Погнутая сабля

Он зашел в комнату к дочери. Малышка Урсула сейчас была в школе. Хотя уже не малышка. Она превратилась в крупную девушку с полными ляжками и большой грудью. Ей как раз исполнилось шестнадцать в минувшее воскресенье, и для нее устроили праздник, невзирая на близость «срока» мачехи. На праздник пригласили лучших представителей графства, и те, кому далеко ехать, остались на ночь.

Жаль, что Урсула не унаследовала привлекательную наружность матери, ее белокурые волосы, хрупкость и длинные стройные ноги. Напротив, она пошла в свою бабку по отцу. Увы, для девушки внешность имеет большое значение. Вся в породу Джорджа Уорлеггана. Радует, что не в бабку по отцу в отношении практичности и дальновидности. У матери Джорджа, дочери мельника, были простые понятия. Она так и не привыкла к роскоши, которой муж старался ее окружить, всегда предпочитала варить варенье и печь хлеб, а не ездить в экипаже с двумя форейторами или развлекаться на полную катушку.

Подобные вопросы вряд ли волнуют Урсулу. Не интеллектуалка — Боже упаси! — но на редкость смышленая, ее привлекала коммерция и деньги. С точки зрения Джорджа, просто совершенное дитя, если бы родилась мальчиком. Но поскольку она девочка, лучше бы ей стать более обаятельной.

Тем не менее, думал он, когда придет время, можно все согласовать и уладить. У наследницы окажется вдоволь женихов. Ей останется только право выбора; они сами упадут к ее ногам.

Ему не приходило в голову, что трещиной в его личной броне является слабость к хорошеньким личикам. И все же он надеялся, что за огромное приданое Урсула найдет себе лучшего мужа, так же как он надеялся женить сына на Кьюби Тревэнион, чтобы заполучить землю и замок. И Тревэнион при этом оказалась очень недурна собой! Вместо этого, втайне от отца, Валентин намеренно и умышленно женился на красивой вдовушке на десять лет его старше. Джордж уж постарался, чтобы Валентину не досталось ни пенни, не говоря уже о недвижимости. Он вычеркнул его из завещания и своей жизни.

И в эту минуту наверху появляется на свет новая жизнь, и если это сын, дай Бог, то он изменит все его планы. Вообще-то уже начинает их менять. Мальчика надо назвать Николас, в честь деда. Второе имя может дать Харриет на свое усмотрение, назвать любимым семейным именем. Может, назовет Томасом, в честь первого герцога. Николас Томас Осборн Уорлегган, звучит прекрасно.

В пятнадцать минут третьего ночи в доме стало холодно и темно. Наверху топили камин, особенно в ЕЕ КОМНАТЕ, внизу камин тоже горел, но в доме все равно сквозило; если присесть на корточки поближе к огню, то станет тепло и даже жарко. Но когда слишком нервничаешь и сидишь в одном положении долгое время, вскоре начинаешь ощущать сквозняк и тьму. Даже свечи плевались дымом.

В это время ночи человек поневоле окончательно падает духом. Пока Джордж вышагивал туда-сюда, он вспоминал похожую ситуацию декабря 1799 года, когда были живы его родители и родители Элизабет. Теперь же все покинули этот мир. Шестнадцать лет пролетели быстро. Скоро ему исполнится пятьдесят семь. Многие умирают в этом возрасте. Джордж ощущал скоротечность жизни, неотвратимость беды. Тренвит больше ему не принадлежит, он вернулся к Полдаркам.

Этот же огромный особняк, который он купил, отремонтировал и заново обставил, расширив на четверть по сравнению с тем, каким он был сто лет назад, стал основным его домом. Надолго ли он останется у семьи Уорлегганов после его смерти? Отступник Валентин обосновался на северном побережье с богатой вдовушкой и двумя ее падчерицами. Урсула может выйти замуж и остаться здесь. Кто знает, может, он найдет ей правильного мужа и убедит юношу не только жениться на дочери Уорлеггана, но и взять ее фамилию.

Но всего этого не понадобится, если ночью Харриет разродится здоровым сыном. Уорлегганом, который унаследует все, за исключением приданого Урсулы, и вдобавок к тому, что это сын сэра Джорджа Уорлеггана, но еще и внук герцога Лидса! Блестящая перспектива. Правда, когда сыну исполнится восемнадцать, Джорджу уже будет семьдесят пять. Но, отбрасывая прочь недавние мрачные мысли, он припомнил, что Уорлегганы — долгожители; его родители прожили почти восемьдесят лет, и престарелый дядя Кэрри в свои семьдесят шесть еще очень не скоро ляжет в землю.

Тик-так, размеренно отстукивали часы в зале. Двадцать минут третьего. Проклятое ожидание становится все тягостней. У Элизабет роды никогда так не затягивались. С ней не было проблем. Само собой, Харриет тридцать четыре. Поздновато для первого ребенка. В каком возрасте Элизабет родила Урсулу? Он не мог вспомнить. Кажется, в тридцать пять. Но Урсула ее третий ребенок.

Свечи качнулись и поклонились, как придворные. Дивная ночь, но ветреная, холодная и одинокая, с россыпью звезд меж облаков. Половина слуг ушла спать, остальные бодрствовали в ожидании звона колокольчика. Нанкивелл разводил огонь.

— Сэр, вам нужно что-нибудь?

— Нет.

Джордж выпил немало бренди, на каминной полке остался недопитый бокал.

Он сел за стол, вытащил из ящика бумаги и раздраженно пододвинул к себе канделябр, чтобы лучше видеть. Дело было связано с карманным округом Сент-Майкл. Когда-то он сократил число избирателей округа с сорока до тридцати простым, но решительным приемом, переселив десять человек из обветшалых домов за две мили, в новое лучшее жилье, которое он специально отремонтировал. Теперь они не могли пожаловаться на тяготы, поскольку новое жилье гораздо лучше старого, но их лишили синекуры и возможности жить за счет денег за голосование. Их лишили голоса, а тем самым и средств к существованию.

Джордж бесстрастно отметил, что некоторые даже сумели устроиться на работу. С тех пор оставшееся число выборщиков сократилось до двадцати пяти, шестеро из них — члены одной семьи. Мистер Танкард, управляющий и стряпчий Джорджа, явился в начале месяца и сообщил, что теперь эта семья просила ссуду в три сотни фунтов. Якобы на строительство пекарни, но все знали, что на эти деньги они намереваются прожить до следующих выборов, когда о ссуде благополучно забудут, как они надеялись.

Джордж не собирался подчиняться шантажу, невзирая на дружеский совет сэра Кристофера Хокинса, что на это стоит пойти. Хокинс сказал: «Такую уж цену вы платите, друг мой. Не берите в голову. Лучше подумайте о выгоде иметь двух членов Палаты, исполняющих любые указания». Но Джордж такого не потерпит. Он не обязан откупаться от прогнившей никчемной семейки дармоедов. И накажет их за наглость. Он твердо решил так поступить и именно поэтому сегодня ночью вытащил письма с пометками Танкарда. Хоть как-то отвлечься от того, что творится наверху...

Примерно с минуту он изучал документы и возился с очками, ощущая, как внутри нарастает былое возмущение. Вскоре он бросил бумаги и встал из-за стола. Даже это...

И тут он услышал жуткий звук, то ли вой, то ли рев, скорее звериный, чем человеческий. Он покрылся холодным потом. А вдруг Харриет умрет? Если мальчик выживет, это не столь важно. А если умрут оба? Джордж столкнется с полным одиночеством, оно разверзнется перед ним, подобно шахте. Несмотря на невыносимые привычки Харриет, она удивительная личность, и ему будет ужасно не хватать ее грубости. А если и дитя умрет...

Он вышел в коридор и прислушался. Снова наступила тишина. В камин бросили полено, и вскоре пламя осветило мрачную комнату, где столько раз царило веселье. Где Харриет и Валентин устроили большой прием в честь отступления Наполеона от Москвы; где только несколько дней назад друзья Урсулы...

Снова тот же звук, только более приглушенный. Джордж вытащил носовой платок, промокнул лоб и стал подниматься по лестнице навстречу звуку, а потом остановился, озадаченный, злой и потрясенный. Сердце бешено колотилось. По коридору прошел конюх, и, судя по всему, двигался в том же направлении.

— Смоллвуд!

— Да, сэр?

— Ты куда?

— Наверх, сэр, с вашего разрешения. Леди Харриет сказала, когда я...

— Неважно, что она там сказала, тебе нечего делать наверху.