Страница 3 из 12
В послевоенные годы я жил обычной для моих сверстников жизнью. Учился в школе. В 13 лет начал заниматься в драмкружке при Дворце культуры завода имени Лихачева. Сцену очень любил, но, получив аттестат, заколебался в выборе профессии – стал студентом факультета журналистики МГУ. Но очень скоро понял, что изменять мечте нельзя, и поступил в училище при вахтанговском театре. С этим театром связана моя судьба и поныне.
Казалось бы, в такой вот биографии ничто не облегчает вхождение в роль профессионального военного. Но мне, как и другим актерам театра и кино, помогает глубокое уважение к людям этой очень нелегкой, романтичной по своей природе, профессии, внутреннее родство с ними, острое чувство долга перед поколением фронтовиков. Когда персонаж, которого надо воссоздать на экране, кажется недостаточно выписанным, включаются те самые представления о военном человеке, которые вошли в сознание и сердце в раннем детстве, еще там, в освобожденной Стрымбе. Годы сделали эти представления более яркими, объемными, масштабными. Работа над каждой новой ролью что-то к ним прибавляет. В театре я играю Огнева – передового военачальника, противостоящего человеку консервативных взглядов на методы ведения войны, хотя и мужественному, волевому. Конфликт глубок, драматичен. Нужно раскрыть огромную нравственную силу героя, его способность видеть дальше и больше других. Вряд ли приняли бы моего Огнева зрители-фронтовики, если бы я вновь и вновь не обращался к истории Великой Отечественной войны, не перечитывал мемуаров видных военачальников, не вникал в художественную правду литературы, исследующую то героическое время средствами искусства.
Знаю и о том, что военный зритель не приемлет неточного применения военных терминов, каких-то отступлений от правил ношения формы, неестественной для офицера прически и тому подобного. Поэтому считаю себя обязанным даже о деталях военной формы одежды советоваться с профессионалами, тем более что среди них у меня много близких друзей.
Все ли роли военных, сыгранные мною, считаю удачными, полнокровными? К сожалению, не все. После просмотра нового фильма, бывало, уходил расстроенным. Чувствовал: чуть бы поменьше плакатности, побольше психологической глубины. Как коммунист, работающий на фронте искусства, считаю, что перед зрителем, военным в особенности, перед ветеранами я всегда в долгу. А сыграть современного командира, вобравшего в себя главное от первых краскомов, офицеров-фронтовиков беспредельную преданность партии, Родине, яркого представителя современной армии очень хотелось бы».
Еще раз перечитывая давний газетный текст – прошло без малого сорок лет с момента этой публикации! – я ловлю себя на радостной мысли. А ведь Василию Семеновичу нынче не может быть за него стыдно! Ни в коем случае. Более того, даже два последних предложения с откровенной партийной риторикой, немыслимой по нынешним внеидеологическим временам, выглядят для артиста вполне логичными и целиком оправданными. Ибо, в отличие от сонма коллег по цеху, визгливо и заполошно отказавшихся от собственных многолетних «прокоммунистических» убеждений, некоторые деятели даже принародно сжигали свои партийные билеты, артист Лановой никогда и нигде не порицал, тем более не проклинал наше общее социалистическое прошлое.
Сие вовсе не значит, что он – замшелый ортодокс и примитивный коммуняка. Наоборот, все кричащие недостатки той прошлой общественной системы Василий Семенович неоднократно и предметно, со знанием дела критиковал, некоторые и отметал. Но никогда при этом не поддерживал антинародную деятельность всех тех, кто разрушал нашу общую страну – великий Советский Союз.
Лановой не бежал за демократами, высунув язык и задрав штаны, никогда трусливо не лебезил перед ними. Один из очень немногих деятелей отечественной культуры, он, еще в самом зародыше так называемой перестройки, понял крайне серьезную, почти императивную истину. Поддержка так называемых демократов первой волны неминуемо приводит всякого нормального человека в тупик, в вонючее националистическое болото, в нигилизм, полный и окончательный. Ни сами демократы, ни их безвольные и недалекие попутчики уже не могли пусть и не сострадательно, но хотя бы терпеливо, не истерично взглянуть на муки и конвульсии социалистического общества, конечно, не самого лучшего в мире, но и, как теперь выясняется, далеко не худшего. В этом заключалась их глупость и трагедия одновременно.
А Лановой всегда был человеком мужественным, смелым, чрезвычайно независимым в своих нравственных, моральных и политических суждениях. И вместе с тем он – мудрый публичный деятель, прекрасно отдающий себе отчет в том, что значит для людей слово, сказанное им. Поэтому вы, дорогие читатели, никогда и нигде не встретите его праздного трепа для досужей публики, паблик сити, паблик рилейшнз, или как там еще говорят про пиар и саморекламу. Вы вообще никогда не увидите Ланового, что-то, где-то, кому-то рекламирующего, выступающего на модных столичных тусовках, на купеческих корпоративах или, не приведи господь, на телевизионных ток-шоу, вызывающих тошноту. Даже в самые трудные, лихие девяностые годы, когда прилавки столичных магазинов покрылись пылью, а Василию Семеновичу вместе с Ириной Петровной Купченко приходилось обучать двух сыновей-акселератов, он натурально брезговал любой рекламой.
В 2006 году у автора сих строк вышла как бы итоговая книга жизни «Встречная полоса. Эпоха. Люди. Суждения». На ее обложках размещены несколько десятков портретов известных артистов, ученых, спортсменов, военачальников, деятелей культуры. А в самой книге – рассказы об этих людях, с которыми меня свела долгая журналистская судьба.
Один из самых больших очерков там о Лановом. Разумеется, я эту книгу ему вручил.
Спустя какое-то время Василий Семенович позвонил мне, поблагодарил за труд, при этом полушутя-полусерьезно заметил:
– Единственный недостаток книги в том, что моя фотография – рядом с горбачевской.
В раскладе снимков я лично не принимал никакого участия. Это сделали работники издательства. О чем я и сообщил артисту.
Он выслушал меня и проговорил:
– Беда Горбачева в том, что он, похоже, и в мир иной сойдя, так и не поймет, какое горе принес своему народу, плутовством и обманом втянув его в капитализм. А главное трагическое несчастье, которое принес нам капитализм, – это катастрофическое падение народной духовности. Польза, польза, польза! Деньги, деньги, деньги! Руси это было несвойственно, она никогда не была меркантильна, а теперь невольно ловишь себя на мысли: раньше я бы сел и читал, а сегодня надо бежать на концерт, еще на один. До перестройки такого не наблюдалось. Мы жили словно в заповеднике. Будущее всегда представлялось нам если и не светлым, то спокойным – точно. Сто двадцать рублей пенсии, этого же с лихвой хватало! Старики еще и откладывали себе на смерть. А сейчас страх перед завтрашним днем во сто крат усилился. И с увеличением потребительства духовность в геометрической прогрессии уменьшается. Не зря американские философы всерьез говорят, что потребительство будет последним гвоздем, вбитым в гроб цивилизации. Они рассчитали, что жить ей осталось лет пятьсот-шестьсот.
Лановой никогда не был пессимистом. Даже в самые трудные времена своей жизни его ни разу не покидала уверенность в себе, в своих силах и способностях, в близких и друзьях. Узнав о скоропостижной смерти младшего сына, Василий Семенович не отменил гастрольного спектакля, отыграл его и лишь на следующее утро улетел в Москву на похороны.
Это сильный, стержневой, несгибаемый человек, который, видя перед собой пропасть, не скулит, не ноет, а думает, как соорудить переправу через нее. Зрительный зал он никогда не назовет наполовину пустым, только – наполовину полным. Если уж такой человек выказывает беспокойство о судьбах цивилизации, то всем нам, наверное, следует как минимум задуматься. Ибо Лановой по-настоящему мудрый человек, поцелованный Богом в темечко.
Поэтому моему дорогому читателю должно быть понятно, с каким трепетом, с какой осознанной ответственностью и даже с некоторой боязнью я приступаю к описанию его судьбы. И помоги мне боже.