Последний ребенок

А еще были другие вопросы.

Слухи.

– Я не спрашиваю, детектив. Я требую. Это приказ.

Хант стиснул зубы, сдерживая рвущиеся чувства. Он расследовал тяжелые преступления. Был ведущим детективом. И это было его работой, его жизнью.

– Я же сказал, что занимаюсь делом.

Паузу заполнило дыхание в трубке, потом чей-то приглушенный голос на заднем плане. Наконец шеф снова заговорил, но теперь уже четко и ясно:

– Сейчас не время и не место для личного. Не тот случай, детектив.

– Понял, – ответил Хант, глядя прямо перед собой. – Ничего личного.

– Речь идет о Тиффани Шор. Ее семье. Не об Алиссе Мерримон. Не о ее брате. И не о ее матери. Это ясно?

– Кристально.

Долгая пауза, потом с ноткой сожаления:

– Личный интерес до добра не доведет. Вылетишь к чертям из моего департамента. Не вынуждай меня делать это.

– Без нотаций обойдусь, – ответил Хант, подумав про себя: «Чья бы корова мычала, жирный пройдоха».

– Жену ты уже потерял. Не потеряй еще и работу.

Хант заглянул в зеркало – в его собственных глазах уже кипела ярость. Он глубоко вдохнул.

– Только не надо мне мешать. – И тоном человека, склонного слушать голос разума, добавил: – Выкажите немного доверия.

– Ты моим доверием год пользуешься, да только от него мало что осталось. Завтра к вечеру хочу видеть в газетах фотографию Тиффани Шор, улыбающейся на коленях у матери. На первой странице. Вот как мы остаемся при работе, Клайд. – Шеф помолчал. Хант, не доверяя собственному голосу, тоже ничего не говорил. – Дай мне хеппи-энд, Клайд. Хеппи-энд, и я сделаю вид, что ты тот же коп, каким был год назад.

Шеф дал отбой.

Хант двинул кулаком в потолок и свернул на подъездную дорожку к дому Мерримонов. Первым, что бросилось в глаза, было отсутствие универсала. Передняя дверь, когда он постучал, задребезжала так, словно дом был пустой. Заглянув в окошечко, детектив увидел выходящего из темного коридора Кена Холлоуэя. Под слегка помятыми брюками поблескивали начищенные туфли. Рубашку Кен заправлял на ходу. Застегнув ремень из кожи аллигатора, он остановился у зеркала, пригладил волосы и проверил зубы. В правой руке Кен держал револьвер.

– Полиция, мистер Холлоуэй. Положите оружие и откройте дверь.

Холлоуэй вздрогнул, поняв вдруг, что его могут видеть через окно, и презрительно улыбнулся.

– Полиция? Кто именно?

– Детектив Клайд Хант. Мне нужно поговорить с Джонни.

Холлоуэй уже не улыбался.

– Можно увидеть жетон?

Хант прижал к стеклу жетон и, отступив от двери, положил руку на рукоятку служебного револьвера. Холлоуэй жаловал немалые суммы на добрые дела, входил в управляющие советы и играл в гольф с влиятельными людьми.

Но Хант знал его и с другой стороны.

Знал, потому что целый год наблюдал за Кэтрин и Джонни. Встречая мальчишку вроде бы случайно, как недавно в бакалейном, он брал на заметку сказанное и несказанное, подмечал синяк или хромоту, читал скрытое в глазах парнишки, когда тот изображал крутизну. Хант пошел бы дальше, но Кэтрин по большей части пребывала в отключке, а Джонни боялся. Ничего конкретного детектив не собрал.

Но он знал.

Еще шаг назад. Теперь его отделяло от двери не меньше трех футов. За прорезью окна виднелась темная массивная фигура Холлоуэя, мужчины плотного, загорелого, с широкой грудью над тяжелым животом. Потом возникло лицо.

– Поздновато, детектив. Ночь на дворе.

– Еще и девяти нет, мистер Холлоуэй. Похитили ребенка. Откройте, пожалуйста, дверь.

Щелкнул замок. Дверь открылась на фут. Лицо Холлоуэя выглядело помятым, но два влажных пятна на лбу говорили о том, что он пытался взбодриться. В руках у него ничего не было.

– Похитили Тиффани Шор, при чем же тут Джонни?

– Будьте добры, отступите, пожалуйста, от двери, – твердым тоном полицейского потребовал Хант.

– Хорошо. – Холлоуэй распахнул шире дверь и опустил руки по швам.

Хант переступил порог и бросил взгляд влево-вправо. Револьвер калибра.38 лежал на телевизоре, стволом к стене.

– Оружие зарегистрировано, – сказал Холлоуэй.

– Не сомневаюсь. Мне нужно поговорить с Джонни.

– О сегодняшнем случае?

Хант уловил запах алкоголя.

– Разве вам не все равно?

Холлоуэй невесело улыбнулся.

– Минутку. Джонни! – позвал он, повысив голос.

Никто не ответил. Он позвал еще раз и, негромко выругавшись, исчез в коридоре. Открылась, потом закрылась дверь. Немного погодя Холлоуэй вернулся. Один.

– Его нет.

– А где он?

– Понятия не имею.

– Мальчику тринадцать лет. – Хант повысил голос. – На улице темно, идет дождь. На стоянке нет машины, а вы понятия не имеете, где он? На мой взгляд, это и есть недолжное исполнение обязанностей.

– Как я понимаю закон, мальчишка – проблема матери. Я в этом доме лишь гость.

Их взгляды встретились, и Хант шагнул ближе. Холлоуэй был человеком двуличным, скользким и услужливым, когда это отвечало его интересам. И пусть в колледже в честь него называли здания, Хант не мог скрыть своей неприязни к нему.

– Поосторожнее со мной.

– Угрожаете?

Детектив не ответил.

– Вы не понимаете, кто я, – сказал Холлоуэй.

– Если с мальчиком что-то случится…

Он холодно улыбнулся.

– Вашу фамилию еще раз назовите… У меня завтра встреча с мэром и сити-менеджером. Не хотелось бы ошибиться.

Хант повторил.

– Насчет мальчика.

– Мальчишка – малолетний правонарушитель. Что прикажете с ним делать? Джонни мне не сын, никакой ответственности я за него не несу. Могу разбудить его мать. Она, конечно, тоже не знает, где он, но я притащу ее сюда, если вам станет от этого легче.

Матерью Джонни Хант восхищался с их первой встречи. Миниатюрная, но полная жизни, она даже в невыносимых обстоятельствах продемонстрировала смелость и веру и оставалась стойкой и сильной вплоть до того дня, когда сломалась. Может быть, ее добила скорбь, может быть, чувство вины, – но она пережила трагедию, утрату и ужас, представить который могли немногие родители. Мысль о том, что она зависит от такого человека, как Кен Холлоуэй, была неприятна сама по себе. Видеть же, как он вытащит Кэтрин из постели, было бы еще хуже. Иначе как деградацией такое и не назовешь.

– Я найду его сам, – сказал Хант.

– Мы не закончили, детектив.

– Нет, не закончили.

Хант уже взялся за ручку двери, когда у Холлоуэя зазвонил сотовый. Он задержался на пороге.

– Да? – Повернулся к полицейскому спиной. – Вы уверены? Хорошо. Да, позвоните в полицию. Буду через десять минут. – Он сложил телефон и повернулся к детективу. – Моя охранная компания. Если еще хотите найти Джонни, взгляните для начала на мой дом.

– Почему вы так говорите?

– Потому что этот мелкий говнюк бросил камень в мое окно.

– Почему вы считаете, что это сделал Джонни?

Холлоуэй взял связку с ключами.

– Потому что это всегда Джонни.

– Всегда?

– Этот случай уже пятый.

Джонни ехал по темным улицам, и дождь сбегал по стеклу, оставляя ртутные следы. Родители Тиффани Шор, люди богатые, жили в трех кварталах от Кена Холлоуэя. Джонни даже был однажды дома у Тиффани на какой-то вечеринке. Подъезжая, он сбросил газ, а потом остановился, увидев полицейские машины и тени, мелькавшие за зашторенными окнами. Понаблюдав некоторое время за домом Шоров, посмотрел на два соседних, справа и слева. Оба изливали мягкий, теплый свет, и в темноте улицы он почувствовал себя жутко одиноким, потому что никто больше не знал. Никто не мог понять, что происходит за стенами дома Тиффани, как страдает ее семья, их страх и злость, медленное иссякание надежды и конец всего.

Никто не знал того, что знал Джонни.

«Кроме ее родителей», – подумал он.

Ее родители знали.

Сидя в машине, Хант видел, как Холлоуэй вышел из дома и сел в свою машину, предварительно бросив в его сторону неприязненный взгляд. Детектив с удовольствием ответил тем же. Взревел мотор, и «Эскалейд» вылетел на дорогу. Хант слушал дождь и смотрел на дом с освещенным окном. Там спала Кэтрин, и он представлял ее под одеялом, свернувшуюся спиной к ночи.