Страница 20 из 42
Может показаться, что далеко не благоприятные изменения, произошедшие в ЕС в последние годы, представляют собой лишь более рельефное продолжение прошлых кризисных процессов, затруднявших успешное развитие Евросоюза, но не ставящих под сомнение его перспективы. В действительности же появились основания считать, что в обстановке возросших глобальных противоречий проблемы, накопившиеся в Евросоюзе, стали приобретать качественный характер, что сделало необходимым ряд новых подходов и оценок.
Некоторые важные кризисные явления, вызвавшие серьезные потрясения в странах Евросоюза, были следствием событий глобального порядка и лишь усугублены неадекватной реакцией руководящих структур Евросоюза. Поэтому объективная оценка нынешнего состояния и перспектив ЕС делает необходимым должный учет всей совокупности последствий динамики общемировой системы.
Нестабильность мировой экономики, о которой уже шла речь выше, привела к серьезному преобразованию всей структуры мирохозяйственных отношений. В ходе непростых, нередко болезненных сдвигов, наряду с доминировавшими прежде глобальными центрами индустриального и интеллектуального производства, появилось немало новых претендентов на аналогичные роли. Соответственно, стали расти уровень и острота конкуренции на мировых рынках. Пока они не стали запредельно высокими. Однако не считаться с ними было бы неверным.
Выводы, сделанные в этой связи Евросоюзом, не соответствовали степени потенциальной угрозы. Предпринимавшиеся меры явно запаздывали. Не было, в частности, учтено, что в меняющейся ситуации Соединенные Штаты неизбежно превратятся для ЕС из покровителя в торгового конкурента и что их утвердившееся ранее экономическое доминирование может, вопреки иллюзиям, обернуться для стран Евросоюза невосполнимыми потерями. Отсюда их иррациональная готовность по-прежнему пребывать в роли младшего партнера США, в том числе в ущерб своим насущным интересам.
В этой связи достаточно сослаться на противоречащее интересам стран Евросоюза их активное участие в идеологической и экономической войне против России, начатой Соединенными Штатами. Между тем даже дилетантам очевидно, что такое участие не только обернулось миллиардными конъюнктурными потерями, но и свело к минимуму тот позитивный баланс взаимопонимания между ЕС и Россией, который был с таким трудом создан на протяжении предыдущих десятилетий, и что это участие во многом закрыло для стран Евросоюза один из самых емких и перспективных рынков сбыта, столь необходимых в условиях обостряющихся торговых схваток.
Неустойчивость мирового хозяйства существенно стимулируется и нынешним состоянием финансовой системы ЕС. Происходящее в этих условиях ослабление мировых валют существенно повысило их волатильность – неустойчивость и подвижность. Тем самым открылся еще один удобный плацдарм для финансовых спекуляций. Возросшая анонимность финансовых отношений, широкое использование для их реализации международной системы связи открыли перед банковскими клерками, имеющими доступ к деньгам и к соответствующей информационной системе, неограниченную возможность по собственному усмотрению включаться в международные спекуляции, оперируя и рискуя не принадлежащими им миллионами (а то и миллиардами) долларов (евро). Случаи такого рода получили широкую огласку. Важны, однако, не столько эти побочные (криминальные) издержки, сколько общий фон того, что происходило и происходит на главной финансовой арене.
Выдержит ли Евросоюз новую серию ударов, нанесенных качественно возросшей финансовой нестабильностью, скажется ли на его судьбе выход из состава ЕС Великобритании и что за этим последует? Для позитивного ответа на поставленные вопросы остается все меньше оснований.
Первоначально массовое общественное сознание в странах Евросоюза реагировало на все это сравнительно вяло. Наметившиеся в нем сдвиги и их политическое эхо сравнительно четко проявились лишь в нескольких экономически менее развитых странах. Главная из причин этого состояла в том, что на первых порах глубинные потрясения, таящиеся в недрах Евросоюза, сперва не полностью опрокинулись всей своей тяжестью на основную массу его населения. Теперь ситуация заметно меняется.
Особо болезненно воспринимается то, что сейчас нередко именуют новым «великим переселением народов», вызванным описанными выше событиями. Беспрецедентный рост мобильности миллионов людей, сорванных с прежних мест постоянного жительства и мечущихся в поисках убежища и лучших условий жизни, обернулся тяжелым ударом прежде всего по Евросоюзу. Естественно, что потоки иммигрантов ориентированы в первую очередь на те страны, которые более или менее обоснованно воспринимаются как наиболее процветающие и открытые. Отсюда основная направленность иммигрантских потоков в Германию, Австрию, Бельгию, Норвегию и некоторые другие страны ЕС. Первоначально этот процесс воспринимался как терпимый. Однако с 2015 г. он стал приобретать черты наступающей катастрофы.
Во многом направления иммиграционных потоков были стимулированы политикой самого Европейского союза. Принятые его членами правовые нормы первоначально благоприятствовали притоку иностранной рабочей силы. Была повышена прозрачность внешних границ Евросоюза, полностью снят контроль над передвижением людей между большинством стран – членов ЕС (Шенгенские соглашения), облегчен процесс оформления вновь прибывших иммигрантов. Публично это оправдывалось соображениями гуманности и уважения к правам человека. В действительности главную роль при этом сыграл возникший в ЕС по ряду причин, в том числе демографических, дефицит неквалифицированной и малоквалифицированной рабочей силы.
Вскоре, однако, стало очевидным, что рынок рабочей силы имеет свои пределы, что система социальной поддержки попросту не справляется с дополнительной нагрузкой, которую создают многочисленные иммигранты, что их адаптация к странам нового пребывания остается минимальной.
Возросшее национальное самосознание иммигрантов трактовалось главным образом как проявление неприятия чужого и непривычного, будь то взгляды, образ жизни, бытовое поведение, тип одежды и т. д. Предполагалось, что со временем, в результате ассимиляции или привыкания, это неприятие будет отодвинуто на задний план или исчезнет вовсе. Однако по мере безудержного роста численности иммигрантов и возрастания в их рядах доли представителей иных культур и конфессий стало ясно, что проблема налаживания мирного сосуществования коренного населения и вновь прибывших гораздо сложнее, чем это представлялось первоначально.
Принятые меры, рассчитанные на ограничение иммигрантских потоков и их более-менее справедливое распределение между странами Евросоюза, не дали ожидаемых результатов. Более того, неоправданное и непродуманное вмешательство в процессы, происходившие в зоне Северной Африки и на Ближнем Востоке, разрушило сложившиеся там государственные структуры и породило хаос, который значительно увеличил масштабы бегства в ЕС.
Следствием чрезмерного роста притока иммигрантов стало заметное нарастание местного национализма, укрепившего позиции праворадикальных партий, сделавших эту проблему важным козырем в борьбе за упрочение своих политических позиций. Одним из следствий такого нарастания стало ослабление поддержки заметной частью автохтонного населения самих принципов интеграции как несовместимых с национальными интересами. Настроения такого рода получили наименование евроскептицизма. Длительное время он был свойствен очевидному меньшинству граждан стран – членов ЕС. Затем в некоторых из этих стран близкие евроскептицизму взгляды стали разделять вплоть до половины жителей. Очевидно, что дальнейшие сдвиги в этом направлении могут принципиально изменить расстановку политических сил в Евросоюзе, тем более что этому все больше способствует недостаточно взвешенное поведение расположившихся в Брюсселе бюрократических структур.
Станет ли Евросоюз объектом силового давления и атак изнутри? Еще несколько лет назад утвердительный ответ на этот вопрос выглядел маловероятным. Однако после беспрецедентных террористических атак в Париже в ноябре 2015 г. и в Берлине в 2016 г. трагическая реальность развеяла остатки сомнений.