Погнутая сабля

Затем мимо проскакал наездник, оповещая, что Ла-Э-Сент в конце концов пал. Королевский германский легион прекратил ожесточенно сражаться и вышел с поля боя только с четырьмя десятками выживших. Центр линии фронта Союзников рушился.

Майор Картарет выглянул из ложбины, где укрылись его оставшиеся войска, и заметил, что пока французская пехота маневрировала для атаки на гвардию, она открыла свой фланг. Майор стер кровь с лица и встал.

— Вперед, 52-й полк! — хрипло крикнул он что есть мочи. — Пора показать им, на что мы способны! Пусть запомнят! — он поднял саблю, перепрыгнул через насыпь и ринулся на врага. Солдаты, проголодавшиеся за день, донельзя измотанные, медленно поднялись, собрались с силами и побрели за ним.

От внезапной атаки французы стушевались и разбежались, но затем атакующие попали под перекрестный огонь со стороны незамеченной ранее роты тиральеров, появившейся из-за тлеющего дома. Картарету дважды попали в голову, и он скончался на месте. Эванса ранили в ногу. Джереми подстрелили в спину и бок, он упал на землю рядом с лошадью, которой оторвало задние ноги. Лошадь силилась подняться, ползая на брюхе. Джереми потерял сознание.

Он наполовину очнулся и обнаружил, что кто-то стоит рядом на коленях. По всей видимости, Джереми оттащили обратно, потому что он находился в подобии укрытия. И рядом на коленях стоял человек. Джереми решил, что бредит.

— Отец...

— Джереми...

Он был весь в крови и в изодранной одежде, с недельной щетиной. Но без шляпы, так что его невозможно было не узнать.

Кто-то вытер Джереми уголок губ. Сражение еще бушевало, но где-то вдалеке. В углу хижины сержант Эванс пытался остановить кровотечение из ноги. Было очень темно.

— Это... сон?

— Нет. Вот, попей.

Благословенная вода. Но она никак не хотела в него вливаться.

— А ты здесь откуда? — спросил Джереми.

— Я сбежал из Вердена. Я бы оказался рядом с тобой раньше, но мою лошадь убили. Лежи смирно, Джереми.

— По-другому и не выйдет, — ответил Джереми. — А сражение?..

— Еще идет. Но императорскую гвардию сломили. Они двинулись всем скопом, но их сломили, они дрогнули. И говорят, подходят пруссаки.

— Я потерял много друзей, — вздохнул Джереми.

— Боже, я не могу найти врача! — сказал Росс в пространство. — Джереми, сынок, лежи спокойно. Выпьешь еще воды?

Он снова вытер кровь с уголка губ Джереми.

— Эти лошади, — сказал Джереми. — Их не должно быть на войне. Если людям нужно драться, то пусть дерутся пешими.

— Посмотрю, может, найду кого-нибудь, — сказал Росс и сам не узнал свой голос.

— Не уходи... Уже ночь?

— Нет, наверное, около восьми. Не могу сказать, мои часы разбились.

Теперь Джереми разглядел в хижине пару десятков человек. Почти все страдали от боли, но никто не стонал, лишь иногда раздавался вздох или оханье.

— Отец...

— Да?

— Передай маме, что я ее люблю.

— Да.

— Скажи ей...

— Что?

— Неважно. Я хотел кое-что ей рассказать. Быть может, уже слишком поздно. Но я написал.

Росс почувствовал на щеках слезы. Он наклонился, чтобы снова вытереть Джереми губы.

— Возможно, на следующей войне будут сражаться на паровых машинах, — сказал Джереми.

Эванс пополз к двери. Он понимал, что если не найдет доктора, то скоро истечет кровью до смерти.

— Отец, — сказал Джереми.

— Что?

— Позаботься о Кьюби...

— Разумеется. Обещаю.

— Это самое трудное, — сказал Джереми.

А потом умер.

Часть третья

Глава первая

Письмо от Росса Полдарка жене, Брюссель 22 июня 1815 года.

Демельза!

Вынужден сообщить тебе, что Джереми погиб. Я не в силах писать такие слова, но не знаю, как смягчить для тебя эту весть. Он мужественно и благородно пал в великой битве, произошедшей примерно в двенадцати милях к югу от городка Ватерлоо, где британцы и их союзники одержали окончательную победу, которая решила судьбу Наполеона раз и навсегда.

Не знаю, с чего начать. В начале июня я сбежал из заключения в Вердене и попытался попасть в Брюссель. Хотя это не более ста пятидесяти миль, трудность заключалась в том, что между мной и войсками защитников города находился весь западный фронт французской армии — около ста двадцати тысяч человек.

Это просто чудо, что меня не схватили. И, скорее всего, его бы не произошло, не помоги мне полковник Кохун Грант, британский офицер и разведчик Веллингтона. Хотя в итоге мы с ним путешествовали раздельно, в штаб-квартиру Веллингтона оба прибыли перед самым началом главной битвы. Во время сражения Грант исполнял обязанности адъютанта герцога, такую же роль предложили и мне. Естественно, я пытался связаться с полком Джереми, но сначала меня послали с сообщением, это заняло у меня полдня, отчасти из-за того, что лошадь подстрелили прямо подо мной. К счастью, мне удалось отделаться лишь синяками.

Для обеих сторон это сражение стало ужасающей кровавой бойней. Я никогда ранее не видел подобной свирепости в атаке и столь же неумолимой отваги в обороне. Только у фермы Угумон, где находился Джереми, погибло более двух тысяч человек. В итоге, по нашим подсчетам, мы потеряли двадцать тысяч человек, Прусаки — около семи тысяч, а французы — не менее тридцати. Джеффри Чарльз выжил, как и я, даже царапины не получил, хотя сражался в авангарде. Все пятнадцать основных адъютантов Веллингтона были убиты или ранены.

Фицрой Сомерсет потерял правую руку. Начальник штаба, сэр Уильям де Ланси, смертельно ранен и вряд ли поправится. Ранены генерал-адьютант Барнс и его заместитель. Убиты полковник Гордон и полковник Каннинг. Герцог Брансуик погиб в начале боя, лорд Пиктон убит в воскресенье. Двое ближайших друзей Джереми мертвы, один ранен. Молодой Кристофер Хавергал, который так крутился вокруг Беллы, потерял ногу. Я также слышал, что бригадный генерал Гастон Руже, который посещал меня в заключении и предоставил больше свободы, что и позволило мне сбежать, убит в самом конце сражения с пруссаками.

Не думаю, что когда-либо случалась битва, столь же яростная, как эта. Во всяком случае, я о такой не слышал.

Говорят, Фицрой Сомерсет перенёс ампутацию без единого стона, а на следующее утро уже учился писать левой рукой.

Моя дорогая Демельза, я рассказываю тебе все эти подробности не потому, что они могут тебя заинтересовать, а лишь немного оттягиваю описание того, с чем мне так трудно смириться. Джереми пал как храбрый воин — он вёл свою сильно поредевшую роту против бригады французской пехоты, десятикратно превосходившей их численностью. Я потерял лошадь, и потому промедлил, возвращаясь после доставки сообщения герцогу, который чудом остался невредим, но как только я смог, поспешил туда, где, как я знал, весь день сражалась рота Джереми. Я прибыл как раз в тот момент, когда лейтенант Андервуд выносил его раненым с поля боя.

Он прожил ещё около получаса и, кажется, не страдал. Он узнал меня и просил передать тебе свою любовь. Вот и всё, что я могу сказать.

Той ночью, воскресной ночью, я оставался с ним рядом, пока пруссаки окончательно не разбили французскую армию. Я немного помог раненым, но боюсь, был слишком растерян и обезумел от горя, чтобы делать это как должно. В понедельник утром мне удалось найти что-то вроде повозки, чтобы доставить его в Брюссель. Дорога была забита ранеными, обозом, передвижными кухнями, фургонами с медикаментами и отставшими солдатами, пытающихся воссоединиться со своими подразделениями. Большинство двигалось в одну сторону, но встречались подводы, пробивавшиеся против течения. Дорога оказалась совершенно разбита, кое-где встречались целые озёра грязи. В одном месте мы застряли из-за затора на четверть часа. Тогда, беспомощно сидя на лошади, я услышал голос, окликнувший меня: «Капитан Полдарк!».