Страница 24 из 77
— С одиннадцати лет, — ответил Йохан. — И он принадлежал еще моему пра-пра-прадеду.
— Можете его использовать, — вынес вердикт судья.
Палочки других дурмстранговцев, созданные, по словам Олливандера, неким Грегоровичем, заставили мастера нахмуриться, но тоже были допущены к соревнованиям.
А вот взяв в руки палочку Гарри, он надолго задумался.
— Любопытно... весьма любопытно, — произнес он наконец.
— Простите, любопытно что? — спросил Гарри, испытывая легкое чувство дежавю.
— Любопытно, что за три с лишним года на вашей палочке не появилось ни единой щербинки, — ответил Олливандер.
— Я за ней слежу... — начал было Гарри.
— О, я не сомневаюсь, — улыбнулся ему мастер. — Но видите ли, мистер Олсен, как ни ухаживай за палочкой, она все же постепенно изнашивается, и чем неопытнее волшебник, чем хуже он подходит к палочке — тем быстрее ему потребуется новая.[23] Для среднего студента этот срок составляет три — четыре года, взрослые волшебники, конечно, могут пользоваться палочками намного дольше, но все же... Мне известен лишь один пример, когда волшебник настолько сроднился со своей палочкой, что мог использовать ее десятилетиями, с первого своего дня в волшебном мире, причем его палочка не только не утратила волшебную силу, но наоборот, увеличила ее во много раз. Да, мистер Олсен, да, вы поняли, о ком идет речь. И сейчас я уже с уверенностью могу сказать, что ваша палочка прослужит вам столь же долго.
[22] «Бревиарий Алариха» — свод римских законов, составленный в королевстве вестготов в начале VI века.
[23] С одной стороны, Олливандер говорил, что родители Гарри покупали «свои первые палочки» (то есть, потом были и другие), а доставшаяся Рону палочка Чарли была в жалком состоянии. Но с другой, Волдеморт пользовался одной и той же палочкой почти шестьдесят лет, а палочка Гарри тоже не сильно износилась за шесть лет учебы. Т.е., очевидно, износ палочки — дело очень индивидуальное.
Порой Рита Скитер ненавидела свою работу. Нет, вовсе не потому, что ее статьи якобы разрушали чьи-то судьбы и заканчивали излишне раздутые карьеры — с этой задачей люди прекрасно справлялись и сами. В самом деле, это ведь не Рита залезала в постель к чужим супругам, не она женилась на тайных грязнокровках, не она брала взятки и не она принимала на работу оборотней. Она лишь рассказывала людям правду, да, слегка приукрашивая и местами додумывая детали, но если ее читатели не могли отличить истинные факты от художественного вымысла — это тоже была не ее вина.
К проклятиям и угрозам в свой адрес она тоже давно привыкла и перестала бояться. Наоборот, закатываемые ее жертвами скандалы порой служили материалом для новых разоблачений.
Смирилась она и с тем, что значительная часть материала отправлялась в стол по политическим причинам — в тех случаях, когда публикация могла повредить тем, кому вредить (пока) не стоило. Конечно, это было обидно, но Рита утешала себя тем, что пройдет время, и важная персона может стать не очень важной (а то и совсем не важной, как знать... прецеденты бывали), и тогда собранные материалы будут извлечены на свет и преданы огласке. Кое-что из личного сейфа Риты уже дождалось своего часа — как, например, те самые фотографии, на которых были запечатлены невинные развлечения Миллисенты Багнолд с двумя ее секретаршами (а также с плетками, наручниками, собачьим ошейником и немного модифицированным гинекологическим креслом). Десять лет назад, когда были сделаны эти снимки, Миллисента была вернейшей соратницей Корнелиуса Фаджа (и прикормленной собачкой — хе-хе — лорда Люциуса Малфоя), но прошло время, друзья рассорились, и накануне текущих выборов сейф Риты пополнился кругленькой суммой, а всплывшая история похождений его соперницы пришлась Фаджу очень кстати.
Но что Рита ненавидела больше всего — так это ситуации, когда руководившие газетой идиоты просто-напросто запрещали ей работать.
Взять хотя бы ту историю с финалом Чемпионата мира. Ох, сколько раздутых репутаций можно было проткнуть, если бы ей дали немного развернуться... Тут и абсолютно некомпетентный Бэгмен, и придурковатый Уизли, и странное поведение Крауча... И, между прочим, Диггори — тот самый, на которого у Риты до сих пор не было компромата, пока тот на ее глазах не вернул провинившуюся домовушку хозяину. Сам по себе на скандал этот факт не тянул, но заставил задуматься. С какой стати вдруг Амос по прозвищу «Следуй инструкции» так нагло пренебрег своими обязанностями и не стал пытаться выяснять, кто запустил над лесом Черную метку? Дружеские чувства к Краучу? Или за этим скрывалось что-то большее?
Но увы, после нескольких разгромных статей тему Чемпионата было велено спустить на тормозах, а самой Рите прямым текстом приказали прекратить раскапывать подноготную служащих Министерства и заняться освещением Турнира трех волшебников.
«Может, это знак? — думала Рита, сидя в своем тесном кабинетике на втором этаже редакции «Пророка». — Может, мне давно пора уйти из этого болота?»
В последнее время подобные мысли посещали Риту все чаще и чаще, и все же что-то ее останавливало. Внезапно оживившиеся пожиратели на финале, та исчезнувшая девица из отдела Бэгмена, теперь вот странные «неполадки» с Кубком огня, из-за которых был выбран Поттер (ах, простите, конечно же Олсен...) Так же, как звери по едва ощутимым содроганиям почвы чуют грядущее извержение вулкана, так и Рита по всем этим разрозненным происшествиям чуяла приближение грандиозной сенсации. Она еще не понимала, какой именно, но...
«Если в течение года ничего не случится, уйду в отставку, — пообещала Рита сама себе. — В конце концов, «Ведьмополитен» неплохо платит за сексуальные скандалы, а со всей этой политикой можно однажды и крылышки подпалить... Ну а пока займемся этим глупым Турниром. Варнава, кажется, хочет напоить читателей сладеньким сиропом? Что ж, будет ему сироп...»
Она послюнявила кончик прытко пишущего пера, поставила его на пергамент и улыбнулась.
«Гарри Поттер — или, точнее, Гарольд Олсен, как его теперь официально зовут, — милый юноша четырнадцати лет с по-детски пухлым очаровательным лицом и печальными изумрудными глазами. Когда во время беседы речь зашла о его родителях, эти глаза моментально наполнились слезами...»
========== Глава 7. Дуэль ==========
6 ноября 1994 года
Совы доставили воскресный номер «Пророка», как обычно, за завтраком. Половину первой страницы в газете занимала фотография Гарри, и большая часть статьи Риты была посвящена его персоне.
«Гарри Поттер — или, точнее, Гарольд Олсен, как его теперь официально зовут, — писала Рита, — милый юноша четырнадцати лет с еще по-детски пухлым очаровательным лицом и печальными изумрудными глазами. Когда во время беседы речь зашла о его родителях, эти глаза моментально наполнились слезами.
— Если бы мама с папой увидели меня сейчас, они бы очень мною гордились, — говорит он. — Да, по ночам я всё еще плачу, вспоминая о них, и не стыжусь в этом признаться. Я знаю, на Турнире ничего со мной не случится, потому что родители смотрят на меня с небес...
На вопрос о том, как ему удалось убедить Кубок огня выбрать себя четвертым чемпионом Хогвартса, Гарри лишь усмехается:
— Вы же понимаете, Рита, такое под силу лишь очень могущественному волшебнику... А больше я вам ничего не скажу».
— Но это же неправда! — воскликнул Гарри. — Я ничего подобного не говорил, я только сказал...
— Что обмануть Кубок может только очень сильный волшебник? — закончила за него Элин. — Ну так Скитер про это и написала... Забей, Гарри, умные люди все равно...
Она вдруг замолчала, и ее лицо приобрело сероватый оттенок.
— Что там? — Гермиона склонилась над газетой.
«О своих приемных родителях Гарри предпочитает не говорить, — прочитала она. — Но они обычные маглы, а мы все знаем, как маглы относятся к волшебству. Пожалуй, директору Хогвартса и Верховному чародею Визенгамота Альбусу Дамблдору следовало бы обратить внимание на то, в каких условиях живет наш национальный герой, и, возможно, принять определенные меры...»