Без названия

За несколько прошедших недель Юли видел её несколько раз, да и то мельком. Он рассчитывал, что заинтересует собой девушку, а вышло наоборот. Даша иногда приходила к бабе Вере, помогала по дому, но всегда уходила до появления командующего.

Тот приезжал вечером, ужинал и сидел допоздна. Хозяйка старалась не беспокоить постояльца. Вязала потихоньку носочки, как она говорила, для унучков (они жили далеко, в Калининграде), ждала весточки от единственной своей кровинушки – доченьки (сын погиб в Афганистане), а теперь у неё появилась ещё одна забота: угодить постояльцу.

Как-то утром в дверь ее дома постучал глава местной администрации Пал Палыч и без обиняков объявил, что у неё будет квартировать командующий армии. Баба Вера забеспокоилась, мол, и условий-то никаких, и стара она за порядком смотреть, и шума-то не любит. Но Пал Палыч оказался настойчивым на этот раз. К тому же, сманил-таки бабку деньгами и пайком, которые будут получать хозяева, в чьих домах расположатся военные. А вечером появился и постоялец. Честно говоря, он сразу приглянулся старушке. Может, из-за тоски по сыну, который в неполные девятнадцать ушёл на войну и не вернулся.

Юлиус был высоким, статным мужчиной. Лицо слишком красиво, хотя в мужественности ему не откажешь. Жгучие карие глаза смотрели на собеседника в упор. Во взгляде читалась оценка. Краешки губ чуть подёргивались, готовые в любую минуту произнести какую-нибудь насмешку. Одним словом, внешность циника и человека, знающего цену себе и всем окружающим.

Баба Вера взялась хлопотать, как лучше устроить квартиранта, чем накормить. Но Юли прекратил её хлопоты, сославшись на то, что ему нужны тишина и покой, что он весьма непритязателен в быту.

Так они и стали жить. Единственное, что сделала баба Вера, – попросила Дашу, соседку, приходить убираться по дому, дескать, ей-то уже и тяжело, а к нему-то, постояльцу, могут и гости в любой момент нагрянуть, аль начальство, да и у плиты стоять, чай, ноги не слушаются. Даша согласилась. Она и раньше помогала старушке, а братья всегда заготавливали дрова, носили воду.

Шло время, старушке все больше нравился постоялец. Пусть и начальник, а в обращении прост, не воротит носа от холодца или голубечиков, или пирожков домашних. Работает с толком – уйдет в бумаги с головой, все чего-то чертит, считает. Опрятен, сапоги всегда вычищены, даже в грязь, рубашка чистая, сам выбрит. Не треплется попусту – ни о себе, ни о ком – молчок. Старушка несколько раз пыталась выяснить, не женат ли, или, может, зазноба какая есть – лишь посмеялся, но ответа определенного не дал: «И лишу всех деревенских сплетниц возможности придумывать небылицы обо мне?!». Если и выпивал (случалось такое иногда за ужином), то не жадно, больше для души. Одним словом, не то, что нынешние оболтусы в разодранных штанах, которые и пить-то толком не могут, лишь надерутся до одурения, а чтоб сказать что путное или сделать, так и вовсе не дождешься. Старушке даже вздумалось сосватать ему Дашу.

Девочка была ей как родная. Вот только как реализовать задумку, зная Дашкин упёртый характер. Она пыталась оставить Дашеньку на ужин, подгадывая под приезд командующего, но девушка всегда оказывалась занята. Зато Юли был в полном распоряжении старушки. По рассказам хозяйки у него создалось впечатление, что по соседству живёт не просто девушка («красавица», «умница», «работница»), а настоящий ангел, возможно, даже с крыльями, с таким же характером. Юли только посмеивался про себя. Если бы Даша могла предположить, какую услугу ей делает соседка, она больше не стала бы помогать, но девушка об этом не догадывалась.

Было уже за полночь. Юли всё ещё что-то сверял по картам. Он настолько углубился в расчеты, что не сразу расслышал стук в окно.

– Ой, святый Боже, кого это на ночь глядя? – поднялась баба Вера, лежащая на печке.

– Я открою. – Юли встал из-за стола, накинул куртку, вышел в сенцы. Перед ним стояла Даша.

– Отвезите папу в больницу. Только скорее, – с жаром выпалила она.

– Сейчас. – Юли вернулся в дом, оделся, взял ключи и вышел снова. Даша была возле своего крыльца.

– Быстрее можно!

– Можно, – огрызнулся Юли. – Но можно и без истерики. Если нужно – вызову врача сюда. Где ждут вашего отца в два часа ночи?

Юли стоял около машины и ждал Дашиного решения.

– Ну, давайте врача. Только быстро, – она вбежала на крыльцо.

Юли дождался Стива, и они вместе вошли в дом. Все были на ногах. У Дмитрия Николаевича снова приступ. Кровавые салфетки валялись в тазу. Даша с матерью сидели у постели больного, пытаясь облегчить его боль.

– Давно кровь пошла? – спросил Стив, устанавливая чемодан с аппаратурой на стол.

– Около одиннадцати вечера, – прошептала Ирина Владиславовна бескровными губами.

– Постараемся помочь, – Стив закатал рукава, обработал руки спиртом. Взглянув ещё раз на женщину, кивнул Юли. Тот вывел её за дверь.

В зале было тихо. Около бабушки на диване сидели внуки: Мишка с Колькой и маленькая Алёнка, поджавшая под себя ноги, боявшаяся шелохнуться, как будто от этого могла расколоться чья-то жизнь. Баба Вера стояла в дверях и молча крестилась. Юли усадил Ирину на стул, обратился к ребятам:

– Принесите из моей машины фляжку. Увидите, она на сидении. И стакан. Баба Вера, присаживайтесь.

Юли пододвинул стул старушке. Из принесённой фляжки плеснул коньяка в стакан, протянул его Ирине. Та выпила, не поняв содержимое налитого.

– Мам, тёть Вера, – помолчав, окликнула она старух, – вы уведите Алёнку с ребятами. Чего всем-то сидеть.

– Мам, мы тут побудем, – начал Колька.

– Ох, и правда, чё сидеть-то, – спохватилась баба Вера.– Давайте, ребята, одевайтесь да пойдём ко мне. У вас уж и пол застыл, а у меня печка ещё тёплая. Алёнка, детка, пойдём, милая. Пойдём, лапушка, у меня конфетки есть сладкие. Тут сидеть нечего. Чё надо будет – придуть скажуть. Татьян, собирай ребят.

Юли закрыл дверь, вернулся в зал. Ирина Владиславовна беззвучно плакала. Слёзы текли и капали на руки, скрещенные на коленях. Кажется, она не замечала этого. Юли протянул платок. Ирина Владиславовна подняла глаза, не понимая, потом спохватилась:

– Простите… – быстро вытерла слёзы, распрямила плечи. – Мы вас побеспокоили.

– Давайте помолчим, – перебил её Юли.

Он отошёл к окну, отдёрнул занавеску. За окном шёл снег. Тихо-тихо ложился на чёрную землю, будто боясь её потревожить. Снежинки ещё в воздухе слепливались между собой, и поэтому из них получалось покрывало. Оно надёжно прикроет землю, скроет все её недостатки, а когда весной та захочет проснуться от долгой спячки, многие её рубцы разгладятся и исчезнут. Снег не забыл и о деревьях, заборах, колодцах, крышах домов. Он надежно защищал собою все, что было в его силах. Предметы становились округлыми, угловатость, как и недостатки, скрывалась. Очертания менялись, и, казалось, что нет поломанных сучьев у деревьев, лишь рябина зарделась ярким румянцем на белой шали, нет покореженных строений, которые неумелой рукой начертил на земле человек, нет самого хилого и мнящего себя творцом, есть только воздух, земля, небо, которое решило поделиться частью своей белизны.

Прошло время. Вышла Даша.

– Мам, – обратилась она, – врач остановил кровь. Папа уснул.

Ирина Владиславовна закрыла глаза и кивнула головой.

– Я пойду заварю крепкого чая. Потом уберу там.

Юли подошёл к Ирине Владиславовне:

– Вот видите, всё обошлось…

– Да, пока обошлось, – перебил Стив, закрывая за собой дверь в комнату больного, – не мешало бы его в наш госпиталь. Вы не против?

Ирина Владиславовна подавила вздох:

– Я не против, но в больнице плохо помогают. У него это после Чернобыля. Он инженер по профессии. Митя был на ликвидации. Почти сразу по приезде заболел. Сначала врачи говорили, что нет ничего страшного, что все пройдет, только вот надо чуть-чуть подлечить…. Чуть-чуть растягивалось на недели, месяцы, годы… Пришлось продать всё, оставить работу. Перебрались в деревню: на молоко и картошку…