Разрешите влюбиться

Не то чтобы я ничего без них не видела, но мир определенно выглядел иначе. Тех, кто остановился, чтобы позабавиться над моей неловкостью, видно было прекрасно, а те, кто стоял метрах в десяти от нас, на ступенях перед входом, легко узнавались по фигурам, одежде и голосам. Еще вчера они слезливо просили меня помочь по учебе, а сегодня так легко язвили.

– Ром, девчонки на тебя уже сами бросаются! – послышался женский голос.

Кто-то простучал каблучками и остановился в паре шагов от нас.

– Ага, даже Ежиха! – другой голос.

– Смелости набралась и кинулась!

Подружки остановились за спиной Романа и расхохотались.

Я приподнялась, опираясь на локти, и замерла, потому что он протянул мне руку. Сам Гай! Роман Гаевский, который никогда не замечал таких, как я, который выбирал самых красивых девушек. И он смотрел сейчас на меня, протягивая руку.

Я испугалась.

Смех почти затих, и все глазели на нас… Внутри меня встрепенулось недоверие. Оно подсказывало, что Гаевский хочет всего лишь посмеяться – подает руку, а стоит мне протянуть свою, тотчас отдернет под новые взрывы хохота. И это еще обиднее, чем позорно пасть к его ногам.

Но Гай казался серьезным.

– Все нормально? – спросил он сурово и холодно. Неужели бесится, что я налетела на дверь его машины и растянулась под ногами? Он, этот парень – весельчак и сердцеед, который с легкостью завоевывает сердце очередной красотки, а потом с таким же легким сердцем дает ей от ворот поворот и идет дальше, он разглядывает меня с таким вниманием.

– Что там, Гай? Что стряслось? – спросил кто-то насмешливо.

И в эту же секунду я вложила свою ладонь в ладонь Гаевского. Он подтянул меня к себе рывком: сильно, но осторожно. И у меня впервые в жизни перехватило дух от близости другого человека. Едва не воткнувшись носом в его грудь, я отпрянула, выдернула руку и прижала к груди.

– Ого, привет! – бросил подошедший к нам высокий брюнет в модном пальто шоколадного цвета и узких брюках. У него даже брови вздернулись от удивления. Он уставился на меня: – Кажется, я тебя где-то видел. Ты же… ты…

Но я его уже не слышала. Приложив руку к груди, я поняла, что плащ распахнут. А значит… Обернулась и обомлела. Курсовая, которую мне сегодня позарез нужно было отдать, разлетелась: какие-то листы порхали по воздуху, остальные, рассыпавшись, плавали в лужах.

Нет! Нет, нет, нет, нет…

– Гай, это что, твоя подружка? – усмехаясь, спросил парень.

Задыхаясь от волнения и ужаса, я посмотрела на Гаевского. Не могла не посмотреть.

– А похожа? – скривился он, глядя на своего приятеля.

Словно что-то переключилось у него внутри. Раз – и к Роману разом вернулись и веселье, и небрежность, и ленивая самоуверенность. Совсем другой человек – тот, к кому все здесь привыкли.

Он улыбнулся лишь уголками губ, но девчонки не упустили новую возможность засмеяться.

– Эй, милая, ты бы смотрела под ноги в следующий раз, – нарочито вежливо обратился ко мне тот, второй парень.

Не слушая его, я бросилась собирать с асфальта мокрые листы.

– Куда же ты так торопилась?

– Отстань от нее! – голос Гая звенел насмешкой.

Ну как же так? Почему? Я ночь не спала, торопилась доделать. Всю неделю провела в библиотеке, отыскивая нужную информацию для этой курсовой. Да, от нее зависит судьба человека. И даже не одного! Ну почему со мной постоянно такое происходит?!

– Пойдем, Дэн!

– Может, нужно помочь ей? – спросил парень с издевкой.

– Сама справится.

Я опустилась на колени, шмыгая носом, и стала собирать влажные листы. Мокрые волосы падали на лицо, мешали, приходилось откидывать их назад. А толпа, кажется, не спешила расходиться.

– Эй, замарашка, научные труды растеряла? – выкрикнул кто-то и засмеялся.

Я встала, прижав к груди грязные листы, и воинственно подняла подбородок. Посмотрела с вызовом. Они могут считать меня кем угодно, могут шушукаться и показывать пальцем, как делали это раньше, но я не позволю унижать себя прилюдно!

– Помолчи, Лид! – попросил Гай. Его просьба прозвучала так резко, что девчонка тут же замолчала, видимо, прикусив свой наглый язык. Роман нагнулся и подобрал что-то с земли. Нахмурившись, протянул мне: – Твое?

Я посмотрела на его ладонь, на ней лежали выпачканные в грязи мои очки. Быстро схватила их, стряхнула и чуть не разрыдалась: стекла треснули. Этого мне только не хватало! Я, конечно, обойдусь без очков какое-то время, купить новые денег нет.

– Бедняжка, разбила свои окуляры, – хихикнул кто-то из собравшихся. – Как теперь крот без своего бинокля?

– Лида, ты чего такая злая сегодня? – Парень в пальто обнял смеющуюся девчонку за талию. – Пристала к девчонке. Она, видишь, увидела Гая и забыла, что под ноги нужно смотреть. С кем не бывает!

Я тяжело вздохнула и продолжила собирать разлетающиеся на ветру листы.

– И ничего я не пристала, – прозвенел с обидой голосок, – мне на нее вообще плевать!

– Может, к Ромке приревновала? Так его ж на всех хватит.

– Чего-о-о?

– Да не смущайся ты! Гляди, какой он красавчик, приехал в дождь на тачке с открытым верхом, чтобы спор не проиграть. Только все равно проиграл.

– Руки убери, Дэн! – попросила Лида.

– Да я тебя просто приобнял, лапочка, – расхохотался он. – Или это только Гаю теперь можно?

Я с трудом сдерживала слезы. Чувствовала, как сырая одежда противно липнет к телу, и почти задыхалась от нахлынувшей стремительной волной обиды.

– Слушай, как тебя? – раздался уже знакомый насмешливый голос над ухом. Гай. Перед глазами предстали его идеально белые, несмотря на осеннюю грязь, кроссовки. – Брось ты их, пусть валяются.

Он не понимает! Я не могу их тут бросить. По крайней мере, нужно найти и спрятать от чужих глаз титульный лист.

– Нет! – я всхлипнула.

– Брось, говорю.

– Нет!

Мне хотелось, чтобы все исчезли, чтобы отстали от меня.

– Ну как знаешь, – бросил он, переминаясь с ноги на ногу.

– Что происходит? Почему все тут собрались? – громыхнул откуда-то знакомый бас. – Настя?

Я не обернулась, только еще быстрее начала собирать остатки курсовой.

– Ежова! – голос преподавателя по физической культуре Андрея Павловича приблизился и раздался теперь уже над моей головой: – Что происходит?

Я лихорадочно продолжала хватать мятые сырые листы и прижимать их к груди.

– Так, расходимся, – решительно сказал физрук. – Ты, Гаевский, хочешь помочь? Если нет, дуй на пары. И живо!

Послышались шаги, затем мягкий хлопок двери, мотор ожил, и красный спортивный автомобиль отъехал на несколько метров в сторону, чтобы там припарковаться.

– Что тут у тебя, Ежова? – Андрей Павлович наклонился, вглядываясь в мое лицо.

– Ничего! – я воскликнула слишком громко, выдав свое беспокойное, взвинченное и близкое к истерике состояние. – Просто…

И замолчала. Оставалось собрать еще пару листов.

Преподаватель сделал несколько шагов, поднял с асфальта то, что осталось от курсовой, и молча протянул мне.

– Спасибо.

– Поторопись, – вздохнул он, глядя на меня с жалостью, – занятия вот-вот начнутся.

– Угу.

Я развернулась и помчалась по лужам к мусорному контейнеру. Слезы застилали глаза. Было чертовски обидно, хоть вой. Видок, наверное, у меня еще тот. Я бросила в мусор ком смятых надежд и вытерла лицо сырым рукавом. Как теперь объясняться? А главное, где взять денег, которые нужны сегодня и срочно? Всхлипнув, я развернулась и припустила к входу.

Уже на лестнице не удержалась и обернулась. Гай стоял возле машины и курил. Я не могла знать точно, но почему-то была уверена: он наблюдал за мной. И от этой мысли по спине побежали мурашки. Трудно будет забыть его взгляд – злой и холодный, забирающийся, кажется, в самую душу. Но еще я запомнила жар его ладони: та, словно назло ледяным глазам, была горячей и мягкой. Такой уютной, что не хотелось отпускать.

Я забежала в вестибюль и понеслась прямиком в туалет, чтобы привести себя в порядок. Но уже знакомый девичий смех за дверью уборной меня остановил.