Страница 4 из 9
Мальчик даже начал привыкать к тому, что боль – она, как воздух – всегда с ним. Но привыкнуть к тому, что он не может, как все дети сидеть, ходить, бегать, прыгать, играть оказалось намного сложнее. Чем старше он становился, тем тяжелее ему было свыкнуться со своей немощностью. Сколько сил Хрустальному ребенку стоило понимание того, что он – «не как все», не знает никто…кроме, может быть, самых близких, самых родных людей.
Но ты не думай, что жизнь Мальчика была сплошным потоком слез и страданий. У него было много радости и самая большая – прогулки с Мамой. Одевание для гуляния превратилось для них в своеобразную игру, веселую, но рассчитанную по силе нажатия до микрон. Хрустальные дети очень мало растут, к тому же им не нужна «сидячая» коляска. Так что Мальчик мог путешествовать в своем «личном» транспорте бежевого цвета с коричневой полосой не только в самом медком возрасте. Она вполне могла пригодиться ему и в два, и в пять, и, даже в десять лет.
Эту бежевую коляску постепенно стали узнавать не только во дворе, но и во всем городе. Кто-то нехорошо перешептывался вслед Маме с Мальчиком, кто-то участливо заглядывал в коляску, были и такие, которые, завидев их, отворачивались. Мы – люди, не хотим видеть чужую боль. Это отвлекает нас от наслаждений и радостей, заставляет переживать и даже – вот ужас то – помогать другим. А это уже, извините, тревожно и утомительно! Поэтому многим не нравились прогулки в людных местах, существа в бежевой коляске, не похожего на других детей. Но, несмотря, ни на какие сплетни и косые взгляды, Мама с сыном гуляли и в дождь, и в снег, и в мороз и в зной. Они имели на это право, ведь так?
Хрустальный Мальчик не мог ходить, но зато он рано научился говорить. Он был до чрезвычайности любопытным, буквально весь мир вызывал у него живейший интерес. Вопрос: «А это че? А это?» звучал почти двадцать четыре часа триста шестьдесят пять дней в году. В полтора года он начал говорить и не просто: «Мама, папа, дай!», а целыми «рассказами». В три он уже умел читать, в четыре – увлекся презентами, пефектами, симплами…Как ты уже догадался – Мальчику пришелся по душе тот самый английский язык, который большинство из нас считает сложным и непонятным. Иногда Маме хотелось, чтобы сын не был таким непомерно любознательным. Сначала она перечитала ему все книги, которые были дома и все, которые приносили друзья и знакомые. Потом она стала ходить в городскую библиотеку и там брать книги для Мальчика, но и они начали «заканчиваться». Такое умопомрачительное количество прочитанных книг привело к тому, что Мальчик сражал наповал своими знаниями всех знакомых. Да и незнакомых тоже. Бывало заведет кто-нибудь в поликлинике или в парке, в магазине или во дворе, «детский» разговор с красивым ребеночком в коляске…Заканчивался же от скуки затеянный переброс фразами долгой беседой на самые серьезные, самые взрослые темы. С Мальчиком интересно было говорить про политику и про устройство атома, про то, почему ледник «пятится» и есть ли атмосфера на Марсе.
– Как он здорово разговаривает, – восхищались случайно заговорившие прохожие, – какой он умный! Сколько всего знает, хотя такой маленький. Представляете, каким он станет, когда пойдет в школу!? Он просто готовый отличник и гордость любой школы! Да он у вас вундеркинд!
Им и в голову не приходило, что этому малышу не три года, а почти семь – хрустальные дети выглядят гораздо младше своих сверстников. У Мальчика даже было своеобразное развлечение. Он иногда нарочно лепетал «малышевой» речью, рассказывая при этом наизусть «Руслана и Людмилу» или серьезно повествуя о политическом положении Италии. Правда, такое он позволял себе только с нагловатыми взрослыми, чересчур надоедливо рассматривающими его коляску и зло перешептывающимися за спиной родителей. После таких словесных вывертов разговоры смолкали, и взрослые шли своей дорогой, размышляя об «ошибке природы», иногда даже слегка жалея Маму с таким умным, но таким больным ребенком.
Хрустальный мальчик действительно был развитым не по годам, родители гордились сыном, но…в феврале ему исполнялось семь лет. Значит, пора было думать про школу. А вот про школу Мама старалась не думать. Пока все в их жизни шло хорошо. То, что Мальчик не ходил в детский садик – не беда. Многие родители не отдавали детей в садик. Модно это. Они не хотели, чтобы ребенок был, как «все». Гораздо «продвинутее» готовить любимого ребеночка к школе дома, с нянями. Нанимать няню для Хрустального мальчика родители не могли – у них не было на это денег – так иногда бывает, к сожалению… Зато у них были чудесные бабушки и из них получились наичудеснейшие няни. Можно сказать, бабушки становились в очередь, а иногда даже ругались, правда, не всерьез – чья очередь сидеть с Мальчиком. Поскольку «мамина» бабушка была бывшей учительницей, а учителя, как известно, бывшими не бывают, она подготовила внука к школе на отлично! А другая – «папина» – не была учительницей, зато она кормила его домашними пирожками, пела с ним песни и играла в разные настольные игры. Словом, жизни Хрустального Мальчика мог позавидовать любой «обычный» ребенок. Когда Мальчик достаточно подрос, Мама смогла вернуться на работу. Конечно, она с радостью проводила бы целые дни с сыном, но…Не знаю почему, но мамам не платят за «мамину» работу. Согласись – это неправильно – у мам тяжелый труд и выполняют они его совершенно даром! Конечно, они любят своих детей, свою семью, вот и возятся целыми днями с уборками, готовками, «развлекаясь» сменой занятий – постирать белье – повесить белье – снять белье – погладить белье. Вроде, белье то одно и то же – но зато сколько разных интересных дел с ним можно сотворить…И все эти горы белья, метры пола, литры супа они готовят просто так…Как говорится, за «спасибо» – это если еще кто догадается его сказать. Поэтому приходится мамам ходить еще и на работу – чтоб было «из чего» приготовить этот самый суп.
Мама мальчика работала на почте. Целыми днями она выдавала и принимали письма и посылки, отправляла переводы, продавала книги и журналы. Вечером, прибежав с работы, она радовалась новым успехам Мальчика. Сын всегда встречал ее улыбкой и веселым криком:
– Мамуля пришла!
Криком, это, конечно, громко сказано. Голос у Мальчика, как и положено хрусталю, был нежный и чистый. У него и слезы были хрустальные – нежные и тихие. Нет, не подумай, он не был плаксой. Но иногда даже очень сильным мальчикам надо поплакать, иначе маленькое сердце разорвется от боли. Когда Мальчик болел, а случалось это не так уж редко – ведь хрусталь – очень хрупкая вещь, Мама всегда была рядом с ним. В эти дни на работу ходил только Папа. В своем институте он изобретал, а потом считал, а потом объяснял другим – как сделать так, чтобы наши ракеты были самыми сильными, точными и быстрыми. С тех пор, как Мама вернулась на работу, она уже не могла проводить с сыном так много времени, как раньше. Поэтому «болезненные» дни были для Мальчика самыми счастливыми – они с Мамой целый день были вместе! А вместе им было замечательно. Мама мальчика была маленькая, худенькая, про таких говорят – почти девочка. Но, несмотря на всю хрупкость, сила в ней было ого-го какая (не физическая, ты же понимаешь, душевная). Все трудности в жизни она встречала неизменной улыбкой. Они с Хрустальным мальчиком были похожи – оба востроносенькие и улыбчивые. В ответ на их улыбку не возможно было оставаться серьезным, рот сам растягивался в ответном «улыбании». Ты уже понял, что жизнь необыкновенного человечка была такой же, как и у всех обычных малышей – со своими радостями и горестями, маленькими победами и горькими поражениями…
В маленьком городке, где родился чудесный ребенок, не было врачей, способных помочь необычному пациенту. Они вообще не очень любили, когда Хрустальный ребенок «приходил» на прием – одно неловкое движение или чуть сильнее нажатие стетоскопом – перелом. Зачем врачам неприятности? Их у них и без Хрустального ребенка хватает. Но, к сожалению, еще ни один ребенок не вырос без вирусов, гриппов, да и самых обычных простуд. Я, по крайней мере, таких точно не знаю. А еще надо было регулярно проверять зрение и все прочее – потому что так полагается. Словом, медицинская карточка Мальчика росла вместе с ним, вернее, стремительнее, чем он сам.