Инфинум закона

Снова несколько раз вдыхаю, вслушиваясь в шум, доносящийся из зала. Кажется, включил телевизор.

Собираю себя в кулак и готовлю обещанный обед или это будет ужин, не важно. Гречка выходит немного пересушенной, но яичница с сосисками компенсируют эту оплошность. Накрываю на стол и иду в зал. Дима лежит на диване с закрытыми глазами, закинув одну руку за голову. Под серой от пыли футболкой выделяется крепкий бицепс, жилистая шея полностью открыта, и я даже вижу, как размеренно пульсирует на ней вена. Осторожно подхожу ближе, всматриваясь в даже сейчас напряженное лицо. Он уснул что ли?

– Если ты решила заколоть меня кухонным ножом, то даже не пытайся, – вздрагиваю от неожиданности, когда он произносит это, даже не открыв глаза. Идиот.

– Обед готов, – сухо ставлю в известность и убегаю на кухню. Дима присоединяется через пару минут. Садится за стол и молча принимается за еду. Жадно отламывает половину батона и режет вилкой яйцо напополам. Складывает и отправляет в рот. Он действительно голодный. Впервые вижу, чтобы мужчина так ел. Нет, я и раньше видела голодных парней, но этот словно озверевший дикий пес, пожирающий с миски то, что насыпали. Я стараюсь не смотреть на него, но понимаю, что провалила этот экзамен, когда он, опустошив тарелку, встает и подходит к плите, а я все еще продолжаю следить за ним взглядом.

– Гречка у тебя не ахти, – щедро одаривает меня похвалой, пока снимает крышку с кастрюли и набирает еще несколько ложек пересушенной каши.

– Так и не скажешь, судя по тому, что ты захотел добавки, – без особой смелости парирую, и тут же утыкаюсь обратно в тарелку.

– Я сейчас такой голодный, что и картошку сырую сожрал бы, – достает из холодильника две сырые сосиски, чистит их и принимается есть, заняв свое место.

– Так почему не сожрал?

– Потому что у меня есть ты. Гостеприимная хозяйка, которая так старалась угодить нежданному гостю. Разве я мог тебя обидеть?

Фыркаю, исподлобья наблюдая за тем, как даже сырые сосиски, по всей видимости, ощущаются ему изысканным блюдом. Вот это аппетит. С таким успехом нам продуктов и до завтра не хватит.

Оставшаяся часть ужина проходит в молчании. Оказывается, я тоже проголодалась. Из-за нервного состояния и не поняла этого, пока не начала есть. Дима съел весь батон, учтиво предложив мне корку, когда понял, что оставил меня без хлеба, но я отказалась. Уговаривать никто не собирался. Странно, но доев, мужчина сам вымыл тарелку за собой и даже удостоил меня холодным «спасибо». Ушел в зал, а я осталась убирать со стола. Домыла всю оставшуюся посуду, протерла скатерть, плиту и набрала в железный чайник воды. Привыкла пить чай после еды. Да и в зал идти не горела желанием, а так есть причина остаться на кухне. Развесила влажные полотенца на батарею и обернулась, чтобы взять чашку с полки, но так и замерла. Сердце понеслось вскачь, когда увидела в проходе Диму без футболки, в одних трусах. Широкие плечи практически заслоняют проход, крепкая грудь и подкаченный живот привлекают взгляд против моей воли. Что он делает? Ошарашено пялюсь на него и вдруг понимаю, что мужчина ухмыляется.

– Никогда еще не видел, чтобы мужское тело приводило девушку в такой «бешеный восторг». Дыши, Аня, я всего лишь собираюсь принять душ.

Шумно сглатываю ком и тут же отвожу глаза в сторону, ловя себя на мысли, что невольно оцениваю отчетливо выделяющийся пресс.

– А меня зачем в известность ставить? – спрашиваю, искренне не понимая зачем было ждать, пока я увижу его голый торс.

– Затем, что ты идешь со мной.

Что? Резко вскидываю голову ища на его лице улыбку, как признак самой глупой шутки, но не нахожу, и от этого становится не по себе.

– С тобой?

– Со мной, Аня, – вздыхает и добавляет, закидывая полотенце на плечо. Мое полотенце, – С тобой невозможно разговаривать. Каждый раз приходится повторять по два раза. Я, кстати, в шкафу взял полотенце, надеюсь, ты не против. Свое в рюкзак не влезло.

Я не понимаю, зачем он говорит про какое-то полотенце, если единственное, что сейчас стучит у меня в ушах это осознание того, что он на полном серьезе собирается принимать со мной душ.

– Я не буду с тобой купаться, – заявляю, сцепив кулаки и готовая к любой борьбе. Дима удивленно заламывает бровь.

– С чего ты взяла, что я хочу с тобой купаться?

– Ты сказал.

– Я сказал, что ты идешь со мной в ванную. Можешь взять с собой стул, чтобы не стоять.

И только сейчас до меня доходит весь смысл.

– Ты думаешь, когда пойдешь купаться, я вызову полицию?

– Даже больше чем уверен.

– Я пообещала, что не сделаю этого, – напоминаю о своем недавнем обещании, понимая, что отговорка так себе.

– У тебя с обещаниями туговато. Поэтому стул в руки и в ванну бегом.

– Я не пойду!

– Аня, – тон его голоса меняется, опускаясь до угрожающего и заползая мне под кофту, чтобы пронести вдоль позвоночника холодок. – Либо ты идешь сама, либо я прилагаю к этому усилие. Но тогда мои слова по поводу того, что ты не будешь купаться, теряют силу.

Строгий прищур на смуглом лице не оставляет надежды на то, что и на этот раз угрозы не приведутся в исполнение. Тяжелый взгляд заставляет подчиниться. С молотящимся от волнения сердцем, прошмыгиваю мимо мужчины, цепляя обнаженную грудь плечом, и тут же отшатываюсь в сторону. Захожу в маленькое помещение и отворачиваюсь, пока он забирается в старенькую чугунную ванну Анны Павловны. Закрывается шторой и через секунду в раковине оказываются его черные трусы. Недовольно кривлю нос. Мужлан неотесанный. То толстовку свою бросает на диван, теперь нижнее белье. Ещё и при мне. Как дома у себя.

– Что такое, Аня, трусов мужских никогда не видела? – раздается вдруг из-за шторки.

– С чего ты взял? – бурчу в ответ, понимая, что исподлобья наблюдаю через матовую пленку, как крепкие мужские руки берут мою мочалку, натирают её моим мылом и начинают скользить по коже. Видно не очень хорошо, но очертания просматриваются все же. Чувствую себя извращенкой, но перестать следить за движением его рук не могу.

– Ты так скривилась, будто не трусы увидела, а таракана, – звучит со смешком, пока я неотрывно слежу, как он намыливает все тело и смывает пену под душем. Потом тянется за моим шампунем, набирает немного в ладони и вспенивает волосы. Зачем я смотрю? Сама не понимаю. Какое-то магнетическое зрелище. А с другой стороны, он сам приказал мне быть здесь, так что считай это моя месть. – Нравится вид, Ань?

– А? – не совсем понимаю, о чем он, но, когда до меня, наконец, доходит, становится слишком поздно. Этот мерзавец намеренно быстро отодвигает штору, даже не закрыв кран. Я не успеваю отвернуться и застываю, когда он появляется передо мной полностью обнаженным. Его эрекция не в возбужденном состоянии, но даже так он не малых размеров. У меня во рту пересыхает мгновенно, и я тут же отворачиваюсь, ощущая, как лицо заливает краска. Господи, да что же это со мной?

– Говорю, вид тебе понравился, судя по тому, как ты на меня глазела.

– Ничего я не глазела, – глупо отнекиваюсь, прикрыв щеки прохладными ладонями.

– Да? А мне в зеркале так не показалось, – зеркало … Черт, на стене ведь висит зеркало, откуда он прекрасно видел то, как я его разглядывала, подобно тому, как любительница истории изучает экспонат в краеведческом музее. Зажмуриваюсь, пойманная с поличным.

– Ты вымылся? Я могу выйти? – игнорирую его издевательский вопрос. Все равно он был задан только с целью меня смутить.

– Я тебя не держу, – звучит над самым ухом, и я разворачиваюсь, чтобы выйти, но натыкаюсь на широкую, голую влажную грудь. Поднимаю взгляд и встречаюсь с его. Внимательным и испытывающим. От мокрой кожи исходит пар, и я вдыхаю его, потому что стою слишком близко. – Иди, Аня, я тебя трогать не стану, – произносит тихо, и я скорее читаю по губам, чем слышу. Вылетаю из удушливой комнаты. Выбегаю на балкон и хватаюсь за поручень. Мне жарко и душно, словно нечем дышать. И это не из-за погоды или того, что находилась в полной пара ванне. Это тепло распространяется изнутри. Оно течет так стремительно, что у меня голова начинает кружиться. И причину я осознаю. Понимаю, что, несмотря на то, что особо рассматривать было некогда, я успела заметить и поджарое стройное тело, и кубики пресса на животе. Пялилась, как дура на тонкую дорожку темных волос, спускающуюся к его паху. Кровь в ушах снова зашумела, стоило только вспомнить это зрелище. Стало стыдно, неловко и как-то еще…