие в парильне все уже обратили в шутку, позабыв, как сначала рассердились на Рэндалла.

– Джо, – озабоченно начал Рэндалл, – я там кое-что видел.

Я запихнул в рот тако с мясом.

– Я кое-что видел, – продолжал он, и в его голосе звучала неподдельная тревога. – Я видел это как раз перед тем, как нас обварил жгучий перец. Я молился за твою семью, за свою семью, как вдруг увидел склонившегося над тобой мужика, вроде полицейского, у него было белокожее лицо, глубоко запавшие глаза, и он смотрел на тебя. И вокруг его головы было серебристое сияние. Его губы двигались, он что-то тебе говорил, но я не смог разобрать ни слова.

Я перестал жевать. Мы сидели молча.

– И что мне теперь делать, а, Рэндалл? – тихо спросил я.

– Мы вдвоем умилостивим духов табаком, – ответил он. – И может быть, тебе стоит поговорить с Мушумом. У меня нехорошее предчувствие, Джо.

Мама готовила всю следующую неделю и даже выходила из дома, сидела на истертом шезлонге и трепала Пёрл за холку, глядя на заросли черемухи, окаймлявшие задний двор. Отец старался проводить дома как можно больше времени, но все равно ему приходилось уезжать по делам. Он каждый день встречался с полицейскими резервации и беседовал с федеральным агентом, назначенным на мамино дело. Однажды он уехал на весь день в Бисмарк, столицу штата, побеседовать со своим старинным другом – федеральным прокурором Габиром Олсоном. Со многими делами об изнасиловании индейских женщин была такая общая закавыка, что даже после предъявления обвинения федеральный прокурор довольно часто под разными предлогами отказывался передавать дело в суд. Обычной отговоркой было обилие других более важных дел. И отец хотел убедиться, что этого не случится на сей раз.