Страница 9 из 58
– А деньги?
Торби привык к тому, что его платежеспособность проверяют, он вытащил монету. Мужчина сгреб ее и открыл ему бутылку.
– За стойкой не пей, мне нужны эти табуретки. Табуреток было множество, но Торби не обиделся, он знал свое место. Он отошел, однако не настолько далеко, чтобы его могли обвинить в том, что он пытается сбежать с бутылкой; пить он старался подольше. Посетители приходили и уходили, на всякий случай он отмечал каждого, а вдруг рыжий ушел пообедать. Он был начеку.
Через некоторое время мужчина за стойкой поднял голову:
– Ты еще не все выдоил из этой бутылки?
– Как раз кончил, спасибо. Торби подошел, чтобы отдать бутылку, и спросил:
– В прошлый раз, когда я заходил, здесь управлялся такой рыжий.
Мужчина внимательно взглянул на него:
– Ты что, дружок Рыжего?
– Нет, что вы. Просто я его здесь видел, когда в прошлый раз заходил попить, и…
– Покажи-ка пропуск.
– Что? Да не нужно мне…
Мужчина попытался схватить Торби за запястье. Но профессия научила Торби увертываться от пинков, щипков, ударов кулаков и прочего, и руки мужчины схватили лишь пустоту. Тогда он живо выскочил из-за стойки. Торби нырнул в поток машин. Он уже почти перебежал улицу, дважды чудом избежав гибели, когда понял, что бежит к воротам и что бармен зовет на помощь охранника. Торби повернулся и побежал сквозь поток машин в другую сторону. К счастью, поток был сплошным, по этой дороге шло все грузовое движение верфи. Еще трижды он побывал рядом со смертью, увидел боковой поворот с главной магистрали, проскользнул между двумя грузовиками и со всех ног помчался по боковой улочке, свернул в первую же аллейку, побежал по ней, спрятался за деревянное строение и стал ждать. Погони он не услышал.
За ним уже много раз гнались, но это не повергало его в панику. В таких случаях необходимо сделать две вещи: сначала уйти от непосредственного контакта с преследователем, потом полностью устраниться от случившегося. Он выполнил первую часть; теперь надо выбраться из здешних мест, не вызывая подозрений, медленным шагом и не делая резких движений. Он непринужденной походкой вышел из своего укрытия, повернул налево в боковую улочку, снова повернул налево в аллейку и очутился недалеко от закусочной, позади нее, такова была его бессознательная, но безошибочная тактика. Погоня всегда движется от центра; закусочная это место, где его никак не ожидают. Торби сообразил, что через пять-десять минут бармен вернется к работе, а стражник к воротам: ни один из них не может оставить, свой пост надолго. Короче, тогда Торби сможет спокойно идти домой.
Он огляделся. Это была торговая площадка, еще не занятая факториями, магазинами и лавками, навесами и маленькими мастерскими. Он оказался с задней стороны небольшой ручной прачечной, во дворе видны были деревянные шесты, веревки, чаны, из труб шел пар. Теперь он узнал место за два дома от закусочной, и вспомнил написанную от руки выноску: «Домашняя прачечная, лучшая в мире, самые низкие цены».
Он мог бы обойти это здание и… но лучше сначала осмотреться. Он осторожно выглянул из-за угла дома, внимательно просматривая аллею, насколько хватало глаз.
Вот оно! Двое патрульных движутся по аллее. Он ошибся, ошибся! Они не оставили дела, они подняли тревогу. Он притаился снова и огляделся. Прачечная? Не годится. Другое здание? Патруль его обыщет. Остается только бежать прямо в объятия другого патруля. Торби знал, с какой быстротой полиция может оцепить район. Возле Площади он мог бы проскочить сквозь кордон, но здесь чужая территория.
Он заметил старую лохань и сейчас же забрался под нее. Он еле помещался, подтянув колени к подбородку, прижавшись к доскам спиной. Он боялся, что лохмотья торчат наружу, но поправлять их было слишком поздно: он услышал, как кто-то подходит. Шаги приблизились к лохани, и он перестал дышать. Кто-то влез на лохань и стоял на ней.
– Эй, мать! Голос был мужской. Давно ты здесь, на улице?
– Давно. Не заденьте этот шест, уроните белье!
– Мальчишку видела?
– Какого еще мальчишку?
– Подросток, ростом с мужчину. С пушком на подбородке. Вместо брюк лохмотья, без сандалий.
– Пробегал тут кто-то, равнодушно отозвался сверху женский голос, будто дьявол за ним гнался. Я его как следует не разглядела я эту чертову веревку вешала.
– Это наш мальчишечка! Куда он побежал?
– Через забор перепрыгнул и к тем домам.
– Спасибо, мать! Пошли, Джуби!
Торби выждал. Женщина продолжала свое занятие, переступая ногами, а лохань трещала. Потом она спрыгнула и уселась на лохань. Легонько похлопала по ней:
– Оставайся на месте, тихо посоветовала она. Через минуту он услышал, как она ушла.
Торби ждал, пока у него не заныли кости. Но он решил оставаться под лоханью, пока не стемнеет. Это, конечно, рискованно: после наступления комендантского часа патруль останавливал всех, кроме знати, но выйти из этого района днем совсем невозможно. Торби не догадывался, почему он удостоен такой чести, что из-за него зашевелились все стражники, но он и не хотел этого знать. Он слышал, как кто-то та женщина? время от времени проходил по двору.
По меньшей мере через час послышался скрип плохо смазанных колес. Кто-то постучал по лохани.
– Когда я подниму лохань, живо забирайся в тележку. Она прямо здесь, рядом.
Торби не ответил. Дневной свет ударил в глаза, он увидел небольшую тачку и юркнул в нее, пытаясь сжаться, чтобы занимать поменьше места. Его завалили бельем. Но он успел заметить, что лохани теперь со стороны не видно: на веревках висели простыни, которые загораживали ее.
Чьи-то руки свалили на него узлы с бельем, чей-то голос произнес:
– Лежи тихо, пока я не велю тебе вылезать!
– О'кей… миллион благодарностей! Я когда-нибудь вам отплачу.
– Неважно. Она тяжело дышала. У меня когда-то был муж. Теперь он на шахтах. Плевать мне, что ты натворил. Я бы любого спрятала от патруля.
– О, мне очень жаль…
– Заткнись.
Тележка дергалась и подпрыгивала, и через некоторое время Торби почувствовал, что она выехала на тротуар. Иногда они останавливались, женщина снимала один из узлов, исчезала на несколько минут, возвращалась и сваливала в тачку грязное белье. Торби принимал все это с долготерпением нищего.
Наконец тачка съехала с тротуара, остановилась, и женщина тихо произнесла:
– Когда я скажу, вылезай на правую сторону и беги. Живо!
– О'кей. Еще раз спасибо.
– Заткнись.
Тачка проехала еще немного, не останавливаясь, замедлила ход, и женщина скомандовала:
– Давай!
Одним движением Торби откинул белье и выскочил. Он оказался перед проходом между двумя зданиями, выводящими из переулочка на улицу. Он было побежал, но оглянулся через плечо. Тачка уже скрылась из виду. Он так и не увидел лица этой женщины.
Через два часа он уже был в знакомых местах. Неслышно подкрался к Бэзлиму:
– Плохо дело.
– Что такое?
– Шпики. Целая куча.
– Подайте, добрые господа! Ты ее проглотил? Подайте, ради ваших родителей!
– Конечно.
– Держи миску, Бэзлим начал выбираться на руках и одном колене.
– Пап! Ты не хочешь, чтоб я помог?
– Оставайся здесь.
Торби остался, злясь, что отец не выслушал его до конца. Как только стемнело, он заспешил домой и обнаружил Бэзлима в кухне-умывальной, кругом были разложены приборы и инструменты, он одновременно слушал проигрыватель и просматривал книгу на микропленке. Торби глянул на страницу в проекторе и подивился, что за язык такой странный, все слова ровно из семи букв, ни больше и ни меньше.
– Эй, пап! Готовить ужин?
– Места нет… и времени. Поешь хлеба. Что же случилось?
Жуя хлеб, Торби рассказал. Бэзлим понимающе кивнул.
– Приляг. Мне придется опять тебя загипнотизировать. Всю ночь будем работать.
На этот раз материал для запоминания, предложенный Бэзлимом, состоял из цифр, дат и огромного количества бессмысленных трехсложных слов. Легкий транс приятно усыплял, и монотонный звук голоса Бэзлима с пленки тоже действовал приятно. Во время одного из перерывов, когда Бэзлим приказал ему проснуться, Торби спросил: