Страница 2 из 22
Узко локализованное исследование позволяет в деталях рассмотреть, как хлопок, поначалу мало заметный, почти не принимаемый во внимание англичанами, превратился в один из главных предметов их интересов и залог экономической мощи. Процессы, которые в мировом масштабе С. Бекерт идентифицировал как глобальный капитализм в действии, применительно к Центральной Индии имеет в большей степени отношение к локальному колониализму как особой форме экономического и политического доминирования. Высматривание и рассматривание хлопка происходило параллельно проникновению британцев на территории Центральной Индии, их укоренению там и в конечном итоге присвоению этих земель. Процесс поэтапной апроприации пространства проходил при помощи свойственных пришлой европейской культуре методов, механизмов, приспособлений и идейных обоснований. Применявшиеся ими способы и инструменты (от новейших измерительных приборов и оружия до каталогизирования природных и человеческих ресурсов и научных методик исчисления земельного налога) в той или иной мере характеризовали британскую культуру как модерную или современную, поэтому колонизация земель была сродни процессу модернизации.
Одна из традиционных трактовок понятия современности связывает ее с определенным историческим этапом развития человечества, для которого свойственны радикальные, довольно стремительные и разнохарактерные изменения в жизни общества, определяемые такими характеристиками, как индустриализация (включая развитие новых технологий), урбанизация, интернационализация коммерческих, экономических и интеллектуальных связей, углубление разделения труда, секуляризация, бюрократизация, становление национальных государств с неизбежной централизацией власти и этнической солидарностью, демократизация, распространение и повышение уровня образования. Несложно заметить, что этот набор включает характеристики общества и государства, первоначально сформировавшиеся на территории Европы и Северной Америки. Такой подход в последнее время подвергается критике, в частности в рамках колониальных и постколониальных исследований, где происходит отказ от европоцентристского взгляда на феномен современности и процессы модернизации (см. напр. [Моханти 2011; Бхамбра 2007]). Однако для целей настоящей работы, которая освещает события XVIII–XIX вв., устоявшиеся дефиниции модерности вполне применимы, так как составляющие ее элементы в той или иной степени внедрялись британцами на контролируемых ими землях.
Речь в книге идет о колониальной форме модернизации, т. е. навязанной, нередко насильственной, директивной, осуществляемой по инициативе иностранной политической элиты, которая ставила перед собой задачи втаскивания отстающих в ее понимании территорий и населяющих их народов на следующую цивилизационную ступень и их интегрирования в Британскую империю. Колониальная модернизация хотя и стремилась к системности и тотальности, но, как правило, носила неравномерный и частичный характер, что объяснялось, прежде всего, прагматическими целями колонизаторов, ограниченными возможностями их финансовых и административных ресурсов, а также уровнем адаптивного потенциала местного населения. Как пишет К. Бейли, «термин „колониальная современность“ (colonial modernity) широко использовался в последних исследованиях для описания той культурной и эпистемологической модели, которая была политически санкционирована, но культурно чужда и насильственна для индийцев» [Бейли 2012]. Понимание важности и значимости локальных реакций и влияний привело к тому, что в современной историографии модернизация трактуется не только и не столько как вертикально (хронологически) выстроенная модель перехода от традиционности к современности или от «нецивилизованности» к «цивилизованности», но и как сочетание эндогенных и экзогенных факторов, что предполагает учет горизонтальных (пространственных) связей. Последнее вновь возвращает нас в лоно глобализационных исследований. Роланд Робертсон обратил внимание на «очевидную тенденцию рассматривать глобализацию как крупномасштабный феномен… Это часть мифа о глобализации, который знаменует победу культурно гомогенных сил над всеми другими. Такой подход включает и другие сомнительные утверждения, будто „чем больше, тем лучше“, а локальность – и даже – история – стираются» [Робертсон 1995: 25]. Он предложил ввести концепцию глокализации с тем, чтобы избежать неоправданной интернационализации, унификации, антиэтноцентричности в суждениях, сдержать натиск большого на малое, уравновесить и уравнять «в правах» действия локальных и глобальных сил и факторов. Например, очень ценные и обстоятельные исследования об индийском хлопке Лакшмана Сатьи, Майка Дэвиса и Свена Бекерта [Сатья 1997; Дэвис 2001; Бекерт 2004] тем не менее «предлагают единое и обобщенное понимание проблемы хлопка и монолитный взгляд на власть колониального государства. В их интерпретации оно обладает неограниченными возможностями к принуждению земледельцев выращивать исключительно хлопок для нужд колониальной экспортной экономики в период Гражданской войны в США» [Хазарисингх 2012]. Это позволяет им «списывать» на британские власти в Индии, как носителей доминирующей модернизационной идеологии, все сбои в функционировании местных социально-экономических и экологических систем. Однако пристальное разглядывание локальной и очень неоднозначной по своим результатам деятельности британцев в Центральной Индии на протяжении почти 100 лет дает возможность увидеть пределы колониального «насилия» и уровень сопротивляемости местных обществ, их моделей жизнедеятельности и ограниченности природного потенциала этих территорий[4].
В процессе нащупывания пределов и границ возможного создавалась зона контактов между местной и пришлой культурами. В рамках школы постколониальных исследований эта зона рассматривается как пространство гибридизации, где выстраиваются связи и теряют свою первичную идентификацию как колонизованные, так и колонизаторы [Бхабха 1994]. Такое понимание колониального столкновения позволило частично преодолеть имперское наследие в виде жестко поляризованной бинарной системы, противопоставлявшей западных угнетателей и восточных угнетаемых и заменить ее на политически аморфные представления о колониализме как совместном предприятии, предполагающем новые формы кросс-коммуникации между разными идеологическими/культурными языками, или как диалогическом процессе, включающем сложные взаимоотношения и обмен [Триведи 1993, Ганди 2009]. Концепция гибридности представляется весьма плодотворной при исследовании адаптационных стратегий, вырабатываемых вовлеченными в колониальный проект сторонами, их способов приспособления к новым вызовам и изменявшимся условиям.
Хлопок в качестве объекта исследования оказался «удобным» для изучения описанных процессов, так как обнаруживается и на локальном, и на глобальном уровнях. С одной стороны, хлопчатник является одной из главных сельскохозяйственных культур Центральной Индии. Информация о нем собиралась британцами по крупицам, пока не сложилась ко второй четверти XIX в. в цельную картину, что определило их узко направленный интерес к региону и заставило усилить притязания на него. С другой стороны, именно хлопок стал основной сырьевой составляющей промышленного рывка, совершенного Великобританией на рубеже XVIII–XIX вв. Можно вспомнить известную фразу Эрика Хобсбаума: «Любой, кто говорит об индустриальной революции, говорит о хлопке» [Хобсбаум 1999: 34]. Оказавшись в водовороте общемировых процессов модернизации, хлопок стал не только фетишем, но и активным действующим лицом эпохи массового производства и потребления, втянувшим веками изолированную от всего мира Центральную Индию в систему планетарных экономических связей, где в то время доминировала Великобритания.
На субъектность, одушевленность вещей, их способность участвовать в событиях и влиять на них обратили внимание исследователи, использующие в качестве методологической концепции парадигму материальности (напр. [Хикс, Бодри 2010; Аппадураи 2003; Джерри-стен, Риэлло 2016; Улрих, Гаскелл и др. 2015; Раппапорт 2008]). Принимая за категорию научного анализа материальный объект, они фокусируют внимание на мире, выходящем за пределы одушевленного, на мире полезных/бесполезных вещей, которые определяют мотивы поведения и интенции отдельных людей и общностей, влияют на траектории их передвижений, складывание территорий и границ, диктуют принятие тех или иных геополитических и экономических решений, воздействуют на выработку идеологических доктрин и подвергают их зачастую серьезным корректировкам. Именно такой подход стал доминирующим в настоящей книге, где речь, в частности, пойдет о материальных формах и овеществленных практиках организации колониальной формы правления. Идеи гегемонии, улучшения, прогресса в Центральной Индии артикулировались в связи с проблемами хлопка. А само политико-экономическое доминирование британцев материализовывалось через множество других объектов и вещей, из которых постепенно складывался визуальный облик колониальной культуры, принесшей новые способы бытования. Хлопок в этой книге не только главная «вещь», но и собирательный образ других предметов, через которые британская культура экспонировала себя и с помощью которых довлела над этими землями.
4
В таком ключе написаны работы [Хазарисингх 2012; Деюнг 2013].